Заглоба, Ян

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ян Онуфрий Заглоба
Jan Onufry Zagłoba

Пан Заглоба. Иллюстрация Петра Стахевича
Создатель:

Генрик Сенкевич

Произведения:

романы Огнём и мечом, Потоп, Пан Володыёвский

Пол:

Мужской

Национальность:

Поляк

Файлы на Викискладе
Заглоба, ЯнЗаглоба, Ян

Ян Онуфрий Заглоба (польск. Jan Onufry Zagłoba) герба Вчеле — вымышленный герой трилогии исторических романов польского писателя Генрика Сенкевича (романы Огнём и мечом, Потоп, Пан Володыёвский). Собирательный образ стереотипов о польском шляхтиче: мелочный, хвастливый, имеет склонность к пьянству. В то же время находчивый, остроумный, а также ярый патриот и преданный товарищ. Главный комический персонаж трилогии.

С появления в романе «Огнём и мечом», представляется именем Ян, однако в момент спасения Елены из плена атамана Богуна, представляется казакам «дидом Онуфрием». После этого часто именуется таким образом.

Болеслав Прус в своей статье[1] пишет следующее:

Заглоба — фигура великая, наиболее выдающаяся в романе, но нереальная. Он может иметь в себе черты Фальстафа и Одиссея, но не может совмещать их обоих в себе одновременно.





В трилогии

Появляется в романе «Огнём и мечом» со сцены в чигиринской корчме и сразу предстаёт в образе гуляки и пьяницы. О своих приключений он рассказывает невероятные и часто противоречивые подробности, иногда сам запутываясь в своих выдуманных подвигах. Говорит, что побывал во многих странах к востоку от границы Речи Посполитой, в частности упоминает Крымское ханство, Турцию и Святую землю. Резня в доме Курцевичей пробуждает в Заглобе порядочность. Он обманом крадёт Елену Курцевич из рук Ивана Богуна и спасает её от казаков Хмельницкого. Испытывает к юной девушке отеческие чувства. Становится близким другом для Яна Скшетуского, Михала Володыевского и Лонгина Подбипенты. При обороне Збаража убивает казацкого атамана Бурлая.

В «Потопе» Заглоба первым обвинил Януша Радзивилла в предательстве из-за подписанной унии со шведами. Вместе с Володыевским и Скшетуским присоединяется к конфедератам. Сближается с командирами Чарнецким и Замойским. На пике своего успеха, Заглоба избирается региментарем.

В Пане Володыёвском Заглоба уже пожилой шляхтич, помогающий Володыевскому покинуть монастырь и вернуться к рыцарской жизни.

Происхождение образа

Польский историк Марцели Косман отмечал в Заглобе некоторые символы мировой литературы. Он находит черты образа в Гомеровском Одиссее, в комедии Плавта «Хвастливый воин» и в персонаже Уильяма Шекспира — Фальстафе. Кроме того, на Сенкевича повлияли реальные люди, в частности капитан Рудольф Корвин Пётровский, эмигрировавший в США[2].

Киновоплощения

Напишите отзыв о статье "Заглоба, Ян"

Примечания

  1. [pl.wikisource.org/wiki/%22Ogniem_i_mieczem%22_powie%C5%9B%C4%87_z_dawnych_lat_Henryka_Sienkiewicza «Ogniem i mieczem» powieść z dawnych lat Henryka Sienkiewicza на Викитеке] (польск.). Проверено 28 декабря 2015.
  2. Marceli Kosman. Na tropach bohaterów Trylogii. — Warszawa: Książka i Wiedza, 1996. — С. 201. — ISBN 83-05-12833-4.

Отрывок, характеризующий Заглоба, Ян

– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.