Забытые (фильм, 1950)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1950 года
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
| Забытые | |
| Los Olvidados | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Серхио Коган, Оскар Дансижер |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Роберто Кобо |
| Оператор | |
| Композитор |
Родольфо Хальфтер |
| Кинокомпания |
Ultramar Films |
| Длительность |
80 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Забытые» (вариант перевода «Достойные сострадания»; исп. Los Olvidados) — чёрно-белая драма Луиса Бунюэля из жизни мексиканских беспризорников. Решена в неореалистическом ключе с вкраплениями сюрреализма. Премьера состоялась 9 ноября 1950 года в Мексике. Фильм внесён ЮНЕСКО в реестр «Память мира».
Содержание
Сюжет
Тяжёлое детство в трущобах Мехико. Злые подростки грабят самых беззащитных жителей квартала — слепого уличного музыканта и безногого продавца папирос. Их кумир по прозвищу Плут (исп. El Jaibo), сбежав из тюрьмы, желает отомстить за донос Хулиану. Тот завязал с преступной компанией, работает на стройке и содержит отца-алкоголика. Во время выяснения отношений Плут хитростью убивает «предателя». Единственный свидетель преступления — юный Педро — должен держать язык за зубами из страха быть обвинённым в соучастии.
Доведённый до отчаяния устало-равнодушным отношением матери, Педро пытается встать на путь исправления и поступает работать в кузницу. Однажды туда забредает Плут и во время разговора с мальчиком крадёт дорогостоящий нож. Педро обвиняют в хищении и отправляют в колонию для несовершеннолетних. Ободрённый доверием со стороны директора колонии, Педро вновь попадает в лапы Плута. Он преследует негодяя и в пылу потасовки прилюдно обвиняет его в убийстве Хулиана. Случившийся рядом слепец вызывает полицию…
В ролях
- Роберто Кобо — Плут
- Альфонсо Мехия — Педро
- Эстела Инда — мать Педро
- Франсиско Хамбрина — директор фермы-школы
- Мигель Инклан — Дон Кармело, слепой
- Хавьер Амескуа — Хулиан
- Альма Делия Фуэнтес — Мече
- Хесус Наварро — отец Хулиана
- Эфраин Араус — Рябой (исп. Cacarizo)
- Хорхе Перес — Плешивый (исп. Pelon)
- Марио Рамирес — Глазастый (исп. Ojitos)
В эпизодах (в титрах не указаны)
- Антулио Хименес Понс — Копчёный (исп. Chicharronero)
- Хосе Лопес — бездомный
- Хосе Лоса — бездомный
- Диана Очоа — мать Рябого
- Эрнесто Алонсо — голос в начале фильма
- Сальвадор Кирос — хозяин кузницы
- Чарльз Рунер — педофил
- Виктор Мануэль Мендоса
- Анхель Мерино — Карлос
- Рамон Санчес — продавец лепёшек
- Викторио Бланко — старик
- Рубен Кампос — бездомный
- Даниэль Корона — бродяга
- Энердина Диас де Леон — торговка кукурузными лепёшками
- Патрисия Хименес Понс
- Эктор Лопес Портильо — Судья
- Антонио Мартинес — Пацанчик (исп. Chamaquito)
- Рамон Мартинес — Начо, брат Педро
- Хосе Морено Фуэнтес — полицейский
- Умберто Мости — заключённый
- Франсиско Мюллер — Мендоса
- Роберто Наваррете — бродяга
- Роса Перес
- Игнасио Солорсано — участник ярмарки
- Хуан Вильегас — дед Рябого
- Хуан Домингес
- Хосе Луис Эчеверрия
- Мигель Фуньес-мл.
Съёмочная группа
- Постановка: Луис Бунюэль
- Сценарий: Луис Алькориса, Луис Бунюэль
- Оператор: Габриэль Фигероа
- Продюсеры: Серхио Коган, Оскар Дансижер
- Художник-постановщик: Эдвард Фицджеральд
- Композиторы: Родольфо Хальфтер, Густаво Питталуга
- Звукорежиссёр: Хесус Гонсалес Ганси
- Монтаж: Карлос Савахе
Производство и прокат
«Забытые» стали первым крупным международным хитом Бунюэля, вернув его имя из долгого забвения. Хотя некоторые сцены напрямую цитируют всем известную историю Оливера Твиста, продюсерам этот нескончаемый круговорот нищеты и преступности показался слишком мрачным. Чтобы «подсластить» горькую пилюлю для мексиканских зрителей, в начало вставили рассуждения о контрастах современных мегаполисов, а закончить его предполагалось хэппи-эндом. (Сцена счастливой развязки «всплыла» в одном из киноархивов только в 2002 году).
Если верить воспоминаниям режиссёра, «Забытые» вызвали ярость мексиканских профсоюзов, которые потребовали выслать Бунюэля из страны за «клевету на светлую действительность»[1]. В прокате фильм продержался всего четыре дня. Однако когда фильму присудили несколько призов на Каннском фестивале (в том числе за лучшую режиссуру), а Жак Превер опубликовал стихи «Los olvidados — дети, которых никто не любил, дети-убийцы, которых наш мир убил…», картина вернулась в мексиканские кинотеатры, а также была приобретена для показа в других странах.
Мнения и отзывы
- Джим Хоберман: «Этот низкобюджетный рассказ о ребятах с улиц Мехико, основанный на реальных происшествиях и на впечатлениях Бунюэля от своей новой родины, — шедевр социального сюрреализма и прототип киноужасов о трущобах стран „третьего мира“. Слабые охотятся на более слабых, собаки наряжены как люди, люди же умирают как собаки. В самом названии читается ирония: раз посмотрев этот фильм, забыть его невозможно»[2].
- Allmovie: «В мире Бунюэля мамаши поворачиваются спиной к сыновьям и спят с их приятелями, слепые бродяги заводят нескромные игры с девочками, богачи делают непристойные предложения мальчикам, а калеки брызжут таким ядом, что нам трудно сочувствовать, когда их бьют»[3].
- Дэйв Кер: «Очевидное отсутствие жалости к малолетним преступникам со стороны режиссёра — именно то, что превращает фильм в столь мощный социальный документ и образец будоражащей драмы. Здесь нет места ни сочувствию, ни сентиментальности»[4].
- Time Out: «Фильм открывает убийцу внутри каждого из нас. Персонажи поступают дурно не оттого, что их природа зла, а по причине бедности, страха, отсутствия любви. Пускай в основе лежат реальные улицы и неореалистическая наблюдательность, неизменный сюрреализм Бунюэля уводит нас в глубины внутренней жизни героев. Особенно примечательна замедленная, выбивающая из колеи сцена сновидения, в которой соединились все эдиповские опасения Педро»[5].
Напишите отзыв о статье "Забытые (фильм, 1950)"
Примечания
- ↑ [kommersant.ru/doc/896323 Ъ-Weekend - Восстановленная несправедливость]. Проверено 15 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9x7mUuo Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].
- ↑ [www.villagevoice.com/2005-01-18/film/the-young-ones-bu-ntilde-uel-s-unsentimental-look-at-street-kids/full/ The Young Ones: Buñuel's Unsentimental Look at Street Kids - - Movies - New York - Village Voice]. Проверено 15 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9x9HXmM Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].
- ↑ [www.allmovie.com/movie/los-olvidados-v65217/review Los Olvidados (1950) - Review - AllMovie]. Проверено 15 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9xA3kbS Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].
- ↑ [www.chicagoreader.com/chicago/los-olvidados-the-young-and-the-damned/Film?oid=1070063 Los Olvidados (The Young and the Damned) | Chicago Reader]
- ↑ [www.timeout.com/london/film/los-olvidados-2007 Los Olvidados | review, synopsis, book tickets, showtimes, movie release date | Time Out London]. Проверено 15 марта 2013. [www.webcitation.org/6F9xAkWzy Архивировано из первоисточника 16 марта 2013].
Ссылки
- «Забытые» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v65217 Забытые] (англ.) на сайте allmovie
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Забытые (фильм, 1950)
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
