Забастовки шахтёров Донбасса (1989—1990-е годы)

Всеобщие забастовки в Донбассе в 1989—1990-х годах — крупнейшие забастовки шахтёров Донбасса. На них звучали не только экономические, но и политические требования — дать Донбассу широкую автономию, конституционное закрепление Декларации о государственном суверенитете Украины, выдвигались требования о недоверии Президенту и Верховному Совету.

Первые забастовки

Летом 1989 года в СССР в условиях проводимой в стране перестройки поднялась волна открытого многотысячного забастовочного движения. В июле 1989 года массовые забастовки начались в шахтерских регионах — Кузбассе (РСФСР), Донбассе (УССР), Карагандинском бассейне.

Предпосылки шахтерских забастовок в 1989 году

Толчком к началу массовых забастовок послужило ухудшение обеспечения шахтерских регионов продовольственными и промышленными товарами в условиях тотального товарного дефицита, нараставшего в стране. Возмущение шахтеров накапливалось также из-за недостаточного обеспечения техники безопасности, гибели товарищей, стремлением к росту добычи угля, достойной оплаты труда и повышения качества жизни.

Июльская забастовка шахтеров 1989 года: ход событий

11 июля 1989 года в Междуреченске (Кузбасс) началась забастовка шахтеров всех угледобывающих предприятий города. Шахтеры вышли на центральную площадь и, избрав забастовочный комитет, начали круглосуточный митинг. Начались переговоры с министром угольной промышленности СССР.  По истечении нескольких дней забастовка была поддержана большинством угольных предприятий Кузбасса. 17 июля 1989 г. шахтерами был сформирован Кемеровский областной стачечный комитет. Комиссия ЦК КПСС, Правительство СССР и ВЦСПС была вынуждена садиться за стол переговоров с этим комитетом. 

Впоследствии шахтерская забастовка распространилась и на Донбасс. 18 июля согласно опубликованному сообщению РАТАУ, шесть шахт Донбасса прекратили работу. В своих требованиях, адресованных министру угольной промышленности СССР и руководству объединения «Макеевуголь», сказано о 38 пунктов. Речь шла о существенном увеличении шахтёрского отпуска, дополнительную оплату за ночные смены, о совершенствовании пенсионного обеспечения, обеспечения тружеников угольной промышленности продуктами питания в соответствии с медицинскими нормами, приравнивание к производственной травме заболевания силикозом и антрокозом с последствиями, вытекающими отсюда, а работающим женщинам — предоставления оплачиваемого отпуска по уходу за ребёнком до трёх лет. По количеству и своему характеру требования в Макеевке были очень схожи с обращением шахтёров Междуреченска и других районов Кузбасса. Шахтёры Донбасса заявили о своей поддержке шахтёров Кузбасса. К концу дня почти сорок шахт в Донецкой области прекратили работу.

19 июля в Донецкой области прекратили работу 67 шахт и шахтоуправлений, а также ряд шахтостроительных управлений. Общее количество горняков, которые за время забастовки оставили работу, превысило 222 тыс. человек. Сообщалось о распространении телеграммы генерального секретаря ЦК КПСС, председателя президиума Верховного Совета СССР М. Горбачева и председателя Совета министров СССР Н. Рыжкова, в которой отмечалось, что решения, которые принимаются по Кузбассу, имеют общеотраслевой характер, будут распространены и на горняков — угольщиков Украины .

В тот же день к забастовке присоединились горняки шахт объединения «Павлоградуголь» Днепропетровской области .

Прекратив работу, оставив необходимое количество работников для сохранения жизнедеятельности шахт, рабочие вышли на улицы и площади городов. Порядок поддерживался силами бастующих, образовывались забастовочные комитеты. Многотысячные митинги шахтёров продолжались иногда сутки и более. Стали появляться новые рабочие лидеры, выдвигаться кандидатуры в забастовочные комитеты.

20 июля в угольной отрасли Донбасса прекратили работу 88 шахт и несколько шахтостроительных управлений. Всего забастовкой охвачено более 43 тыс. трудящихся, в том числе более 15 тыс. рабочих очистных забоев, более 10 тыс. проходчиков. В тот же день на центральной площади Червонограда вечером началась забастовка горняков Червоноградской группы шахт объединения «Укрзападуголь».

21 июля были закрыты все 12 угледобывающих предприятий Червонограда. Стачечный комитет, проанализировав требования трудовых коллективов, обобщил их и поднял до 41 пункта. Горняки поставили вопрос экономической хозяйственной самостоятельности шахт, совершенствование производственных структур, сокращение до 50 % управленческого аппарата, повышение пенсий, установление единых выходных дней. Сообщалось, что в городе соблюдался порядок, который контролировался членами забастовочного комитета.

22 июля в Донецкую область прибыла и приступила к работе комиссия Совета министров СССР под председательством заместителя председателя Совета министров СССР, председателем бюро Совета министров СССР по топливно — энергетическому комплексу Л. Рябьева. В Донбассе также находился председатель Совета министров УССР В.Масол. Шёл трудный и напряженный диалог между её представителями и уполномоченными забастовочных комитетов. В тот же день генеральный секретарь ЦК КПСС, председатель президиума Верховного Совета СССР Горбачёв и председатель Совета министров СССР Н. Рыжков обратились к шахтёрам Донбасса с призывом возобновить работу. Ситуация в некоторых отраслях народного хозяйства достигла критического предела. Также отмечалось, что все согласованные правительственной комиссией по рассмотрению требований горняков Донбасса вопросы будут немедленно рассмотреные в Верховном Совете СССР и Совете министров СССР при участии представителей шахтеров и по ним будут приняты необходимые решения.

23 июля транслировалось интервью генерального секретаря ЦК КПСС , председателя президиума Верховного Совета Горбачёва центральному телевидению, в котором шла речь об обострении ситуации, к которой привели забастовки шахтёров в угольных бассейнах страны .

«ТРЕБОВАНИЯ МЕЖШАХТНОГО ЗАБАСТОВОЧНОГО КОМИТЕТА ШАХТЁРОВ»

1. Отменить выборы в Верховный Совет СССР от общественных организаций.
2. Отменить статью в Конституции СССР о руководящей и направляющей роли партии.
3. Прямые и тайные выборы Председателя Верховного Совета СССР, председателей местных Советов, начальников городских, районных отделов Министерства внутренних дел на альтернативной основе.
4. Отменить практику лишения слова депутатов на сессиях и съездах Верховного Совета СССР путём голосования. Каждый депутат имеет право голоса, независимо от мнения большинства. Перечисленные вопросы решить на втором съезде народных депутатов.
5. Выразить недоверие тт. Щадову и Сребному как руководителям отрасли, не сумевшим проводить эффективную, сбалансированную экономическую и социальную политику. Отменить продолжающийся формализм и волокиту в работе аппарата министерства.
6. Предложить народным депутатам СССР тт. Максимову и Лушникову поставить вопрос на следующей сессии Верховного Совета СССР о работе МУП СССР в обеспечении эффективной, сбалансированной экономической и социальной политики в отрасли и о незамедлительном сокращении аппарата министерства на 40 %.
7. Предлагаем Верховному Совету СССР пригласить в страну экономиста Леонтьева В. В. для разработки конкретной экономической модели выхода страны из экономического кризиса.
8. Предоставить полную экономическую и юридическую самостоятельность шахтам.
9. Ликвидировать объединение «Воркутауголь».
10. Производить оплату за работу в ночное и вечернее время в размере 40 и 20 % из централизованных фондов.
11. Установить общий выходной день — воскресенье.
12. Вернуть размер северных и коэффициента, существовавших до 1 марта 1960 года (100 % и 1,8), и распространить их на весь прямой заработок.
13. Производить оплату труда за всё время пребывания в шахте (отметка «спуск» и «выезд»).
14. Сократить пенсионный возраст для женщин, работающих на Севере, занятых на переработке и отгрузке угля, до 45 лет — при общем стаже 20 лет, во вредных условиях — 10 лет.
15. Ввести для женщин, работающих на технологическом комплексе поверхности, 6-часовой рабочий день (отгрузка, переработка и транспорт).
16. Для шахтёров Заполярья установить пенсионный возраст 45 лет при подземном стаже 10 лет.
17. Юношам и девушкам, проживающим на Севере 5 и более лет, при поступлении на работу выплачивать северные надбавки сразу и полностью, а до 5 лет — дифференцировано к годам.
18. Передать углесбытовые организации шахтам.
19. Просим Верховный Совет СССР издать закон, обязывающий МПС возмещать предприятиям 100 % ущерба по себестоимости продукции за недопоставку вагонов и сверх госзаказа (по договору), поставка должна быть только в исправных вагонах.
20. Для работающих на УОФ на выборке породы, у кого отпуск 45 дней — установить 60 дней.
21. Установить 70 % пенсий от общего заработка, но не менее 300 рублей (шахтерам).
22. При начислении пенсии брать любые пять лет из стажа по желанию работника.
23. Валюту 25 %, полученную за реализацию на экспорт, предоставить в распоряжение СТК шахты.
24. Просить Верховный Совет СССР о скорейшем решении вопроса о статусе народного депутата (до второго съезда).
25. Сохранить северные надбавки при расчете и переходе рабочих и служащих с одного предприятия на другое, а также при любых увольнениях.
26. Дисциплинарный устав отменить и ликвидировать ПДК (постоянно действующие комиссии по ТБ).
27. При сдаче жилья в Воркуте предоставлять жилье в других регионах в течение 2-х месяцев безвозмездно.
28. Выплачивать северные надбавки неработающим пенсионерам, проживающим на Севере. Размер пенсии ежегодно корректировать по мере изменения стоимости жизни.
29. Гарантировать снабжение г. Воркуты через Главсеверторг.
30. Обеспечивать товарами зимнего сезона в достаточном количестве и ассортименте, особенно детскими.
31. Отменить вычеты алиментов из северных надбавок, если дети живут на юге.
32. Возобновить строительство ЗКПД — 2 для ускоренного решения проблем жилья в Воркуте, право распределения строительных материалов предоставить местным Советам.
33. При 20 годах подземного стажа — выход на пенсию без ограничения возраста.
34. Ускорить строительство и ввод в эксплуатацию до 4 квартала 1990 года межшахтного профилактория в пос. Воргашор.
35. Предоставить право на распределение отпусков участкам.
36. Отменить действующее постановление Совета Министров о соотношении между ростом заработной платы и производительности труда.
37. Решить экологические проблемы Воркуты (ТЭЦ, цемзавод, птицефабрика и т. д.) к 1990-91 гг.
38. Установить продолжительность отпусков шахтёрам — 60 дней, а всем остальным работникам поверхности — 45. Предоставить отпуска и рассчитывать средний заработок, исходя из 5-дневной рабочей недели.
39. Для жителей Крайнего Севера один раз в три года предоставлять бесплатный проезд в отпуск, а каждый год — давать дни на дорогу за свой счёт.
40. Оплату билетов производить по фактическому использованию транспорта для проезда в отпуск.
41. Оплату бастующим произвести из расчета присвоенных тарифных ставок, окладов из централизованных фондов и скорректировать план добычи и проходки на дни забастовки.
42. В случае каких-либо преследований участников забастовки со стороны администрации решения выносить по согласованию с забастовочным комитетом.
43. Отменить привилегии администрации и партаппарата на всех уровнях нашего государства.

Просим председателя Верховного Совета ответить на основные требования шахтеров Заполярья по телевидению.

24 июля сообщалось, что в Кремле состоялась встреча председателя Совета министров СССР Н. Рыжкова с представителями забастовочных комитетов Донбасса. В результате переговоров было произведена конкретная программа действий, касающаяся всей промышленности страны. Протоколы соглашений между правительственными комиссиями и шахтёрами угольных бассейнов страны были приняты к исполнению. Учитывая, что на встрече были найдены взаимоприемлемые решения, Н. Рыжков призвал горняков Донбасса и других угольных бассейнов прекратить забастовку и вернуться на свои рабочие места.

25 июля Рыжков встречался с представителями забастовочных комитетов Печорского угольного бассейна и шахт Павлограда Днепропетровской области.

26 июля советские СМИ сообщали, что «все бастующие шахты Западного Донбасса приступили к работе. Начали работать все 12 шахт Червонограда. Подавляющее большинство горняков Ворошиловградщины приступили к работе. Все без исключения шахты и шахтоуправления Донетчины возобновили работу».

29 июля советские СМИ сообщали, что «комиссия Совета министров СССР и ВЦСПС рассмотрела требования шахтёрских забастовочных комитетов от Донецкой и Ворошиловградской областей и подписала протоколы согласованных мероприятий. Правительственная комиссия приступила ко второму этапу своей работы — реализации мероприятий, а также подготовки необходимых законодательных, правовых и нормативных актов. Комиссия сообщила, что принятые решения, которые имели отраслевой и общерегиональный характер, будут распространены на все угледобывающие районы Украины».

Результаты шахтёрских забастовок 1989 года

Забастовки шахтёров непосредственно повлияли на то, что 3 августа был принят Верховным Советом УССР Закон «Об экономической самостоятельности Украинской ССР» — вызванный большими проблемами и трудностями в развитии экономики, развалом управления производством, упадком многих отраслей народного хозяйства.

7 августа на совещании в ЦК Компартии Украины Щербицкий признал, что основными причинами забастовок является запущенность социальной сферы и нерешённость многих бытовых вопросов, плохое обеспечение жильем, неудовлетворительность людей оплатой труда, поставках продовольствия и товаров первой необходимости, а также ухудшение экологической обстановки.

В День шахтера, 27 августа 1989 года, донецкие горняки приняли резолюцию с требованием отставки первого секретаря ЦК Компартии Владимира Щербицкого и председателя Верховного Совета УССР Валентины Шевченко.

Последствия: перекидывание пламени забастовок на территорию Молдавии

Забастовки шахтёров СССР в 1989 году стали одним из толчков к смене экономического и политического строя в 1991 году. Примером для начала забастовочного движения в Молдавии (особенно активны они были на территории будущей Приднестровской Молдавской Советской Социалистической Республики) послужили непосредственно забастовки шахтёров СССР в 1989 году, когда забастовщики сумели добиться своих требований, перекинувшееся в забастовки шахтёров Донбасса (1989-1990-е годы).

Одновременно с ними и проходили забастовки в Молдавии, приведшие к официальному самопровозглашению независимости от Молдовы, но в составе СССР: 19.08.1990 г. Гагаузской Советской Социалистической Республики с центром в г.Комрате на юге (12.11.1989 г. была самопровозглашена Гагаузская Автономная Советская Социалистическая Республика в составе Молдавии), а 02.09.1990 г. Приднестровской Молдавской Советской Социалистической Республики с центром в г.Тирасполе на востоке.

Требованием забастовщиков было так же привлечение пристального внимания руководства СССР и КПСС к законам Молдовы, которые противоречили действовавшим Конституции СССР и Конституции МССР. Руководителей забастовок принял в Москве М.С.Горбачев, но вместо этого затребовал немедленно прекратить забастовку, но она была прекращена лишь 21.09.1989, после пленума ЦК КПСС, который поддержал установление в Молдавии мононационального режима.

Шахтёрское движение в начале 1990-х годов

В 1990 году забастовки продолжались. Постепенно в требованиях шахтеров появились политические требования.

1 марта 1991 года началась всеобщая забастовка донецких шахтеров.

Средняя продолжительность жизни в таких шахтерских профессиях, как проходчик, забойщик, достигала в то время только 38 лет из-за частых случаев гибели, травматизма. При этом пенсия для подземных специальностей составляла 160—210 руб. и выплачивали её с 50 лет. В 1991 году средняя зарплата по СССР превышала шахтерскую — 405 руб. Член Донецкого стачкома Александр Калинин в интервью газете «Дневник Приазовья» (Мариуполь) весной 1991 года заявил, что радикальные политические требования — это от того, что руководство государства пустыми обещаниями довело народ «к роковой черте».

В марте-мае 1991 года бастовали 49 шахт региона (40 % общего количества): 15 шахт и 3 шахтостроительные организации в Донецке, 8 шахт в Селидово, 7 — в Красноармейску, 4 — в Павлограде Днепропетровской области, по одному — в Харцызске и Лисичанске. Акцию поддержали 22 угольные предприятия Львовщины.

Рабочие (забастовочные) комитеты выражали недоверие официальным профкомам, требовали и добились вывода или даже закрытия парткомов на предприятиях.

Требования шахтеров Донбасса в 1991 году

• Отставки президента СССР как такового, как не имеющего мандата народного доверия, избранного коллегиями выборщиков: Пленумом ЦК КПСС и Съездом народных депутатов СССР;
• Роспуска Съезда народных депутатов СССР;
• Предоставление конституционного характера Декларации о государственном суверенитете Украины;
• Создание Совета Конфедераций суверенных государств с полномочиями координирующего органа;
• Выполнение требования, содержащегося в п. 33 Протокола 1989 года о согласованных мерах: систематическая корректировка уровня заработной платы в соответствии с ростом индекса цен, что касается всех граждан страны;
• Выполнение требования, содержащегося в п. 10 Протокола 1989 года согласованные меры: предоставление пенсий всем трудящимся, занятым на подземных работах (до начальника участка включительно), которые имеют 25 лет подземного стажа, независимо от возраста;
• В соответствии с п. 20 Протокола 1989 года о согласованных мерах передать бывшее здание Государственного технического университета под детский эстетический центр;
• Гарантировать неприкосновенность всех участников восстановленной забастовки.

Шахтерские забастовки 1989—1990 годов стали одним из толчков к изменению экономического и политического строя в 1991 году.

Сотрудничество шахтерских стачкомов и Народного Руха Украины

Лидеры шахтерских стачкомов стали делегатами и гостями учредительного съезда Народного Руха Украины за перестройку, один из них — Петр Побережный даже выступил на Учредительном съезде.

Но этот процесс не развился — слияние шахтерского и национально-демократического движения не произошло, хотя в Донецкой области ряд акций шахтерские стачкомы и организации НРУ координировали. В частности, тесная координация была в вопросах выдвижения и поддержки кандидатов в депутаты Верховной Рады Украины и местных советов народных депутатов.

В процессе борьбы с коммунистической бюрократией Донецкое областное Общество украинского языка обратилось в 1990 году о поддержке в Донецкий стачком шахтеров. Последний поддержал Общество — появилось общее (подписанное сопредседателями ДТУМ В.Билецким и В. Тихим, сопредседателями стачкома М. Волынком и А. Коломыйцевым) обращение к властным структурам всех республиканских уровней:

«Стачечный комитет шахтеров и Общество украинского языка Донецка обеспокоены проблемой вокруг открытия в городе единой средней школы с украинским языком преподавания … Требуем передать для первой украинской школы-лицея г. Донецка недостроенное помещение Дома политпросвещения…»

Всеобщая забастовка в Донбассе в 1993 году и спад шахтерского движения

Начало забастовки

Поводом для забастовки послужило многократное (в 3-5 раз) повышение государственных цен, предпринятое украинским правительством, без соответствующей индексации заработной платы. Повышение цены на копченую колбасу до 30 тыс. карбованцев за килограмм, а полукопченую, которая являлась главным компонентом шахтёрских тормозков, до 20 тысяч карбованцев, при зарплате шахтера 120—180 тысяч, резко увеличило социальное напряжение на предприятиях.

События развивались очень стремительно. В понедельник, 7 июня, правительство повысило цены на продукты питания. В 13:30 шахта им. Засядько стихийно забастовала. Первая смена, не знавшая о повышении цен, вышла на работу. Вторая смена уже знала о повышении и почти в полном составе (около 300 человек, за исключением тех, кто был занят в работах по поддержанию забоев в рабочем состоянии) пошла к зданию райисполкома.

Когда колонна подошла к зданию райисполкома, районные руководители уже знали о случившемся. Председатель исполкома Рыбаков вышел к шахтёрам, чтобы выслушать их требования. Поскольку к забастовке никто не готовился, выступления были разобщённые, требования смутные, неопределённые. По распоряжению Рыбакова шахтерам выдали бумагу, чтобы они ясно сформулировали, что, собственно, хотят. К 16:00 были окончательно сформулированы следующие требования:

ТРЕБОВАНИЯ
жителей независимой Украины

В связи с повышением цен, а, следовательно, понижением уровня нашей жизни, мы не можем и не хотим умирать от голода.

МЫ ТРЕБУЕМ:

1. Рассмотреть немедленно Верховному Совету вопрос о снижении грабительского подоходного налога.
2. Пересмотреть вопрос о ценах (региональная разница цен и их астрономические цифры).
3. Рассмотреть Верховному Совету вопрос о выплате заработной платы, в случае отсутствия наличных денег, производимой продукцией, с последующим разрешением на продажу её.
4. Верховному Совету рассмотреть закон о декларировании доходов каждого гражданина Украины.
5. Обязательно поднять минимальную пенсию и заработную плату до нормального жизненного уровня.
6. Отставки Верховного Совета, так как ныне существующий не является волеизъявителем народа.
7. Отменить декреты правительства, направленные на снижение жизненного уровня граждан Украины.
8. Провести индексацию вкладов населения.
9. Формирование государственного бюджета снизу вверх.

Члены городского стачкома связывались с профсоюзами, а иногда и директорами шахт и просили о поддержке. Поскольку директора оказались в такой же безвыходной ситуации, что и рабочие, уговаривать никого не приходилось. Однако в первый день ни одна шахта, кроме шахты им. Засядько, не остановилась полностью.

Распространение забастовки

Вечером, когда третья смена шахты им. Засядько и делегации от пяти шахт прибыли на городскую площадь, по инициативе городского стачкома были избраны представители шахт для того, чтобы обсудить «подо что бастуем», то есть определить приоритеты. После часовой дискуссии по предложению сопредседателя стачкома Михаила Крылова решено было остановиться на трёх основных требованиях:

• Региональная самостоятельность.
• Референдум о доверии Советам всех уровней.
• Референдум о доверии Президенту.

На второй день на забастовавших предприятиях стали появляться стачкомы, и первоначальная стихия постепенно начала входить в организованное русло. Была избрана группа в составе 5 человек из представителей шахт, находящихся на площади, для ведения переговоров от лица города с правительственной комиссией, вечером 8 июня прилетевшей в Донецк.

Переговоры с правительственной комиссией

Комиссия из 11 человек, возглавляемая вице-премьером Виктором Пинзеником, отказалась обсуждать политические требования бастующих, сославшись на свою некомпетентность решать подобные вопросы и предложил инициативной группе изложить экономические требования. После такого заявления инициативная группа покинула помещение, так как было принятое «площадью» решение не вступать в переговоры по экономическим вопросам до решения вопросов политических.

Переговоры продолжили генеральные директора угольных концернов Донецкой области и директора крупнейших предприятий Донецка во главе с городским головой Ефимом Звягильским (ещё два месяца назад работавшим директором шахты им. Засядько). Директора формулировали требования, которые затем рассматривались правительством как требования бастующих шахтеров. Присутствовал также один представитель ПРУП, что позволило Пинзенику заявить, что «в переговорах участвовали представители профсоюзов».

9 июня продолжались выступления на городской площади. Было принято решение направить представителей от шахт на промышленные предприятия Донецка для того, чтобы помочь трудовым коллективам подключиться к забастовке. Было направлено требование к президенту выступить по национальному телевидению, и потому площадь ждала, что скажет президент. Президент Украины Леонид Кравчук выступил лишь вечером 10 июня. В своей 35 минутной речи он даже не упомянул о событиях в Донбассе, смутно намекнув на какие-то силы, которые используют в своих интересах разногласия между восточными и западными районами Украины.

В пятницу, 11 июня, в Донбассе бастовало 202 шахты. После выступления Кравчука городской стачком выдвинул требование установления контроля над банками региона с тем, чтобы средства не перечислялись в Киев.

Во второй половине дня был выбран городской координационный совет (КС) (72 человека, в том числе 3 женщины) и состоялось его первое заседание, где избрали рабочую группу в составе 7 человек, официально взявшую на себя руководство забастовкой.

К этому времени многие представители других городов связались с Донецком как центром забастовки. В свою очередь, и донецкий городской стачком сделал многое для координации действий бастующих разных городов и областей.

12 и 13 июня никаких действий бастующие не предпринимали. Люди стали относиться к забастовке так же буднично, как и к работе — большинство разъехались по дачам и садовым участкам. В выходные дни площадь кипела на медленном огне и ожидала заседания сессии Верховной Рады.

Вечером 12 июня местное телевидение передало сообщение о назначении городским головой Донецка Ефима Звягильского первым вице-премьером Украины. Это дало почву для слухов о том, что забастовка на шахте им. Засядько была спровоцирована «сверху», что посеяло недоверие в среде бастующих. Ефим Звягильский, со своей стороны, стал настойчиво предлагать бастующим сесть за стол переговоров. Одновременно он пригласил на беседу директоров предприятий и «генералов» угольных концернов и предпринял попытку заручиться их поддержкой. Лидеры забастовки знали об этой встрече и находились в постоянном напряжении, не исключая возможности достижения соглашения между директорами и Звягильским. Психологическое давление было очень сильно, поскольку многие понимали, что Звягильский может договориться с директорами и официальными профсоюзами за спинами бастующих. Однако директора не решились идти против рабочих.

13 июня информационная блокада была прорвана. На заседании КС объявили, что украинское телевидение передало полную информацию по Донецку, Горловке и другим городам за всю неделю. Донецкое телевидение начало объективно освещать ход забастовки через три дня после её начала.

Общее настроение было таково: дело сдвинулось с мёртвой точки, молчание центральных средств массовой информации удалось прорвать, и нужно продолжать давление. Демонстрация должна стать мощным фактором влияния на правительство и Верховную Раду и от её массовости и организованности будет зависеть исход забастовки. Бастующие приняли решение о том, что даже в случае начала переговоров по экономическим вопросам забастовку не приостанавливать.

К этому времени проявилась одна особенность — постоянные митинги на площадях — только в шахтёрских (и то не во всех) городах. В других городах бастовали на предприятиях, на площади выходить не решались. Это позволило украинским и городским властям делать вид, что ничего не происходит.

14 июня в 10:00 начинается многолюдный митинг. Общее количество участников подсчитать невозможно.

В 12:00 в здании общественно-политического центра, примыкающего к горисполкому, началось заседание межобластного координационного центра. Политические требования, подписанные представителями МКЦ, были переданы по факсу в Верховный Совет, с тем, чтобы «додавить» сессию, начавшуюся в 16:00. Сессию транслировали по радио, многочасовые дискуссии между депутатами в этот день ни к чему не привели.

15 июня Президент Леонид Кравчук выступает с инициативой проведения референдума о доверии Президенту, предполагая что этот вопрос не будет решён Верховным Советом положительно.
КС Донецка проводит своё заседание и заявляет Верховному Совету Украины, что если 15 июня 1993 года не будет принято решение по политическим требованиям, утверждённым на городском митинге 8 июня, КС вынужденно приступает к более жёстким мерам гражданского неповиновения:

1. Пикетировать банки и предприятия.
2. Провести сидячую забастовку на основных автодорожных магистралях при въезде в Доненк (18 июня).
3. Организовать марш «пустых кастрюль» (17 июня).
4. Направить в города Краматорск и Мариуполь своих представителей для активизации там забастовочной деятельности.
5. Определить отрасли народного хозяйства, работающие на жизнеобеспечение города.
6. Установить контакт с бастующими предприятиями Киева.
7. Придать донецкому координационному совету статус юридического лица с открытием банковского счета и созданием на его базе забастовочного фонда.
8. Направить представителей на небастующие предприятия Донецка для проведения агитации с целью подключения этих предприятий к забастовке.
9. Обратиться к международным профсоюзам с просьбой о поддержке бастующих трудящихся Донбасса

Как и предполагалось, по итогам голосования предложение о референдуме на сессии не прошло. КС с помощью городского стачкома стал готовиться к проведению акции гражданского неповиновения.

17 июня состоялся марш, который, по общему мнению, был более многочисленным, чем предыдущий. По сообщению прессы, «забастовка, начатая донецкими шахтёрами, стала всеобщей на Украине. Стоят 230 из 250 шахт, около 40 шахтостроительных управлений, 400 предприятий металлургической, машиностроительной, химической промышленности, других отраслей».

В 11:00 вопрос о референдуме был решён.

В 18:15 начинаются переговоры со второй правительственной комиссией, возглавляемой Ефимом Звягильским. Из 34 требований, выдвинутых бастующими, многие, касавшиеся финансовых вопросов, не могли быть решены на месте, требовались консультации с премьер-министром Леонидом Кучмой. К полуночи набралось восемь таких требований, касающихся увеличения минимальной зарплаты, выплаты наличных денег, снижения процента отчислений в бюджет Украины, индексации заработной платы и т. д. Участники переговоров разошлись в первом часу ночи, заручившись обещанием Звягильского в 8 утра созвониться с Кучмой для решения наиболее важных финансовых вопросов.

18 июня Звягильский огласил результаты своего разговора с Кучмой. Кроме увеличения тарифной сетки первого разряда до 20700 карбованцев и обещаний увеличить зарплату шахтёров до 300—400 тысяч карбованцев, никакого прогресса не наблюдалось. Поднять уровень минимальной зарплаты, от которого идут многочисленные начисления, материальная помощь и т. д. (всего идут доплаты и выплаты от уровня минимальной зарплаты по 12 законам, принятым на Украине), правительственная комиссия отказалась, ответив «Денег в Украине нет». В то же время та часть требований, которая учитывала интересы директорского корпуса и была направлена на возврат госпредприятиям штрафов за превышение фондов потребления, дотаций и т. п., была принята. Директора получили то, что требовали и перестали быть стороной, заинтересованной в продолжении забастовки.

Окончание забастовки

Рабочая группа МКЦ приняла решение приостановить забастовку и 19 июня приступить к работе. После того как 19 июня в первом часу ночи был зачитан протокол, подписанный правительственной комиссией и рабочей группой МКЦ, он был освистан стоящими на площади шахтерами, решившими продолжать забастовку. Забастовка вступила в стихийную фазу.

На шахтах началось давление на рабочих. На большинстве шахт автобусы, возившие людей на площадь, больше не предоставлялись. Отключена телефонная связь между шахтами. Радикально настроенные забастовщики предпринимают попытку послать представителей от площади на предприятия, чтобы вновь втянуть их в забастовку, но это затея не удается. Нет связи, нет транспорта, нет организации. 19 июня с утра, как обычно, идет митинг. Однако, связи между шахтами нет, и никто не знает, кто в городе бастует, кто — нет, не говоря уже о других городах. Вечером на площади остаются лишь представители шахт им. Засядько, «Лидиевки» и им. Скочинского. Утром 20 июня забастовка закончилась.

Результаты забастовки

Вопрос о референдуме завис в воздухе, а к осени и вовсе был снят — со стороны правительства прозвучало заявление о том, что в сложившейся обстановке проводить референдум смертельно разорительно. Повышение цен не спасло правительство; рабочие в результате забастовки лишь временно подправили свои нищенские бюджеты — уже через два месяца правительство вновь провело централизованное увеличение цен. Единственным человеком, выигравшим в результате этой забастовки, оказался Ефим Звягильский. За четыре месяца до забастовки он был директором шахты им. Засядько. За два месяца до происходящих событий Звягильский избирается городским головой Донецка. На четвёртый день забастовки его назначают первым вице-премьером правительства Украины.

Через два месяца, 7 сентября цены на основные продовольственные и промышленные товары были повышены в среднем в 3 раза при сохранении у населения прежнего уровня заработной платы, что свело на нет все достижения забастовки.

Походы шахтеров на Киев

У 1993—1999 годах горняцкие профсоюзы после неудачных попыток договориться с местными и государственными властями организовывают походы шахтёров на Киев, но поскольку доставка большого количества людей в столицу требует немалых средств, поэтому в большинстве случаев выбирается пеший способ передвижения. Пешые походы шахтёров на Киев стали формой протеста украинских горняков против многомесячной задолженности по заработной плате.

Хронология

• Июнь 1993 года — из-за невыплаты зарплаты на забастовку вышел весь Западный Донбасс. К бастующим присоединились энергетики, металлурги и машиностроители — общая численность забастовщиков достигла 1,5 млн чел. Шахтерский марш на Киев 1993 года года привел к решению о досрочных президентских выборах.
• 15 июля 1996 года — шахтерская забастовка охватила более трети шахт страны, включая расположенные на Западной Украине. Причина: правительство объявило, что в 1996 году в Украине будут закрыты 50 угольных шахт. Львовские шахтёры отправляются пешком в столицу.
• Апрель — июнь 1996 года. 1 апреля 1998 года — из-за восьми-десятимесячной задолженности по заработной плате в Западном Донбассе остановились все шахты. 15 мая начался пеший поход шахтёров Першотравенска, Терновки и Павлограда, переросший во всеобщую забастовку горняков Западного Донбасса. Горняки, войдя в Днепропетровск, разбили палаточный городок возле зданий областного Совета и областной госадминистрации. Но почти двухнедельное стучание касками об асфальт результатов не дали. Тысячная колонна шахтёров выступила в поход на Киев. Колонна двигалась в столицу почти три недели. Разместились на Трухановом острове, где пикетировали, стучали касками перед Верховной Радой, Кабинетом Министров, администрацией Президента. В результате задолженность по текущей зарплате, регрессным искам и единовременным пособиям была погашена, долги прежних лет реструктуризированы.
• Июль 1999 года — к правительству пешком отправляется 1326 луганских шахтёров. Пошли на Донецк, где находилось управление угольного министерства. Более 200 горняков-инвалидов с 22 марта пикетировали здание Минуглепрома в Киеве и Верховную Раду. 24 марта 129 участников пикетирования объявили о намерении начать голодовку. К Киеву направляются пешком две колонны жён и детей шахтёров Краснодона. Всего в походе участвовали более 700 женщин и около 130 детей. Требования те же самые — выплата многомесячной задолженности.
• Июнь-сентябрь 2002 года — 16 июля около 900 шахтёров из всех угольных регионов Украины (Донецкий, Луганский, Днепропетровский, Кировоградский, Львовский и Волынский) прибыли в Киев, где начали пикетирование Министерства топлива и энергетики. Главное требование — рассчитаться за уголь. Они пробыли в Киеве больше месяца, разбив лагерь на Трухановом острове.

Несмотря на несколько походов, лишь поход 1993 года оказался наиболее результативным для шахтёрского движения, одновременно став их крупным движением. Масштаб явления шахтёрского движения в следующие годы значительно спал.

Акт самосожжения горняка Александра Михалевича

В июле-августе 1998 года в Луганске горняки краснодонских шахт им. Баракова, «Дуванная», «Краснодарская-Южная» и «Суходольская-Восточная» пикетировали облгосадминистрацию и облсовет, руководителями которых тогда были Александр Ефремов и Виктор Тихонов, с требованием погасить задолженность по зарплате за 2,5 года.

24 августа на День независимости Украины состоялся разгон протестующих. Впервые в независимой Украине против участников мирной акции были применены спецсредства: дубинки и слезоточивый газ. Вследствие столкновения пострадали 22 шахтёра, 12 работников «Беркута» и 3 сотрудника милиции.

14 декабря в четыре утра в знак протеста против действий власти и издевательств со стороны администрации шахты им. Баракова, которая должна зарплату с 1996 года, отчаявшийся горняк Александр Михалевич (укр. Олександр Михалевич) совершил акт самосожжения. В записке он отметил:

Не могу больше терпеть и ждать каких-то обещаний, не верю и в выдачу задолженности 15 декабря. Поэтому я решился на этот поступок. Надоели издевательства со стороны руководителей шахты и администрации. Это не выход в жизни, но, может, из-за моего поступка скорее решатся дела. Сам трезвый и нахожусь в нормальном состоянии. Отвечаю за свои действия.

17 декабря вся задолженность была погашена.

Ежегодно, 24 августа и 14 декабря, в Луганске неофициально горняками и журналистами почитается память событий 1998 года. После тех событий в Луганской области ещё несколько горняков пытались совершить самоубийство, чтобы заставить власть погасить задолженность по зарплате.

См. также

• Забастовки шахтёров СССР в 1989 году
• История Украины
• Народный рух Украины
• Совещательный опрос в Донецкой и Луганской областях 27 марта 1994 года
• Приднестровский конфликт

Источники

• [www.cvrspb.ru/content/view/560/73/ Шахтерские забастовки 1989 года в СССР ]
• [newzz.in.ua/histori/1148843299-zabastovochnoe-dvizhenie-shaxterov-1988-1991-gg.html ЗАБАСТОВОЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ ШАХТЕРОВ 1988—1991 гг]
• [www.ut.net.ua/History/18427 Повсталий Донбас // Український тиждень, № 10 (175), 2011. С. 38-41.]
• Агапов В. Л. Шахтарські колективи в умовах кризи 1976—1991 рр. Монографія. — Донецьк: Світ книги. 2012. — 663 с.
• [lenta.ru/articles/2015/07/28/kislyuk/ «Для шахтеров Кузбасса своим Валенсой стал Ельцин»] // Лента.ру, 28.07.2015 (интервью)

Отрывок, характеризующий Забастовки шахтёров Донбасса (1989—1990-е годы)

– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)