Заговор Пацци

Заговор Пацци — заговор среди флорентийских патрициев и их сторонников, состоявшийся 26 апреля 1478 года, направленный на свержение правящей в Тоскане династии Медичи путём убийства главы династии Лоренцо Медичи и его брата Джулиано. На их место должны были стать Франческо де Пацци и Джироламо Риарио, племянник папы Сикста IV.

Замысел

Заговорщики рассматривали Лоренцо Великолепного как тирана и апеллировали к прежним свободам республики. Заговор был замыслен Франческо и Якопо Пацци, приняли в нём участие в частности Бернардо Бандини ди Барончелли, священник Антонио Маффеи, монах Стефано де Баньоне, учивший латыни дочь Якопо Пацци, а также архиепископ Пизанский Франческо Сальвиати, непризнанный Лоренцо Медичи. Заговор был тайно поддержан папой Сикстом IV и Федерико да Монтефельтро, герцогом Урбинским.

План

Решительные действия заговорщики решили приурочить к приезду во Флоренцию молодого кардинала Риарио, которого архиепископ Сальвиати убедил посетить этот город. Заговорщики намеревались убить Лоренцо и Джулиано во время обеда по случаю прибытия высокого гостя. Но Джулиано на обед не явился, и заговорщики составили новый план. 26 апреля 1478 года кардинал должен был служить литургию в Санта-Мария-дель-Фьоре, на которой должны были присутствовать и Лоренцо с Джулиано. Заговорщики решили убить их в церкви.

Покушение

В условленное время, когда кардинал поднял Святые Дары и народ преклонил перед ними колени, убийцы, стоявшие подле Лоренцо и Джулиано, с кинжалами напали на братьев. Однако убить удалось лишь Джулиано, сильные удары которому наносил сам Франческо Пацци: «Притом с такой яростью, что в ослеплении сам себе довольно сильно поранил ногу», — писал Никколо Макиавелли. Лоренцо же оказался убийцам не по зубам: лишь слегка поранив ему горло, заговорщики, встретив жестокое сопротивление, вскоре обратились в бегство. Бернардо Бандини, не довольствуясь слабостью и медлительностю своих сообщников, сам бросился на Лоренцо, чтобы завершить кровавое дело, однако последний уже успел укрыться в ризнице, и попытка оказалась тщетной.

Последствия

Попытка поднять восстание под лозунгом восстановления республиканских свобод не удалась. Часть заговорщиков тут же нашли, и разъярённая толпа предала убийц самосуду; тех же, кому удалось убежать дальше, впоследствии также нашли и повесили на окнах палаццо Веккьо, в частности, самого Франческо Пацци и архиепископа Сальвиати. Такая же участь постигла четыре дня спустя и Якопо Пацци.

Всех оставшихся в живых членов этого семейства заключили в темницу, имущество дома было конфисковано: «Не было гражданина, который, безоружный или вооружённый, не являлся бы теперь в дом Лоренцо, чтобы предложить в поддержку ему себя самого и всё своё достояние», — такую любовь и сочувствие снискало себе семейство Медичи. Таким образом, заговор Пацци не только не смог низвергнуть владычество Медичи, но только укрепил его.

Бернардо ди Бандино Барончелло бежал и после долгих скитаний прибыл в Константинополь. Однако султан выдал его, он был привезён в цепях во Флоренцию и повешен на окнах того же Палаццо Веккьо 20 декабря 1479 года.

Лоренцо был в курсе взаимоотношений заговорщиков с Папой Сикстом IV, и этот случай надолго испортил отношения между флорентийской правящей династией и Святым Престолом.

В культуре

• На заговоре Пацци построена почти вся первая половина игры Assassin's Creed II. Всех заговорщиков убил главный герой Эцио Аудиторе, друг семьи Медичи. В отличие от оригинальных событий, в игре заговорщики были повешены не на окнах, а сброшены на верёвке с крыши палаццо.
• В фильме «Ганнибал» одна из сюжетных линий основана на «Заговоре Пацци».
• В сериале «Демоны Да Винчи» показывается вражда Медичи и Пацци, участие Рима в заговоре и сам заговор. Несмотря на то, что в сериале подробно охвачен этот момент истории (целый эпизод 2-го сезона), события сильно искажены.

Отрывок, характеризующий Заговор Пацци

– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.