Заельцовское кладбище
Поделись знанием:
Координаты: 55°05′50″ с. ш. 82°52′51″ в. д. / 55.09722° с. ш. 82.88083° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.09722&mlon=82.88083&zoom=12 (O)] (Я)
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
| Кладбище | |
Заельцовское кладбище
| |
| Страна | Россия |
| Город | Новосибирск, Мочищенское шоссе, 1/4 |
| Состояние | действует |
Заельцовское кладбище — некрополь в Новосибирске, одно из семи действующих кладбищ города. Относится к крупнейшим в городе[1] (около 360 000 могил), одно из самых старых в Новосибирске. На кладбище происходит около 4 000 захоронений в год, около 30 % могил не имеют ухода.[2]
История
Первые кладбища Новосибирска появились почти одновременно в деревнях и селах, находившихся недалеко от города, — Высокое (Бугринское) кладбище на левом берегу Оби у железнодорожного моста, Закаменское и Заельцовское кладбища у деревень Каменка и Ельцовка.
В июле 1941 года Совет депутатов трудящихся Новосибирска принял решение о расширении площадей для захоронений, один из земельных участков площадью 10-12 гектаров был выделен в Заельцовском районе, в березовой роще к северу от развилки Мочищенского тракта и дороги на санаторий облисполкома.
С началом Великой Отечественной войны в Новосибирске были развернуты более 50 госпиталей. 4 июля 1941 года горисполком принял решение об организации специального воинского кладбища для захоронения умерших военнослужащих, а 3 февраля 1942 года решением горисполкома Заельцовский райкомхоз обязывался к 1 апреля 1942 сдать в эксплуатацию новое воинское кладбище, организованное, оно получило название «Кладбище мемориальное советских воинов, умерших от ран в госпиталях в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 годов»[3],[4].
В 1970-х годах была проведена реконструкция кладбища по проекту архитектора Г. В. Гаврилова, сооружена бутовая ограда, центральная аллея из мозаичных плит, проведено деление территории на кварталы, на главной площади установлена четырёхметровая скульптура из серого искусственного гранита «Раненый воин» работы заслуженного художника РСФСР В. Е. Семеновой. На кладбище 1 279 воинских могил с плитами, на которых выбиты фамилия, имя и отчество, звание, дата рождения и смерти погребённого. На 16-м квартале Заельцовского кладбища производились захоронения военнопленных из военнослужащих германской и союзных ей армий, позже этот участок использовался для погребения умерших жителей Новосибирска.
На Заельцовском кладбище похоронены многие выдающиеся новосибирцы, их фамилии зафиксированы в городской топонимике: Лыщинский, Залесский, Громов, Лыков, Трубников, Колонда. В 1971 году сюда после обнаружения уничтоженной ранее могилы перезахоронен прах одного из основателей Новосибирска Н. М. Тихомирова. Считается[5], что сюда также были перенесены захоронения с других уничтоженных кладбищ.
Здесь покоится умерший в 1978 году в Новосибирске один из героев песни «На безымянной высоте» Константин Власов[6].
На кладбище первоначально были похоронены ветеран Парижской коммуны Адриен Лежен, эвакуированный в Новосибирск в начале Великой Отечественной войны и скончавшийся 9 января 1942 года (в 1946 году его перезахоронили в сквере Героев революции), Татьяна Снежина[7],[8], позднее её прах был перенесён на Троекуровское кладбище в Москве.
В 1993 году у кладбища окончен постройкой Храм Святого мученика Евгения[9].
На кладбище имеется большой мусульманский участок.
Известные захоронения
См. категорию Похороненные на Заельцовском кладбище
- Алаферовский, Юрий Петрович (1942—2009) — российский государственный деятель, член Совета Федерации РФ.
- Анисичкин, Фёдор Иванович (1915—1998)
- Бахрушина Нина Константиновна (22.09.1892-10.12.1966) — супруга пионера российской авиации Бориса Семеновича Масленикова, дочь российского предпринимателя и мецената К. П. Бахрушина, внучка «водочного короля» России Петра Арсеньевича Смирнова.
- Булгакова, Варвара Афанасьевна (1895—1956) — сестра русского советского писателя и драматурга М. А. Булгакова[10],[11]. Прототип персонажа Елены Турбиной-Тальберг в романе «Белая гвардия».
- Ванаг, Глеб Алексеевич (1922—1991) — директор Новосибирского авиационного завода имени В. П. Чкалова
- Власов, Константин Николаевич (1911—1978) — советский солдат, участник Великой Отечественной войны, участник легендарного боя, запечатлённого в песне «На безымянной высоте»
- Дягилева, Янка (1966—1991) — рок-певица и поэтесса
- Егудин, Валерий Григорьевич (1937—2007) — советский и российский оперный певец, театральный режиссёр, педагог. С 1992 по 2001 годы — директор Новосибирского государственного академического театра оперы и балета. Народный артист СССР (1983).
- Ефанов, Михаил Карпович (1910—1962) — ветеран Великой Отечественной войны
- Заволокин, Геннадий Дмитриевич (1948—2001) — композитор, артист-баянист и гармонист, поэт участок № 1[12].
- Королёв, Михаил Николаевич (1906—1979) — директор Новосибирского завода точного машиностроения
- Коршунов, Юрий Петрович (1933—2002) — известный энтомолог и лепидоптеролог
- Кретинин Алексей Евгеньевич (1966—2008) — новосибирский журналист, писатель[13].
- Леонов, Павел Петрович (1916—1983) — рабочий Новосибирского приборостроительного завода
- Лыков, Геннадий Дмитриевич (1927—2001) — инженер, участник ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС
- Макаров, Михаил Афанасьевич (1917—2002) — участник Великой Отечественной войны, летчик
- Маланин, Иван Иванович (1897—1969) — легендарный баянист
- Муха, Виталий Петрович[14] (1936—2005) — генеральный директор ПО «Сибсельмаш» (1982—1988), первый секретарь Новосибирского обкома КПСС (1988—1990), губернатор Новосибирской области (1991—1993, 1995—1999) участок № 37.
- Мыш, Владимир Михайлович (1873—1947) — русский и советский хирург, профессор Томского и Новосибирского медицинских институтов, академик АМН СССР участок № 37.
- Немыткин, Михаил Юрьевич (1970—1995)
- Никифор (Асташевский) (1848—1937) — епископ Русской православной церкви, митрополит Новосибирский (перезахоронен при ликвидации Успенской церкви в 1961 году)[15].
- Никульков, Анатолий Васильевич (1922—2001) — писатель, драматург, публицист, историк, главный редактор журнала «Сибирские огни».
- Новиков, Андрей Порфирьевич (1909—1979) — композитор, народный артист РСФСР.
- Самохин, Николай Яковлевич (1934—1989) — писатель.
- Соллертинский, Иван Иванович (1902—1944) — музыковед, художественный руководитель Ленинградской филармонии, профессор участок № 51
- Сорокин, Иван Фёдорович (1919—1983)
- Тихомиров, Николай Михайлович[16] (1857—1900) — инженер-путеец, строитель, общественный деятель, один из основателей Новосибирска (перезахоронен в 1971 году после обнаружения ранее уничтоженной его могилы у собора Александра Невского) участок № 5.
- Ханыков, Иван Николаевич (1913—1984)
- Чинакал, Николай Андреевич (1888—1979) — советский учёный в области горной науки, член-корреспондент Академии Наук CCCP .
- Шелохвостов, Иван Юрьевич (1978—2003)
- Шило, Ростислав Александрович (1940—2016) — директор Новосибирского зоопарка с 1969 по 2016 годы.
- Якимова-Диковская, Анна Васильевна (1856—1942) — русская революционерка, член Исполнительного комитета партии «Народная воля»[17]
Мемориал жертвам авиакатастрофы над Чёрным морем 4 октября 2001 года[18][19]
Напишите отзыв о статье "Заельцовское кладбище"
Литература
Косякова Е., Корсакова М. Новосибирский некрополь. Новосибирск. 2009.
Примечания
- ↑ [www.novosibirskgid.ru/service/guides/kladbischa-novosibirska.html Кладбища Новосибирска]
- ↑ [www.chslovo.com/articles/6034292/ «Честное слово» № 27 (180) «Могила подлежит сносу».]
- ↑ [kraeved.ngonb.ru/node/3682 Мемориальное кладбище советских воинов, умерших от ран в эвакогоспиталях г. Новосибирска в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.]
- ↑ [zaeltzovka.narod.ru/mamory_r.html Мемориальное кладбище советских воинов в Заельцовке]
- ↑ [cyberleninka.ru/article/n/istoricheskiy-nekropol-novosibirska-preemstvennost-traditsiy-i-politika-pamyati-sovetskoy-vlasti-konets-1919-nachalo-1941-g Иcторический Некрополь Новосибирска]
- ↑ [newsib.net/index.php?newsid=813204471 Захоронен Константин Власов на Заельцовском кладбище. Не сказать, что могила потерянная, но и не ухоженная.]
- ↑ [www.m-necropol.ru/snejina.html Снежина (Печенкина) Татьяна Валерьевна (1972—1995)]
- ↑ [www.eg.ru/daily/stars/19240/?94 Могилу Татьяны Снежиной продали]
- ↑ [%sobory.ru/article/?object=10653 Храм святого мученика Евгения на Заельцовском кладбище]
- ↑ [novosibirsk.bezformata.ru/listnews/mogile-sestri-mihaila-bulgakova/14935251/ На могиле сестры Михаила *Булгакова установили памятник]
- ↑ [www.vesti.ru/doc.html?id=1145732&cid=17 На Заельцовском кладбище открыли мемориал Варваре Булгаковой и Леониду Каруму]
- ↑ [www.m-necropol.ru/zavolokin.html Заволокин Геннадий Дмитриевич (1948—2001)]
- ↑ [magazines.russ.ru/sib/2008/9/avt19.html Кретинин]
- ↑ [tayga.info/news/2005/05/25/~52779 В Новосибирске прошли похороны экс-губернатора Виталия Мухи]
- ↑ [www.orthedu.ru/kraeved/nekropol/434-09.html Православный некрополь. Митрополит Новосибирский Никифор (Асташевский Николай Петрович)]
- ↑ [kraeved.ngonb.ru/node/3681 Могила Тихомирова Н. М. ]
- ↑ [narovol.ru/toponim/zaelc.htm В Новосибирске, на Заельцовском кладбище похоронена Анна Васильевна Якимова-Диковская]
- ↑ [memosib.ru/component/option,com_datsogallery/Itemid,50/func,detail/catid,33/id,1466/ кладбища Новосибирска/Заельцовское/Памятники коллективным трагедиям/трагедия самолёта в 2001 году]
- ↑ [www.interfax-russia.ru/Siberia/news.asp?id=263368&sec=1671 В Новосибирске вспоминают жертв авиакатастрофы над Чёрным морем в 2001 году]
Ссылки
[bsk.nios.ru/content/pogosty-kladbishcha-i-bratskie-mogily-pohoronnoe-delo-novosibirska похоронное дело Новосибирска]
[memosib.ru/component/option,com_datsogallery/Itemid,50/func,viewcategory/catid,9/ кладбища Новосибирска. Заельцовское]
[www.memory-book.com.ua/gallery/albums/22767 Братские захоронения на территории Заельцовского кладбища г. Новосибирска, воинов умерших от ран и болезней]
[mednecropol.ru/spisok/kladbischa/Novosibirsk/Zaeltzovsk/Zaeltzovsk.htm Медицинский некрополь. Новосибирск, Заельцовское кладбище]
[skorbim.com/общероссийский_реестр_кладбищ/заельцовское_кладбище_новосибирск.html Общероссийский реестр кладбищ. Заельцовское кладбище]
[sib.fm/stories/2014/11/28/vishenka-dlja-janki Кто из знаменитостей остался в Новосибирске навсегда]Отрывок, характеризующий Заельцовское кладбище
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
