Загава

Загава

Самоназвание	бэри
Численность и ареал
Всего: 186,834 Чад, Судан, Ливия
Язык	загава, арабский язык
Религия	ислам, традиционные верования
Родственные народы	тубу

Зага́ва (также кебади, мерида; самоназвание бэри) — народ, населяющий бассейн реки Ховар на территории Судана и Чада (в общей сложности около 40 тыс. человек).

Тубу — народ, родственный загава из Чада, Нигера, Ливии.

Загава были основателями государства Канем.

История

Средние века

Впервые загава упоминаются в арабских источниках IX в. у Якуби. О них говорится как об обитателях Канема и нескольких других государств, названия которых неизвестны, простирающихся от озера Чад до Нубии. Загава, по словам Якуби, также продавали рабов в северную Африку.

Современное положение

Загава являются доминирующей этнической группой В Чаде. Так, к загава относится нынешний президент страны, Идрис Деби, и некоторые крупные политические деятели. В Судане же они являются участниками Дарфурского конфликта.

Язык

Язык загава (бери, бэри-аа, зорхау, зегау, мерида, кебади) относится к нило-сахарской макросемье, сахарской семье. Имеет несколько диалектов, например берти и бидеят. Используется также арабский язык.

Религия

Ислам являлся государственной религией Канема-Борно, однако на сегодняшний день лишь часть загава — мусульмане-сунниты (большинство являются приверженцами традиционных верований). Распространены тотемизм, культы предков и сил природы. Развито танцевальное, музыкальное и песенное творчество, легенды и мифы, сказки и пословицы.

В результате миссионерской деятельности тариката Тиджанийа в Западной Африке в середине XX в. большое количество загава приняли ислам.

Социальная организация

У кочевников племенная социальная организация. У оседлых же преобладают родственные, соседские и территориальные связи на базе племенной структуры.

Мужская половина населения занимается скотоводством (держат в основном овец, коз, ослов) и кочевым скотоводством (например, разводят верблюдов). Земледелие у загава относится, скорее, к женской сфере деятельности, в их обязанности входят и домашние дела. Выращивают фонио, ячмень, пшеницу, овощи, культивируют финиковую пальму.

Быт

К ремеслам загава относятся кожевенное (разнообразные кожаные сосуды, мешки, сумки, футляры, одежда и обувь и т. д.); плетение, изготовление медных и серебряных украшений, ковроделие.

Жилище кочевников представляет собой каркас из деревянных жердей с натянутым круглым шатром, покрытым одеялами, пальмовыми листьями; шкурами устилается пол. Дома оседлых земледельцев, как правило, более надежные, со стенами из сырцового кирпича и глинобитной плоской крышей.

В меню народа входят кисломолочные и растительные продукты (всевозможные овощи, фрукты, каши). Мужчины традиционно носили свободные белые рубахи из хлопчатобумажной ткани, а женщины — длинные широкие платья и шаль.

Известные представители

• Деби, Идрис — президент Чада (с 1990).

Литература

• Андрианов Б. В. Загава, бэри // Народы мира / Гл. ред. Бромлей Ю. В.; редкол.: Артюнов С. А., Брук С. И., Жданко Т. А. и т. д. — М. : Советская энциклопедия, 1988. — С. 163—164.
• Андрианов Б. В., Попов В. А. Тубу // Народы и религии мира / Гл. ред. Тишков В. А.; редкол.: Артемова О. Ю., Артюнов С. А., Кожанский А. Н. — М. : Большая российская энциклопедия, 2000. — С. 542—543.
• Берзина С. Я. Сонинке // Народы мира / Гл. ред. Бромлей Ю. В.; редкол.: Артюнов С. А., Брук С. И., Жданко Т. А. — М. : Советская энциклопедия, 1988. — С. 417 : ил.
• Калиновская К. П. Загава // Народы и религии мира / Гл. ред. Тишков В. А.; редкол.: Артемова О. Ю., Артюнов С. А., Кожанский А. Н. — М.: Большая российская энциклопедия, 2000. — С. 172—173.

Отрывок, характеризующий Загава

Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.