Заволоко, Иван Никифорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Заволоко
Имя при рождении:

Иван Никифорович Заволоко

Род деятельности:

журналист

Дата рождения:

28 декабря 1897(1897-12-28)

Место рождения:

Режица, Витебская губерния, Российская империя

Дата смерти:

7 мая 1984(1984-05-07) (86 лет)

Место смерти:

Рига, ЛатвССР, СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ива́н Ники́форович Заволо́ко (17 декабря 1897, Режица Витебской губернии, ныне Резекне, Латвия — 7 марта 1984, Рига) — выдающийся деятель старообрядчества, наставник, историк, краевед, фольклорист, собиратель русских древностей, педагог и просветитель.





Ранние годы

Родился в семье режицкого железнодорожного сторожа Никифора Максимовича Заволоко, старообрядца федосеевского согласия, и полоцкой мещанки Киликии Ивановны Зуевой. Совместная жизнь родителей не сложилась. До 8-летнего возраста воспитывался у бабушки в Двинске (ныне Даугавпилс), где получил первые познания в церковнославянской грамоте. Переехав с матерью в Ригу, жил в Задвинье и посещал Гребенщиковское училище. В 1908 поступил в Рижское реальное училище Петра I. Окончил его в 1917 в Таганроге, куда училище было эвакуировано во время Первой мировой войны. Поступил в московскую Петрово-Разумовскую академию, где освоил основы естественных наук и пчеловодства. Октябрьская революция прервала учёбу.

Пражский период

Вернувшись в Ригу в 1919, в том же году по рекомендации Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины поступил в пражский Карлов университет сначала на исторический факультет, затем на Русский юридический факультет, действовавший с 1922 под протекторатом Карлова университета). С 1925 посещал Кондаковский семинарий, основанный учениками известного византиниста Н. П. Кондакова (18441925) для изучения взаимовлияний византийского и древнерусского искусства, быта и искусства восточных народов, истории искусств. Участие в нём в разное время принимали известные учёные и философы — М. А. Андреева, Н. М. Беляев, Г. В. Вернадский, А. П. Калитинский, Н. О. Лосский, А. П. Калитинский. С Кондаковским семинарием Заволоко поддерживал контакты до середины 1930-х.

Общался с представителями евразийства Г. В. Флоровским и П. Н. Савицким, преподававшими на Русском юридическом факультете. В евразийстве его привлекала идея особой духовной миссии России на фоне бездуховности Запада и стремление воссоздать российскую государственность на основе православия. К 1927 отношение к евразийцам стало скептическим, так как стали неприемлемыми примиренческие настроения евразийцев касательно процессов в СССР, а построение новой евразийской культуры оказалось утопией.

Познакомился с деятельностью сложившегося к 1923 Русского студенческого христианского движения (РСХД) и его лидерами (Г. В. Флоровский, В. В. Зеньковский). Опыт РСХД использовал при создании Кружка ревнителей русской старины (19271940). Участвовал в подготовке праздника «День русской культуры» (1925), в качестве помощника входил в организационный комитет, которым руководила графиня С. В. Панина и участвовали А. А. Кизеветтер, С. Завадский, Н. А. Бердяев.

Рижский период

Окончив Русский юридический факультет в 1927 со степенью кандидата права, Заволоко вернулся в Ригу. Здесь окончил педагогические курсы и с октября 1930 по июнь 1940 работал преподавателем правоведения в русских учебных заведениях — Рижской государственной гимназии и в Рижской городской 5-й основной школе. Одновременно был лектором старообрядческих законоучительских курсов в Риге, Вильне, Даугавпилсе, председателем религиозно-просветительских курсов в Стропах (Даугавпилс). Был одним из воспитателей рижской группы «соколов» (членов военно-спортивной организации). Разрабывал учебную программу для учащихся-староверов основных школ Латвии; организовывал религиозно-просветительские курсы для наставников и вероучителей.

Общался с членами латвийского отделения РСХД. В качестве гостя участвовал в съезде РСХД в Прибалтике (1928). Встречался с Н. А. Бердяевым, В. В. Зеньковским, Л. А. и В. А. Зандер во время их пребывания в Риге.

Входил в состав совета РГСО, занимал должность товарища председателя Старообрядческого общества в Латвии. В 1927 учредил Кружок ревнителей русской старины, ядро которого составили К. А. Павлов, А. К. Фомичёв, К. Р. Портнов, В. Ф. Фадеев, Д. В. Фомина. По инициативе Заволоко кружок с 6 ноября 1927 по июль 1933 издавал журнал «Родная старина». Осенью 1930 по инициативе Заволоко при кружке ревнителей работал религиозно-педагогический семинар для подготовки учителей старообрядческих воскресных школ. В феврале 1931 при активном участии Заволоко и членов кружка ревнителей при РГСО открылась детская воскресная школа, действовавшая до 1938.

Репрессии

17 июня 1940 стал наставником Резекненской кладбищенской общины. 9 октября был арестован НКВД. 17 лет пребывал в лагерях (19411949) и ссылке (19491958) на поселении в селе Северное Новосибирской области. В Сибири составил «Травник», сведения которого спасли жизнь многим заключенным и конвоирам. Из-за тяжелого осложнения после гриппа в 1944 ему ампутировали ногу. Закончил фельдшерские курсы, работал лаборантом в поликлинике Северного, санчасти и районной больнице, за что удостоился почётной грамоты. Вернулся в Ригу в 1959.

Журналистская и литературная деятельность

Заволоко был фактическим редактором журнала «Родная старина» и автором большинства статей, подписанных полным именем или псевдонимами Иван Никифоров, Староверец, Летописец, Любитель, Изограф, литерами: С., Н., О., З-О, И. Н., И. Н. З.. Среди 75 тематически разнообразных статей ряд посвящён древнерусскому зодчеству («Псково-новгородское церковное зодчество», «Московское церковное зодчество» и др.), монастырям («История Соловецкого монастыря», «Выгорецкий монастырь — хранитель церковной старины» и др.), летописанию и книжному делу, иконописанию и выдающимся изографам («О преподобном иконописце Андрее Рублеве», «Техника древнерусской живописи» и др.), певческому искусству («О знаменном распеве», «О церковном песнопении женщин в древности» и др.), истории староверия и персоналиям («Ряпино», «Житие Феодосия Васильева», «Епископ Павел Коломенский» и др.). Как редактор «Родной старины» вёл обширную переписку, например, с А. М. Ремизовым, И. С. Шмелевым, Н. К. Рерихом.

В 1935—1939 был редактором издаваемого в Риге «Древлеправославного (старообрядческого) календаря», в 19371939 входил в состав редакции «Русского ежегодника». Кроме того, Заволоко сотрудничал в таких периодических изданиях, как «Слово» (был секретарем в 1928—1929), «Сегодня», «Русский вестник», «Голос народа», «Наша газета», «Мой двор» (бесплатное приложение к газете «Наш голос», Даугавпилс, 1940), «Маяк», «Рижский курьер».

До 1940 издал ок. 10 книг, посвящённых духовной культуре старообрядцев и истории их расселения на прибалтийских землях: «О старообрядцах г. Риги: исторический очерк» (1929), «Учебник по Закону Божию» (1933, 1936), «История Церкви Христовой» (1937), «Духовные стихи старинные» (вып. 1, 1933; вып. 2, 1937). В двух альбомах собраны образцы узоров и вышивок из русских старообрядческих деревень Латвии, Литвы, Эстонии, Польши и Карпатской Руси (1929, 1939).

РГСО в конце ХХ в. переиздала некоторые его довоенные работы: «Учебник по Закону Божию для старообрядцев» (1989), «История Церкви Христовой» (1990), «О старообрядцах города Риги» (1993).

Заволоко сотрудничал в «Старообрядческом церковном календаре», издание которого возобновлено РГСО в 1954. В «Старообрядческом церковном календаре» опубликованы его исследования о Стоглавом соборе, Выго-Лексинском общежительстве, боярыне Морозовой, Иване Фёдорове, византийском искусстве. Последняя публикация о протопопе Аввакуме вышла за два года до смерти.

Археография

В начале 1930-х годов обследовал собрание рукописей в книжнице РГСО и обнаружил второй список литературного шедевра XIII века «Слово о погибели Русской земли», о чём сообщил в газете «Сегодня» 2 мая 1934.

Возвращению из ссылки содействовал старший научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) В. И. Малышев. Заволоко стал внештатным сотрудником ИРЛИ[уточнить] и участвовал в археографических экспедициях. Знания и личные знакомства позволили ему значительно пополнить коллекцию древнерусских рукописей ИРЛИ, где в 1949 году при секторе древнерусской литературы было создано Древлехранилище. Участвовал в подготовке археографических экспедиций Пушкинского Дома в Эстонии (1958 и 1961), выезжал в Новосибирск, Серпухов, Москву, Ленинград, привозя в ИРЛИ найденные раритеты. В 1966 году обнаружил и в 1968 году передал в дар ИРЛИ «Пустозерский сборник» (1670), содержащий автографы житий Аввакума и Епифания и их рисунки. Научное открытие широко отметила русская и зарубежная пресса («Вечерний Ленинград», 20 марта 1968; «Русские новости», Париж, 19 апреля 1968; «Известия», 22 мая 1968). В Древлехранилище ИРЛИ в 1974 году образовался фонд И. Н. Заволоко, состоящий из его рукописного собрания и личного архива.

Последние годы

В последние годы жизни много болел. Умер от воспаления лёгких. Погребён по завещанию на старообрядческом кладбище в Резекне, рядом с могилой отца.

Книги

  • Альбом старинных русских узоров. Рига, 1929
  • О старообрядцах г. Риги: исторический очерк. Рига, 1929
  • Учебник по Закону Божию. Рига, 1933, 1936
  • Святые отцы о праздновании Пасхи. Рига, 1935
  • История Церкви Христовой. Рига, 1937
  • Духовные стихи старинные. Вып. 1, Рига, 1933; вып. 2, Рига, 1937
  • Древнерусская вышивка. Рига, 1939

Напишите отзыв о статье "Заволоко, Иван Никифорович"

Литература

  • В. И. Малышев. Заметка о рукописных списках Жития протопопа Аввакума. (Материалы для биографии) // ТОДРЛ. Т. VIII. Москва-Ленинград, 1951. С. 380—385;
  • В. И. Малышев. О втором списке «Слова о погибели Земли Русской» (История открытия) // Slavia. XXVIII, 1. Прага, 1959. С. 69—72
  • Л. С. Михайлов. Открытие второго автографа Жития протопопа Аввакума и креста, который был у Аввакума в Пустозерской ссылке // Старообрядческий церковный календарь. 1969. С. 165
  • Г. В. Маркелов. Коллекция рукописей И. Н. Заволоко в Древлехранилище Пушкинского Дома // ТОДРЛ. Т. XXXIV. Ленинград, 1979. С. 377—387
  • Из истории собрания И. Н. Заволоко // ТОДРЛ. Т. XXXV, Ленинград, 1980. С. 439—445
  • Старообрядчество: Лица, события, предметы и символы. Москва: Церковь, 1996. С. 109—110
  • Э. Мекш И. Н. Заволоко — подвижник старообрядчества в Латвии // Revue des `Etudes slaves. 1997, LXIX/1—2. P. 89—98
  • Б. Инфантьев. Странички из воспоминаний об Иване Никифоровиче Заволоко // Даугава. 1998. № 4. С. 105—122
  • Б. И. Равдин Н. Заволоко: от биографии к биографии // Даугава. 1998. № 4. С. 123—145
  • Иван Никифорович Заволоко: жизнь и судьба. Резекне, 1998
  • Памяти Заволоко Ивана Никифоровича. Рига, 1999
  • Пустозерская проза: сборник // Сост., предисл., переводы отдельных фрагментов М. Б. Плюхановой. Москва, 1989

Ссылки

  • [zarubezhje.narod.ru/gi/z_018.htm Биография]


Отрывок, характеризующий Заволоко, Иван Никифорович

Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?