Забастовка русской Википедии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск





Забастовка русской Википедии — временное прекращение работы русскоязычного раздела Википедии 10 июля 2012 года в знак протеста против рассматривавшихся в Государственной думе России поправок к закону «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», а также для привлечения внимания к законопроекту № 89417-6. На следующий день после забастовки на главной странице русской Википедии показывался информационный баннер.

Для принятия решения о забастовке в русской Википедии было проведено обсуждение. Решение бастовать было принято в канун предполагаемого второго чтения законопроекта. Соответствующий пресс-релиз русской Википедии утверждал, что «эти поправки могут стать основой для реальной цензуры в сети Интернет…»[1]

Акцию поддержали несколько ресурсов, в том числе три иноязычных раздела Википедии (итальянский, башкирский и якутский[2]); блог-платформа «Живой Журнал», имиджборд 2ch.so, социальная сеть «ВКонтакте», поисковик «Яндекс» и вики-сайт «Луркоморье». Слова одобрения высказали представители, в том числе официальные, ряда интернет-компаний, выразивших озабоченность тем, что «реального обсуждения законопроекта ни в экспертном сообществе, ни в органах власти не проводилось» и призвавших законодателей отложить принятие законопроекта и провести его серьёзную доработку[3][4].

Законопроект был внесён в Государственную думу 7 июня 2012 года и уже 6 июля был принят в первом чтении[5], невзирая на предложение Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека снять его с рассмотрения[6]. Ко второму чтению депутаты внесли некоторые поправки[7], а позже предложили представителям «свободной энциклопедии» войти в рабочую группу по мониторингу законодательных актов и поправок к закону[8]. Законопроект был принят Госдумой РФ 11 июля 2012 года во втором и третьем чтениях единогласно[9][10][11]. 18 июля 2012 года закон был одобрен Советом Федерации[12].

28 июля 2012 года был окончательно принят и подписан президентом Российской Федерации Владимиром Путиным соответствующий Федеральный закон Российской Федерации N139-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон „О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации», в соответствии с которым он вступил в силу с момента публикации, а реестр сайтов и url-адресов начал действовать с 1 ноября 2012 года[13][14]. 30 июля 2012 года закон N139-ФЗ был опубликован в «Российской газете»[13][14].

Предыдущие забастовки

Забастовке русской Википедии предшествовали забастовка итальянской Википедии 4 октября 2011 года и забастовка Википедии на английском языке 18 января 2012 года[4].

Итальянская Википедия была закрыта в знак протеста против законопроекта DDL intercettazioni, рассматриваемого в парламенте страны[15][16]. Законопроект предусматривал обязательное исправление или удаление с интернет-ресурсов любой информации, которую заявитель сочтёт наносящей вред своей репутации, причём для этого не нужно будет даже решения суда или формального предписания от правоохранительных органов. При переходе на любую страницу итальянской Википедии производилось перенаправление на соответствующее заявление (итал.). Фонд Викимедиа объявил о поддержке итальянского раздела в тот же день[17]. Всего петиция была просмотрена более 8 миллионов раз[18].

Википедия на английском языке бастовала 18 января 2012 года, присоединившись к действиям противников законопроектов «Stop Online Piracy Act» (SOPA) и «Protect Intellectual Property Act» (PIPA), обсуждаемых в Конгрессе США. Основной причиной протестов стала формулировка предложенных законов, ужесточающих меры пресечения нарушения авторских прав за пределами США. По мнению протестующих, некоторые положения этих законов являлись чрезмерно жёсткими или размытыми, и их применение на практике способно нанести серьёзный вред свободе слова в Интернете, интернет-сообществу и веб-сайтам, материалы которых создаются посетителями. В знак протеста против SOPA и PIPA, некоторые сайты, такие как раздел Википедии на английском языке, Mojang AB[19] и социальный новостной сайт reddit, отключили доступ к своим страницам на периоды от 12 до 24 часов. Другие веб-сайты, например Google, Mozilla и несколько разделов Википедии на других языках, включая русский, разместили на своих страницах баннеры, выражающие протест против законопроектов и призыв к посетителям принять посильные меры в блокировании принятия SOPA и PIPA Конгрессом США[20]. Против законопроектов также высказался ряд крупнейших IT-компаний, в том числе «Твиттер», Facebook, eBay, «Лаборатория Касперского»[21]. На следующий день 18 сенаторов США из 100, включая 11 спонсоров законопроекта, заявили, что они более не поддерживают законопроект, что сделало его принятие Конгрессом практически невозможным[22].

Законопроект № 89417-6

7 июня 2012 года в Государственную думу был внесён проект Федерального закона Российской Федерации «О внесении изменений в Федеральный закон „О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросу ограничения доступа к противоправной информации в сети Интернет»[23]. Данный законопроект предполагает внесение в федеральные законы положений, предполагающих создание информационной системы «Единый реестр доменных имён…», позволяющей ограничить доступ к интернет-сайтам содержащим противоправную информацию[13]. Ряд экспертов высказал опасения, что данный законопроект будет использоваться для цензуры Интернета[6][24].

Законопроект был рассмотрен Государственной думой и Советом Федерации в сжатые сроки, и принят президентом под номером № 139-ФЗ от 28 июля 2012 года[23].

Развитие событий

9 июля 2012 года в 15:30 (UTC) два участника русскоязычной Википедии инициировали опрос «Забастовка против цензуры в Рунете»[4][25]. Организаторы предложили закрыть доступ к русской Википедии на сутки с полуночи 10 июля[25]. «В знак протеста против введения цензуры в Рунете» предполагалось перенаправлять пользователей на пресс-релиз о проводимой забастовке[25]. Выбор даты был объяснён тем, что на 10 июля было намечено рассмотрение законопроекта во втором чтении, хотя на сайте Госдумы оно датировалось 11 июля[23][25]. «Забастовка» привлекла внимание средств массовой информации уже на этапе организации опроса, что способствовало высокой активности участников[25]. Почти 200 участников высказывались за предложение, 27 предложили ограничиться пресс-релизом, около 50 не поддерживали инициативу вовсе[25]. В ситуации цейтнота окончательное решение было принято только к 21 часу (UTC), ещё около часа после этого раздел работал нестабильно и лишь к утру была окончательно налажена запланированная демонстрация баннера со ссылкой на страницу о законопроекте № 89417-6[4]. Информация о забастовке разошлась по рунету очень быстро[4].

C 21:00 9 июля 2012 года по 20:00 10 июля 2012 года (UTC) в русской Википедии продолжалась забастовка против поправок в закон «Об информации»[26]. 10 июля посещаемость украинской Википедии стала рекордной — в пять раз больше обычной.[27]

В течение дня 10 июля исполнительный директор «Викимедиа РУ» Станислав Козловский разъяснял позицию сообщества русской Википедии и фонда заинтересованным лицам. В частности, дал интервью об акции журналистам программы «Разворот» «Эха Москвы»[28], журналу «Сноб»[29].

Во время акции средства массовой информации обращались за разъяснением и к другим участникам Википедии. Например, в интервью LifeNews администратор Википедии Максим Мозуль выступив с критикой законопроекта подытожил: «Надеюсь, что парламентарии учтут нюансы и Wikipedia это не коснется. Если это все же коснется нас, то никто ничего удалять не будет. В ситуации с закрытием энциклопедии в Иране или Китае никто ничего не удалял. Мне кажется, это правильно»[30].

В связи с тем, что обсуждение законопроекта состоялось 11 июля 2012 года, было решено продлить акцию протеста, но в другой форме. В течение этого дня в верхней части главной страницы проекта разместили баннер, содержащий текст, аналогичный пресс-релизу предыдущего дня с соответствующими ссылками[10].

11 июля акцию поддержали коллеги из других языковых разделов Википедии. В знак солидарности с протестом русских википедистов на главных страницах вывесили баннер в итальянском, башкирском и якутском разделах.

Поддержка

Так как инициатива была неожиданной для интернет-сообщества, а решение принималось в спешке, коллеги не успели оперативно отреагировать и провести синхронные согласованные акции, однако постарались поддержать Википедию[4].

Одной из первых к протесту подключилась имиджборда 2ch.so, которая хоть и не стала закрываться, но отключила возможность публикации новых записей и разместила на всех страницах строку: «Два.ч против российского фаервола. Поддержите свободное общение! Постинг будет отключен на сутки в знак протеста против цензуры Рунета» со ссылкой на страницу с поддержкой инициативы Википедии[4][31].

К полудню акция встретила массовую поддержку пользователей «Твиттера»[32]. На первое место в топе российских трендов Твиттер вышли хештеги #RuWikiBlackout, #Википедия и даже номер спорного законопроекта — 89417-6[32].

Около 14:00 в «Хабрахабре» появилась заметка, в которой привлекалось внимание к законопроекту № 89417-6 и приводилась подробная инструкция по написанию заявления на имя председателя Государственной думы Сергея Нарышкина с просьбой о снятии законопроекта с рассмотрения; позже было предложено также продублировать письмо президенту[4][33]. Ссылка на эту заметку широко разошлась по интернету[4]. В частности эту информацию со ссылкой на «протестную страницу» Википедии в текстовом баннере на главной странице продублировал Bash.im («Цитатник Рунета»)[4]. Позже на эту заметку появилась ссылка и с пресс-релиза Википедии[4].

Днём 10 июля против законопроекта выступил «Живой Журнал», разместив на главной странице баннер, ссылающийся на страницу с текстом: «Поправки в закон могут привести к введению цензуры в русскоязычном сегменте Интернета, созданию чёрного списка и стоп-листов и блокировке отдельных сайтов. К сожалению, практика применения законодательства в России говорит о высокой вероятности именно этого, худшего сценария» и ссылкой на статью о законопроекте в Википедии[4][34].

К вечеру 10 июля крупнейшая в Рунете социальная сеть «ВКонтакте» разместила на всех своих страницах баннер-плашку с текстом: «В Госдуме России слушается закон о введении цензуры в интернете. Подробности на ru.wikipedia.org», эффективность которого привела к кратковременному падению сайта «Хабрахабр», на который также была дана ссылка[4][35].

11 июля, вслед за «Википедией», «Живым Журналом» и «Вконтакте», «Яндекс» «напомнил депутатам, что свобода слова не менее важна, чем борьба с детской порнографией» и призвал Госдуму остановиться, исправив на главной странице сайта слоган компании, перечеркнув во фразе «Найдётся всё» второе слово[36].

В тот же день, 11 июля, поддержало акцию и «Луркоморье», сменив логотип и разместив на главной странице ссылку на статью «Цензура»[37][38].

Критика

Поддержка забастовки Википедии не была абсолютной, встречались и критические отзывы.

Например, Александр Амзин, бывший тогда колумнистом Lenta.ru, сравнив редакторов Википедии с врачами скорой помощи, сотрудниками спасательных служб и персоналом атомных электростанций, заявил, что у них «нет морального права прекращать доступ к ресурсу»[39].

В Лиге безопасного Интернета акцию Википедии назвали «попыткой привлечь к себе внимание», при этом заверив, что поправки не подразумевают цензуру Рунета[9].

Освещение акции в средствах массовой информации

Забастовка Википедии на русском языке вызвала интерес средств массовой информации ещё на этапе подготовки. В частности, Lenta.ru опубликовала заметку о начавшемся опросе[25] во время его проведения, а позже одной из первых сообщила о её начале[40]. В числе первых сообщивших о начале акции был также дружественный новостной проект — Викиновости на русском[41] и английском языках[42].

В дальнейшем акция активно освещалась российскими СМИ, информационными агентствам и порталами, среди которых были: «РИА Новости»[3][3][43][44][45][46][47], НТВ[32][36][48], радио «Свобода»[49], «Интерфакс»[8][50], «Коммерсантъ»[51][52], «Эхо Москвы»[28][53], РБК[7][9][54], «Российская газета»[55], BFM.ru[56], Metro International[57], CNews[58], Международное французское радио[59], «Росбалт»[60][61], «Аргументы и факты»[62], «Немецкая волна»[63], Газета.Ru[64][65], «Сноб»[29], NEWSru.com[10], LifeNews[30].

Проинформировали своих читателей и мировые информационные агентства и издания, среди них англоязычные: Russia Today[66], CNET News[67], BBC News[68], The Washington Post[69], The Guardian[70][71], Ассошиэйтед Пресс[72], Рейтер[73], CNN[74], Daily Mail[75]; немецкие: Bild (со ссылкой на DPA)[76]; франкоязычные: France 24 (со ссылкой на Франс-Пресс)[77], Le Monde[78], Le Figaro[79], Ouest-France (англ.)[80].

По окончании акции некоторые издания посвятили её анализу обзорные статьи[4].

Запрос «Почему закрыта Википедия?» стал одним из самых популярных в 2012 году в поисковике «Яндекс»[81]

Реакция властей

Уже утром 10 июля министр связи и массовых коммуникаций Российской Федерации Николай Никифоров заявил[44]:

Намерения Wiki быть закрытой я не поддерживаю. Но этот шаг — важная реакция сообщества, знак, что нужно совершенствовать закон.
Считаю, что в июле — августе вместе с операторами связи и экспертами должны быть подготовлены поправки к этому закону к осенней сессии ГД… Уверен, что этот закон все же будет принят, ко второму чтению удалось исключить лишь несколько спорных позиций и продлить срок до 1 ноября.

В 12:45 заместитель секретаря генсовета «Единой России», вице-спикер Госдумы Сергей Железняк в эфире радиостанции «Эхо Москвы» заявил[82]:

Если у коллектива «Википедии» по этому поводу есть какое-то вменяемое обоснование своих действий, я бы хотел его услышать.

Подчеркнув, что Википедия от законопроекта пострадать не должна, так как он рассчитан на ограждение детей от вредной информации, попутно обвинив участников Википедии в некомпетентности[82]:

Мне кажется, представители «Википедии» просто не прочитали закон, либо их действия связаны совершенно не с текстом закона.

Днём позже, 11 июля 2012 года, председатель Правительства Российской Федерации Дмитрий Медведев провёл встречу с руководством фракции «Единая Россия» в Государственной думе РФ, на которой состоялся диалог с вице-спикером Госдумы Сергеем Железняком, который повторил свою позицию[83]:

Д. А. Медведев: Ладно, спасибо. Сергей Владимирович (обращаясь к С. В. Железняку), говорят, вы уничтожили весь интернет в стране. Это так? Нет? Расскажите по-честному. Там кто-то бастует, говорит, что «Единая Россия» — враг интернета.
С. В. Железняк (заместитель секретаря Генерального совета партии «Единая Россия»): Дмитрий Анатольевич, я как раз хотел сказать о том, что нам сейчас очень важно не только содержательно заниматься этим законодательством, но и обеспечивать активное информационное сопровождение этих процессов, потому что очень много домыслов и пустых абсолютно страхов. И здесь очень важно действовать вместе с Правительством, потому что ни в коем случае нам нельзя ограничиваться технологической или юридической позицией, нам важно говорить ещё и о политических мотивах принимаемых решений. И как только ты начинаешь о том же самом законопроекте, касающемся детей и вредной информации, говорить, что все ограничения касаются только трёх оснований — это распространение детской порнографии, распространение наркотиков и способов их употребления и пропаганда подростковых суицидов, — большинство вопросов снимается. Вот удивительно, но 90 % людей, которые рассуждают об этом законе, его не только не читали, но и даже не видели.

10 июля 2012 года в 14:25 на сайте «Единой России» появилось заявление первого зампреда Госдумы по образованию Владимира Бурматова под заголовком «Бурматов: „Википедия“ протестует зря — в Рунете не будет ограничения свободы слова», где, в частности, было сказано[4][84]:

Считаю реакцию «Википедии» на принимаемый законопроект странной и в чём-то даже политизированной. Странной потому, что не могу предположить, что представители «Википедии» не читали законопроект. Не хочу думать, что они неподготовлены и некомпетентны, потому что в законопроекте речь идет исключительно о том, чтобы ограничить доступ к сайтам с явно недопустимым контентом. Опять же, странно было бы предположить, что «Википедия» выступает за функционирование таких сайтов.
…Во-первых, законопроект не предполагает цензурирования интернета, во-вторых, цензура в интернете невозможна. Более того, руководители государства, Владимир Путин и Дмитрий Медведев, неоднократно говорили о том, что никакой цензуры, никакого ограничения свободы слова не будет, и сегодня для этого нет никаких предпосылок.

Несколько позже председатель комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей, член фракции «Справедливая Россия» Елена Мизулина высказала недоверие тому, что решение о проведении забастовки было принято интернет-сообществом[46]:

Я убеждена, что это не интернет-сообщество, это те, кто за ними стоят, кто, может быть, размещает эту информацию через них и делает деньги — заказчики. Вероятность того, что это педофильское лобби, очень велика.

Депутат также высказала намерение обратиться в Министерство юстиции США с просьбой расследовать акцию русской Википедии[46]:

Я намерена обратиться в Минюст США с просьбой проверить, в связи с чем и откуда идут такого рода акции и выступления.

Поздно вечером 10 июля появились сообщения, что парламентарии внесли поправки в законопроект, которые направлены на уменьшение произвола со стороны властей, кроме того со стороны кабинета министров поступили сообщения о разработке пакета поправок, которые должны быть рассмотрены во время осенней сессии[64]. Утром 11 июля сообщения подтвердились — поправки были внесены в Госдуму депутатами от «Единой России» Ольгой Баталиной, Ириной Яровой и членом фракции «Справедливая Россия» Еленой Мизулиной[7][10][65][85].

Кроме того, по словам директора «Викимедиа РУ» Владимира Медейко 11 июля депутат Елена Мизулина предложила представителям «свободной энциклопедии» войти в рабочую группу по мониторингу законодательных актов и поправок к закону[8].

Несмотря на желание представителей власти сохранить лицо, некоторые наблюдатели, например президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский, иронично отнеслись к принятым поправкам[10][65]:

Это попытки сохранить остатки международной респектабельности, сделанные наспех перед отъездом в отпуска, плюс некоторая опаска поссориться со всеми СМИ сразу, включая лояльные.
При этом я не вижу никаких провластных сил, заинтересованных в таком курсе, кроме самого президента.

Прохождение закона и последствия

11 июля 2012 года законопроект был принят сразу во втором и третьем чтениях[10][11]. Во втором чтении «за» проголосовало 438 депутатов, в третьем — 441; причём голосовавших «против» и воздержавшихся не оказалось[10][11].

По итогам голосования директор «Викимедиа РУ» Владимир Медейко заявил в интервью «Интерфаксу», что интернет-сообщество будет стараться убедить российского президента Владимира Путина не подписывать документ без корректировок[8].

18 июля 2012 года закон был одобрен Советом Федерации[12].

28 июля 2012 года соответствующий Федеральный закон Российской Федерации N139-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон „О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации» был окончательно принят и подписан Владимиром Путиным. Он вступил в силу в день публикации, 30 июля 2012 года (в Российской газете)[13][14].

Поправки, касающиеся создания и функционирования реестра сайтов и url-адресов, начали действовать с 1 ноября 2012 года[13][14]. Веб-сайт реестра: [zapret-info.gov.ru/ zapret-info.gov.ru].

В августе 2015 года Русская Википедия была временно заблокирована в России на основании данного закона. Согласно распоряжению Роскомнадзора, блокировке подлежала только статья Чарас, однако использование Википедией шифрованного протокола связи HTTPS привело к невозможности заблокировать единственную статью без прекращения доступа ко всему сайту[86].

Отрывок, характеризующий Забастовка русской Википедии

– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.