Зажги красный фонарь
| Зажги красный фонарь | |
| 大红灯笼高高挎 / Da hong deng long gao gao gua | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
ERA International, China Film Co-Production Corporation, Century Communications, Salon Films |
| Длительность |
125 мин. |
| Сборы |
2,6 млн $ (в США) |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Зажги красный фонарь» (другой вариант — «Подними красный фонарь», кит. 大红灯笼高高挎, англ. Raise the Red Lantern) — кинофильм режиссёра Чжана Имоу, вышедший на экраны в 1991 году. Экранизация романа Су Туна «Жёны и наложницы».
Производство фильма было спонсировано тайваньским предпринимателем Цю Фушэном[zh], съёмки проходили в поместье Цяо[zh] (уезд Ци, провинция Шаньси). Картина имела широкий международный резонанс и получила ряд престижных кинематографических наград.
Содержание
Сюжет
В 20-е годы XX века богатый пятидесятилетний китайский феодал Чэнь берет в дом четвертую жену — образованная городская девушка Сунлянь, у которой умер отец. До брака она шесть месяцев училась в университете, но учёба дорога, её заставляют бросить учебу и продают замуж. Она теперь самая молодая жена феодала, что вызывает яркую вражду, ревность и ненависть старших жен. У каждой жены отдельный дом большого поместья. Первая жена Юйжу — ровесница Чэня, в неё он был влюблён в юности. Она родила ему сына. Вторая жена Чжоюнь выглядит простой и заботливой, она тепло принимает Сунлянь и дарит ей дорогой шёлк для платья. Третья жена Мэйшань — в прошлом оперная певица, яркая, кокетливая и самолюбивая.
В доме Чэня неукоснительно соблюдают разнообразные традиции. Одна из них заключается в том, что по утрам все жёны выходят в общий коридор, а слуги оглашают, с кем проведёт ночь Чэнь. На карнизах внутри дома этой жены вывешивают множество красных фонарей. Внимание господина даёт жене власть, статус и привилегии на сутки, и они интригуют, делая всё возможное, чтобы быть выбранными Чэнем. Жён все, кроме Чэня, именуют по номерам, Сунлянь зовётся «Четвёртая сестрица».
В услужение Сунлянь дают деревенскую девочку Янъэр, которая сама мечтает стать госпожой, и завидует Сунлянь. Чэнь соблазнил её, и она, мечтая, что станет Четвёртой сестрицей, украсила свою каморку такими же фонарями, какие вывешивают у жён на ночь. Когда Сунлянь появилась в доме, Янъэр от злости вступила в сговор со второй женой Чжоюнь и по её научению сделала куклу Сунлянь, в которую втыкала иголки. В один из дней третья жена Мэйшань зовёт Четвёртую сестрицу сыграть в мацзян себе в гости, где, случайно заглянув под стол, Сунлянь обнаруживает, что Мэйшань гладит своей ногой ногу доктора.
Среди вещей Сунлянь была флейта её отца. Янъэр, перебирая вещи, обнаружила флейту и отдала Чэню, который решил, что это подарок одного из студентов и сжёг её. Сунлянь, ища флейту, зашла в жилище Янъэр, где нашла куклу и фонари. Она выпытала у служанки, что именно Вторая сестрица написала для неграмотной Янъэр имя Сунлянь на кукле. Тем временем Чэнь начал посещать Чжоюнь, и Четвёртая сестрица решила сымитировать беременность, чтобы Чэнь стал проводить время с ней и она забеременела по-настоящему. Теперь весь дом исполняет капризы Сунлянь. Янъэр обнаружила среди грязного белья хозяйки окровавленные штаны, о чём сказала Чжоюнь. Та, поняв, что у Сунлянь идут месячные, а следовательно, она не беременна, просит Чэня отправить ко Второй сестрице семейного доктора. Доктор открывает Чэню правду, муж гневается и требует вообще снять фонари с дома Сунлянь.
Наступает зима и день рождения Сунлянь. Она безутешна и просит вина, чтобы забыться. Опьянев, Сунлянь начинает громко хохотать, к ней приходит Вторая сестрица со служанкой, и Сунлянь проговаривается ей насчёт Третьей сестрицы, после чего проваливается в сон. Тем же вечером Чжоюнь посылает за Мэйшань, её застают в постели с доктором. На следующий Мэйшань находят "повесившейся", Сунлянь видит ее и сходит с ума.
Следующим летом Чэнь женится в пятый раз.
В ролях
- Гун Ли — Сунлянь, четвёртая жена
- Хэ Сайфэй — Мэйшань, третья жена
- Цао Цуйфэнь — Чжоянь, вторая жена
- Ма Цзинъу — господин Чэнь Байшунь
- Чжао Ци — распорядитель дома
- Кун Лин — служанка Янъэр
- Цзинь Шуюань — Юйжу, первая жена
Художественные особенности
Фильм продолжает начатую в предыдущих работах Чжана Имоу тему женщины и её судьбы в условиях патриархальной семьи. Для этого режиссёр использует ряд стилистических приёмов. Так, всё действие ленты разворачивается в течение одного года (сюжет разбит на части, соответствующие порам года) в одном и том же месте — поместье китайского феодала, с его множеством комнат, двориков и переходов. Массивная архитектура играет немаловажную роль в развитии сюжета, отражая незначительность судьбы персонажей. Этому способствует и широкое использование режиссёром дальних планов, камера не часто приближается к героям. Так, практически невозможно разглядеть лицо хозяина дома, что символизирует его отстранённость от женских персонажей; лишь иногда главная героиня попадает в крупный план. Эти стилистические особенности дают зрителю возможность взглянуть на происходящее как бы со стороны, с объективной точки зрения.[1]
Награды и номинации
- 1991 — три награды Венецианского кинофестиваля: «Серебряный лев», приз ФИПРЕССИ и приз Эльвиры Нотари (все — Чжан Имоу).
- 1992 — номинация на премию «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке.
- 1992 — премия «Давид ди Донателло» за лучший зарубежный фильм (Чжан Имоу), а также номинация в категории «лучшая зарубежная актриса» (Гун Ли).
- 1992 — в десятке лучших зарубежных фильмов по версии Национального совета кинокритиков США.
- 1993 — премия BAFTA за лучший фильм не на английском языке (Чи Фушэн, Чжан Имоу).
- 1993 — две премии «Сто цветов»: лучший фильм, лучшая актриса (Гун Ли).
- 1993 — премия Лондонского кружка кинокритиков за лучший зарубежный фильм года.
- 1993 — номинация на премию «Независимый дух» за лучший зарубежный фильм (Чжан Имоу).
В театре
В середине 1990-х годов Чжан Имоу получил от руководства Национального балета предложение создать на основе его фильма спектакль. Режиссёр написал либретто по своему сценарию и лично участвовал в постановке. Премьера балета «Зажги красный фонарь» на музыку Чэнь Цигана в хореографии Ван Синьпэн (Wang Zinpeng) и Ван Юаньюань (Wang Yuanyuan) состоялась в 2001 году. Китайский национальный балет неоднократно показывал этот спектакль во время гастролей за рубежом, в 2007 году его московский показ завершал культурную программу года Китая в России[2]
Напишите отзыв о статье "Зажги красный фонарь"
Примечания
- ↑ Teo S. Dahong denglong gaogao gua // International Dictionary of Films and Filmmakers. — 4th ed. — St. James Press, 2000. — Vol. 1. — 285—286.
- ↑ [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=827137&NodesID=8 Чжан Имоу поставил спектакль от фонаря // Китайский «Красный фонарь» в Театре Российской армии\\Газета «Коммерсантъ» № 213(3789) от 20.11.2007]
Ссылки
- [www.allmovie.com/movie/v40171 Зажги красный фонарь] (англ.) на сайте allmovie
- [www.boxofficemojo.com/movies/?id=raisetheredlantern.htm «Зажги красный фонарь»] на сайте Box Office Mojo
| ||||||
Отрывок, характеризующий Зажги красный фонарь
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
