Завьялов, Василий Васильевич (художник)
| Василий Васильевич Завьялов | |
 | |
| Жанр: |
графика государственных знаков |
|---|---|
| Учёба: | |
Васи́лий Васи́льевич Завья́лов (14 августа 1906 — 31 июля 1972[1]) — русский советский художник, график, один из первых создателей почтовых марок СССР, заслуженный художник РСФСР. Автор более 600 знаков почтовой оплаты.
Биография
Василий Завьялов учился в художественной школе при типографии Сытина, в школе гравёров на фабрике «Гознак», где и работал в течение многих лет. Его первые марки с изображением деревянного Мавзолея Ленина (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 212—215) увидели свет в 1925 году в рамках выпуска «Первая годовщина со дня смерти В. И. Ленина»[2].
В 1950-е годы в ДК имени Горбунова (Москва) состоялась выставка В. В. Завьялова, где экспонировались оригиналы созданных им почтовых марок в восьми тематических разделах: революционеры, политика, литература, искусство, история, спорт, народное хозяйство, памятные даты.
В 1958 году Василий Завьялов был представлен к званию «Заслуженный художник РСФСР», однако из-за ошибки в марке «Совещание министров связи социалистических стран в Москве» (цвета флага Чехословакии оказались перевёрнутыми), звание Завьялову присвоено не было. Заслуженным художником РСФСР Василий Васильевич стал только десять лет спустя[3].
Семья
Жена — Прасковья Васильевна. Сыновья Лев (23 января 1932 — ?) и Александр (1946 — 24 мая 2001)[1] тоже стали художниками, авторами почтовых марок.
Творчество
В почтовых миниатюрах Завьялова заметны его твердая рука, острый глаз и верность природе. Важность этих качеств для творческого успеха художника отмечена самим В. В. Завьяловым[4]. Является автором первого советского почтового блока в ознаменование Всесоюзной Пушкинской выставки в Москве (ЦФА (ИТЦ) #542; Скотт #596).
- Почтовые марки СССР работы В. В. Завьялова
- USSR-levanevskiy-1935.jpg
Фрагменты марок: полярные лётчики А. Ляпидевский и С. Леваневский (1935, 5 и 10 копеек) (ЦФА (ИТЦ) #488, 489; Скотт #С60, С61)[5]
- USSR stamp Pushkin A.S. 1937 10+50k.jpg
Почтовый блок «Всесоюзная Пушкинская выставка в Москве» (1937, 10+50 копеек, вместе с гравёром А. Троицким) (ЦФА (ИТЦ) #542; Скотт #596)
- 1938 CPA 585.jpg
Марка «Авиапочта. Советская воздушная экспедиция по высадке научной дрейфующей станции „Северный полюс-1“ (1937)» (1938, 40 копеек) (ЦФА (ИТЦ) #585; Скотт #627)
- Stalin Prize Medal Stamp 1946 original.JPG
Марка «Почетный знак Лауреата Сталинской премии» (1946, 30 копеек) (ЦФА (ИТЦ) #1100; Скотт #1100)
- MTV-82 postagestamp.jpg
Марка «Четырехосный цельнометаллический трамвай» (1949, «Транспортное машиностроение», 25 копеек) (ЦФА (ИТЦ) #1469; Скотт #1411)
- Rubinstein0015.jpg
Марка «125-летие со дня рождения пианиста и композитора А. Г. Рубинштейна» (1954, 40 копеек) (ЦФА (ИТЦ) #1799; Скотт #1745)
- Soviet Union-1958-Stamp-0.40. Sputnik-3.jpg
Марка «Третий советский искусственный спутник Земли» (1958, 40 копеек) (ЦФА (ИТЦ) #2176; Скотт #2083)
- Soviet Union-1958-Stamp-0.10. 100 Years of Russian Stamp. Scribe.jpg
Марка «Княжеский писец, XV в.» (1958, «100 лет русской почтовой марке», вместе с В. Волковым) (ЦФА (ИТЦ) #2203; Скотт #2095)
См. также
Напишите отзыв о статье "Завьялов, Василий Васильевич (художник)"
Примечания
- ↑ 1 2 [rating.artunion.ru/artists_tom1.html Сведения] о датах жизни приведены на сайте справочника [rating.artunion.ru/index.html «Единый художественный рейтинг».]
- ↑ Бухаров О. Н. [www.stampsportal.ru/great-russia-stamps/soviet-stamps/common-articles/2445-svidhistory-1982#a08 Усыпальница Ильича] // [www.stampsportal.ru/great-russia-stamps/soviet-stamps/common-articles/2445-svidhistory-1982 Марки — свидетели истории]. — М.: Радио и связь, 1982. — 80 с. (Проверено 21 сентября 2015) [www.webcitation.org/6bhlXKSE0 Архивировано] из первоисточника 21 сентября 2015.
- ↑ Левиновский Ю. Мастер почтовой миниатюры. К 100-летию со дня рождения В. В. Завьялова // Филателия. — 2006. — № 1. — С. 38—41.
- ↑ Цитировано по статье: Стржижовский Л. Ф. [www.marka-art.ru/magazines/StampArticle.jsp?id=452293 Патриарх почтовой марки] // Марка. — 2003. — № 6. (Проверено 2 февраля 2010)
- ↑ О связанной с этими марками сюжетной ошибке см. статью Сюжетные ошибки на почтовых марках.
Литература
- Аникин А. А. [www.uralgalaxy.ru/literat/ug2/marki.htm Поэт и марки] // Уральская галактика. — 1999. — № 2. (Проверено 2 февраля 2010)
- Бехтерев Ю. Близкое сердцу // Филателия СССР. — 1966. — № 1. — С. 25—27.
- Никандров А. [www.ipom.ru/editions/ru/home/journal/article?newsid=64 Большой вес маленькой марки] // Почта России. — 2004. — № 2. (Проверено 2 февраля 2010)
- Саргина Н. [www.trud.ru/article/17-06-2002/41982_tajna_pochtovoj_marki.html Тайна почтовой марки] // Труд. — 2002. — № 101. — 17 июня. (Проверено 2 февраля 2010)
- Левитас Й. Я., Басюк В. М. Зав’ялов Василь Васильович // Все про марки / Й. Я. Левитас, В. М. Басюк. — К.: Реклама, 1975. — С. 88. — 238 с. — 30 000 экз. (укр.)
Ссылки
|
Портал «Филателия» |
|---|
- [www.filately.ru/stamp.php Онлайн-каталог марок России и СССР] на [www.filately.ru/ сайте] фирмы «Стандарт-Коллекция» (Москва)
Отрывок, характеризующий Завьялов, Василий Васильевич (художник)
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
