Зайончковский, Ананий Ахиезерович

Ананий Зайончковский
Ananiasz Zajączkowski
Дата рождения:	12 ноября 1903(1903-11-12)
Место рождения:	Вильна, Российская империя
Дата смерти:	6 апреля 1970(1970-04-06) (66 лет)
Место смерти:	Рим, Италия
Страна:	Польша
Научная сфера:	востоковедение, тюркология
Место работы:	Варшавский университет, Институт востоковедения Польской академии наук
Учёная степень:	доктор наук
Альма-матер:	Ягеллонский университет
Научный руководитель:	Ковальский, Ян Тадеуш

Ана́ний Ахиезерович Зайончко́вский (польск. Ananiasz Zajączkowski; 12 ноября 1903, Вильна — 6 апреля 1970, Рим) — учёный, польский востоковед, академик Польской академии наук (ПАН) (1952), профессор Варшавского университета (с 1935).

Биография

Его родители — тракайские караимы Ахиезер (Александр) Зайончковский и Эмилия Безикович. В 1915 году, во время Первой мировой войны, семья Зайончковских переехала в Крым, на землю своих предков. Родители отдали Анания в Симферопольскую гимназию. В старших классах юноша настолько увлёкся театром, что на летних каникулах организовал любительскую труппу, которая объездила со своими спектаклями весь Южный берег. В этих постановках Ананий играл роли Отелло, Онегина и Чацкого.

По окончании Гражданской войны, семья Зайончковских вернулась в Литву, которая стала независимой страной. Аттестат зрелости, выданный в Симферополе, был признан неполноценным и Зайончковскому пришлось несколько лет доучиваться в Виленской гимназии имени Зыгмунта Августа.

В 1929 году в Ягеллонском университете Ананий Ахиезерович защитил докторскую диссертацию.

Научное наследие

Общественная и научная деятельность Анания 3айончковского очень многогранна: он возглавлял кафедру тюркологии в Варшавском университете, с 1953 по 1968 годы он занимал пост директор института востоковедения ПАН, вёл целый ряд курсов по арабистике и иранистике, редактировал знаменитый журнал «Myśl Karaimska».

Ананий Зайончковский является автором многих работ по языкам, истории и культуре тюркоязычных народов. Важнейшие исследования посвящены анализу этнического состава государства мамлюков, Хазарского каганата, Золотой Орды, а также изучению путей расселения тюркских народов, староосманских литературных памятников и турецкой палеографии. Вместе с тем, наиболее важное место в его творчестве занимают работы, посвящённые вопросам истории, религии и культурного наследия караимов. Настоящей энциклопедией считается фундаментальное исследование А. 3айончковского «Караимы в Польше» (Варшава-Париж, 1961, на английском языке). Достоин упоминания библиографический очерк «Караимская литература» (1926), в котором описаны венецианские старопечатные XVI века и караимские памятники, напечатанные в Чуфут-Кале, начиная с 1730-х годов. Учёный исследовал также историю крымских татар и караимов Волыни.

В 1926 году известный польский востоковед Тадеуш Ковальский обратился с пламенным словом к молодым учёным:

Караимский язык всё ещё должным образом не изучен, во всяком случае исследован не так, как того заслуживает с точки зрения своего научного значения. С этой задачей лучше мог бы справиться коренной караим, который знает язык с детства, но это удастся только в том случае, если он будет должным образом подготовлен и сможет опираться в своей работе на научный метод. Выполнение этой задачи является почётным долгом перед своим народом. Быть может, среди караимской молодёжи, которая сейчас так горячо борется за приумножение и сохранение всего, что родители оставили им в наследство, найдётся тот, кто примет эти слова близко к сердцу.

Среди откликнувшихся на этот призыв был и 23-летний Ананий Зайончковский. В 1929-1931 гг. он совершил «рейд» по библиотекам Берлина, Стамбула и Парижа, изучая хранящиеся там караимские книги.

Ананий 3айончковский — соавтор академического караимско-русско-польского словаря, автор грамматики караимского языка.

Умер учёный 6 апреля 1970 года. В тот день он собирался уехать из Рима в Неаполь, но в вагоне произошёл инфаркт. Похоронен на караимском кладбище в Варшаве.

См. также

• Джамаладин ат-Турки

Сочинения

• Баскаков Н. А., Зайончковский А., Шапшал С. М. [turkology.tk/books/i441-0 Караимско-русско-польский словарь] — Москва, 1974. — 688 с.
• Słownik arabsko-kipczacki…, Warszawa, cz. 1, 1958, cz. 2, 1954.
• Najstarsza wersja turecka «Husräv u Širin» Qutba, cz. 1-3, Warszawa, 1958—1961.
• Turecka versja Šah-nāme z Egiptu Mameluckiego, Warszawa, 1965.
• Sto sentencji i apoftegmatów arabskich Kalifa Ali’ego w parafrazie mamelucko-tureckiej, Warszawa, 1968.

Литература

• Рейхман Я. Востоковедческие исследования в Польше за последние годы // Сообщения польских ориенталистов — М., 1961;
• Складанек Б. Ананиаш Зайончковский // «Народы Азии и Африки», 1963, № 6
• Баскаков Н. А., Памяти Зайончковского // «Народы Азии и Африки», 1970, № 5

Отрывок, характеризующий Зайончковский, Ананий Ахиезерович

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.