Фабрика

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Завод»)
Перейти к: навигация, поиск

Фа́брика (от лат. fabrica — мастерская; завод) — промышленное предприятие, основанное на применении машин[1], характеризующееся крупномасштабным производством. Как правило, состоит из одного или нескольких расположенных неподалёку друг от друга строений, в которых располагаются цеха, сформированные по функции или по виду выпускаемой продукции, а также складские и офисные помещения. Термин «фабрика» применяется обычно в лёгкой и добывающей промышленности (трикотажная фабрика, обогатительная фабрика), в прочих отраслях — чаще употребляется термин «завод» (хлебозавод, автозавод, механический завод); группы заводов и фабрик, подконтрольные единой структуре, объединённые общим территориально-производственным комплексом и единой цепью поставок называют комбинатами (горно-обогатительный комбинат, металлургический комбинат).

Появление заводов и фабрик в XVIII—XIX веках, сменивших мануфактуры, на которых преобладал ручной труд — основная отличительная черта Первой промышленной революции; со временем заводы и фабрики стали основной формой промышленных предприятий.

Основные характеристики фабрик и заводов: отраслевая направленность, тип производства, производственная мощность, фактический выпуск продукции в единицу времени в натуральном и денежном выражении, количество работников, стоимость основных фондов и их износ, площадь участка, общая площадь производственных помещений, энергоёмкость, уровень механизации и автоматизации труда, подъездные пути.





История

XVIII—XIX века

Первая отрасль, массово перешедшая от мануфактурного к фабричному производству — английская лёгкая промышленность конца XVIII — начала XIX веков. Ключевыми инновациями стали паровая машина Уатта (1764), прядильный станок Харгрива (1770), механический ткацкий станок с ножным приводом Картрайта (1785), благодаря им практически вся отрасль за короткий срок перешла к массовым формам производства с высоким уровнем механизации. Первой в мире прядильной фабрикой считается фабрика в Кромфорде, построенная в 1772—1775 годы по системе Аркрайта; она была устроена в виде продольной череды связанных между собой капитальных цеховых сооружений вдоль обрыва у реки, вокруг которых впоследствии сложился комплекс жилых построек для рабочих и офисных зданий, система переходов и акведуков, а впоследствии рядом с ней по её образцу в долине реки Деруэнт возникла большая целая группа фабрик. Вскоре по всей Англии вдоль рек и каналов появились и ткацкие фабрики, а только прядильных фабрик к 1790 году в Англии насчитывалось около полутора сотен, на каждой из них трудилось по 700—800 работников[2].

Важной вехой в дифференциации заводов и фабрик от ранних форм организации производств стало осмысление концепций разделения труда (Адам Смит, 1770-е годы) и взаимозаменяемости (Эли Уитни, 1790-е годы). Хотя разделение труда было характерно и для крупных мануфактур, системы машин и цехов на заводах и фабриках изначально создавались с разделением функций и операций, таким образом, разделение труда на них стало естественной технической необходимостью[3]. Проникновение идей взаимозаменяемости в свою очередь способствовало упрощению операций, расширению круга возможных поставщиков сырья и полуфабрикатов, унификации продукции, и, в конечном счёте, повышению массовости при снижении себестоимости[4].

В первой половине XIX века механизация труда охватила машиностроение и обрабатывающие отрасли — появились паровые молоты, токарные и фрезерные станки, обрели фабрично-заводские формы керамические и стекольные производства, из-за роста потребностей бурно развивавшихся заводов и фабрик зародилась новая отрасль промышленности — химическая, заводы которой производили в промышленных масштабах серную кислоту и кальцинированную соду. Крупные фабрики и заводы возникали по всему миру, от Западной Европы до Российской империи и США.

XX век

Интенсификация производств на заводах и фабриках в первые десятилетия XX века связана с электрификацией, обеспечившей возможность производить в массовых масштабах посредством электрохимических реакций алюминий, хлор, гидроксид натрия, а с появлением электродвигателей стало возможным создание поточных линий и создание конвейерных производств. Изобретение регуляторов напряжения позволило перейти от механизации к автоматизации производств, начатой в 1920-х — 1930-х годах, и ставшей повсеместной в 1950-е — 1960-е годы. Проекты заводов и фабрик всё в большей степени стали зависеть от избранной производственной схемы, характерные примеры — башенные бетонные заводы и советская кольцевая схема хлебопечения 1930-х годов Георгия Марсакова, определившая цилиндрическую форму серии хлебозаводов Москвы и Ленинграда[5]. Если важнейшим критерием выбора размещения первых фабрик и заводов было близость к воде и доступность трудовых ресурсов, то в XX веке определяющими стали близость генерирующих мощностей и источников сырья. С ростом концентрации заводов и фабрик, объединяемых общим технологическим процессом, распространение получили тенденции вертикальной интеграции, когда группы заводов и фабрик объединялись в комбинаты под управлением вертикально интегрированных холдингов.

В 1970-е — 1990-е годы в силу разных факторов в некоторых отраслях и регионах отмечены процессы деиндустриализации, приводившие к закрытию фабрик и заводов, их запустению или переоборудованию в непрофильные помещения, а в некоторых случаях — и демографическим изменениям в регионе. Яркий пример — упадок американского «ржавого пояса», в котором традиционно было сконцентрировано значительное количество сталелитейных и машиностроительных заводов. Ещё одним явлением конца XX — начала XXI веков, вытесняющим заводы и фабрики из городов, стала джентрификация: рентабельность традиционных промышленных производств стала относительно невелика в сравнении с неиндустриальным использованием участков и помещений, оказавшихся в центрах крупных мегаполисов. Притом если ранее утратившие промышленное назначение сооружения зачастую сносились, то в конце XX века оформилась тенденция сохранения фабричных зданий, их реконструкции (реновации) и устройства в них офисно-торговых и выставочных центров, гостиниц, жилых помещений, в связи с этим сформирован особый архитектурный стиль лофт.

На автоматической линии по выдуву бутылок на стекольном заводе в Нью-Джерси (США, 1937)
Хлебозавод № 9 — один из серии хлебозаводов цилиндрической формы в Москве, спроектированный под особую схему производства; считается также первым хлебозаводом-автоматом (1934)
Торгово-офисный центр в помещениях бывшего пивзавода в Саппоро

Устройство

Устройство заводов и фабрик существенно различается в зависимости от отрасли, региона, выбранной схемы производства, но, как правило, имеет ряд общих черт, выделяющих их среди прочих форм производственных предприятий. Основной отличительной чертой является цеховое устройство, с выделением одного или нескольких механизированных или автоматизированных цехов основных производств, в которых осуществляется основной поток создания продукции, и вспомогательных цехов и участков, предназначенных для сопроводительных операций — инструментальной оснастки, ремонта и технического обслуживания обслуживания машин основного производства, снабжение энергией, водой, газом, паром. Кроме того, на заводах могут быть цеха, занятые побочным производством, например, из отходов основного производства. Как правило, на заводах и фабриках в дополнение к цехам присутствует и общехозяйственный блок, включающий разного рода склады, транспортные колонны, подразделения, обслуживающие подъездные пути, санитарно-техническую инфраструктуру. Во многих отраслях важную роль на заводах и фабриках играют также лабораторные подразделения, осуществляющие контроль сырья, продукции, отходов. Как правило на заводах и фабриках имеются столовые, бытовые помещения для работников, а на крупных предприятиях — медсанчасти и поликлиники, на больших отдалённых от городов фабриках и заводах в состав территориально-производственного комплекса включаются также общежития и дома для рабочих, детские сады и школы, профилактории и досуговые клубы.

Одна из задач проектирования устройства фабрики — обеспечение эффективного производственного процесса за счёт рационального размещения зданий, сооружений, цехов и помещений, при этом могут иметь значение такие факторы, как обеспечение прямоточности предметов труда при перемещении из одного подразделения в другое без встречных потоков, сокращение протяжённости энергетических коммуникаций, непересечение пешеходных маршрутов рабочих с транспортом и коммуникациями, выделение цехов с однородным характером производства (горячих, холодных, энергетических) и многие другие[6]. Показатели эффективности устройства — площадь земельного участка, площадь и объём помещений, протяжённость коммуникаций: чем ниже эти показатели в соотнесении с мощностью предприятия, тем фабрика или завод считаются более эффективно скомпонованными.

Офис (ранее — контора), в которой размещается управленческий аппарат завода или фабрики, обычно размещается в отдельном здании, на небольших заводах может устраиваться в отдельном помещении в одном из цеховых сооружений. Территория заводов и фабрик обычно огорожена, а пропуск работников на рабочие места осуществляется через проходную или систему проходных.

Здание медсанчасти на территории компрессорного завода «Борец» (Москва, постройка 1956 года)
План вискозной фабрики в Виргинии (США, почтовая открытка середины XX века)
Проходная швейной фабрики на Сайпане

Напишите отзыв о статье "Фабрика"

Примечания

  1. Фабрика // Толковый словарь русского языка : в 4 т. / гл. ред. Б. М. Волин, Д. Н. Ушаков (т. 2—4) ; сост. Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, С. И. Ожегов, Б. В. Томашевский, Д. Н. Ушаков ; под ред. Д. Н. Ушакова. — М. : ГИ «Советская энциклопедия» (т. 1) : ОГИЗ (т. 1) : ГИНС (т. 2—4), 1935—1940.</span>
  2. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000034/st020.shtml Глава XX. Англия в XVIII в. Начало промышленного переворота] // Всемирная история. Энциклопедия. — М.: Олма, 2006. — Т. 5. — ISBN 5-373-00632-7.
  3. БСЭ, 1978.
  4. Стивенсон, 1999, с. 42.
  5. Н. Ф. Гатилин. Проектирование хлебозаводов. — М.: Пищевая промышленность, 1975. — 375 с. — 18 000 экз.
  6. Л. М. Синица. Организация производства. — Минск: ИВЦ Минфина, 2003. — С. 38—39. — 512 с. — ISBN 985-6648-24-6.
  7. </ol>

Ссылки

Отрывок, характеризующий Фабрика

– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.