Зайцев, Владимир Николаевич

Владимир Николаевич Зайцев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Генеральный директор РНБ
1985 — 2010
Губернатор:	Ю. Ф. Соловьёв, Б. В. Гидаспов, А. А. Собчак, В. А. Яковлев, В. И. Матвиенко
Предшественник:	Л. А. Шилов
Преемник:	А. В. Лихоманов
Рождение:	8 декабря 1938(1938-12-08) Энгельс, АССР Немцев Поволжья, РСФСР, СССР
Смерть:	27 октября 2010(2010-10-27) (71 год) Санкт-Петербург, Российская Федерация
Образование:	Ленинградский институт текстильной и лёгкой промышленности им. С. М. Кирова
Учёная степень:	кандидат технических наук
Награды:

Владимир Николаевич Зайцев (8 декабря 1938, Энгельс — 27 октября 2010, Санкт-Петербург) — генеральный директор Российской национальной библиотеки.

Биография

Владимир Николаевич Зайцев родился 8 декабря 1938 года в городе Энгельсе в семье рабочих.

После службы в армии с 1956 года работал на Энгельсском комбинате химических волокон.

Оттуда он отправился учиться в Ленинград, где в 1966 году окончил Ленинградский институт текстильной и легкой промышленности им. С. М. Кирова.

После получения высшего образования В. Н. Зайцев активно занялся наукой, остался работать в институте.

Его кандидатская диссертация была посвящена вопросам физики и механики полимеров, он работал преподавателем кафедры сопротивления материалов.

Через некоторое время Владимир Николаевич начал собирать материал для докторской диссертации, но по партийной линии его выбрали секретарём партийной организации института.

В 1976 году Зайцев оставил научную карьеру и до 1985 года работал в Куйбышевском райкоме КПСС Ленинграда, занимал должности секретаря, второго секретаря.

Во время работы на административных партийных должностях Владимир Николаевич окончил Академию общественных наук при ЦК КПСС по специальности «социология».

Одним из ключевых объектов района, которые курировал В. Н. Зайцев, являлась Государственная публичная библиотека РСФСР имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Владимир Николаевич близко познакомился с директором библиотеки Л. А. Шиловым и решал вместе с ним задачи функционирования и вопросы развития материально-технической базы библиотеки.

В 1985 году В. Н. Зайцеву от директора ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина Л. Н. Шилова поступило предложение стать его преемником, он согласился. По официальному приглашению министра культуры Ю. С. Мелентьева с 1 сентября 1985 года он был назначен на должность директора ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.

С марта 1997 года Владимир Николаевич Зайцев также преподавал по совместительству в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусств на должности профессора кафедры автоматизированных библиотечно-информационных технологий (Библиотечно-информационный факультет).

С 1997 года являлся председателем Государственной экзаменационной комиссии СПбГУКИ.

Директор ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (РНБ), 1980—1990-е гг.

Наибольшую известность В. Н. Зайцев получил в связи со своей работой на посту директора Публичной библиотеки. Практически сразу же после назначения на должность директора он стал активно участвовать в развитии связей библиотеки с зарубежными организациями этой профессиональной сферы — это европейские, азиатские организации и мировые фонды.

Он добился прогресса в налаживании связей с иностранными коллегами, работая через Международную Федерацию библиотечных ассоциаций и учреждений (ИФЛА), в работе которой он принимал активное участие с 1986 года.

Кроме специализированных организаций были налажены связи со значимыми общественными организациями, такими как ООН и ЮНЕСКО.

При В. Н. Зайцеве произошло переименование библиотеки из Государственной публичной библиотеки РСФСР им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Российскую национальную библиотеку (27 марта 1992 года). Многолетним проектом РНБ, который курировал Зайцев, было создание здания новых фондов библиотеки на Московском проспекте, д. 165.

Корпуса открылись для приёма читателей в 1998 году, на втором этаже нового здания постоянно проводятся тематические выставки из фондов библиотеки.

Перед самой смертью Владимира Николаевича Зайцева был объявлен конкурс на строительство второй очереди здания библиотеки.

Кроме практической деятельности В. Н. Зайцев активно развивал и теорию библиотечного дела, он стал автором более 60 работ по проблемам библиотековедения.

В. Н. Зайцев являлся автором более 230 публикаций на тему библиотековедения, а также общественных профессиональных объединений.

Одновременно с этим Зайцев в период распада СССР активно работал над объединением библиотечного сообщества. Результатом этой работы стало создание в 1994 году Российской библиотечной ассоциации (РБА), первым президентом которой был избран В. Н. Зайцев..

Кроме этого, в 1994 году В. Н. Зайцев активно работал в области законотворчества, внеся ключевой вклад в разработку законов «О библиотечном деле» и «Об обязательном экземпляре документов». Также Владимир Николаевич был инициатором создания государственного праздника Общероссийский День библиотек, который отмечается ежегодно 27 мая.

В ноябре-декабре 1999 года между библиотекой Конгресса (США), Российской государственной библиотекой и Российской национальной библиотекой была достигнута договорённость о проведении совместного российско-американского проекта об истории освоения Сибири под названием «Встреча на границах», который является по сути двуязычной (англо-русской) цифровой библиотекой, материалы которой повествуют об освоении и заселении американского Запада, о происходившем параллельно освоении и заселении Сибири и российского Дальнего Востока, а также о встрече русских и американцев на Аляске и на северо-западном побережье Америки.

Директор РНБ, 2000-е гг.

В 2000-х годах В. Н. зайцев вёл активную работу в Совете по культуре и искусству при Президенте РФ (с 1999 года), а также в Государственной комиссии РФ по реституции культурных ценностей.

В 2007 году Зайцев начал очередной этап работ по интеграции деятельности библиотеки в мировое сообщество. РНБ подписала документы о присоединении к проекту Всемирной цифровой библиотеки, официально переговоры состоялись 25 августа 2008 года, когда директор библиотеки Конгресса Джеймс Биллингтон и делегация членов Совета Джеймса Мэдисона при Библиотеке Конгресса посетили главное здание РНБ на Садовой улице.

Одновременно с этим в здании библиотеки был проведён достаточно спорный ремонт, который вызвал сильный общественный резонанс.

Кроме этого, в 2008 году были проведены большие работы по воссозданию библиотеки Вольтера в рамках года Франции в России.

В декабре 2009 года В. Н. Зайцеву удалось организовать библиотечный форум, на котором обсуждалась работа библиотек как общественного института во время экономического кризиса.

Наибольший вклад Владимир Николаевич Зайцев внёс в общественную жизнь в период работы в РНБ.

Этот вклад был разносторонним — созданы новые здания, книгохранилища, библиотека вышла на новый информационный уровень с использованием современных возможностей вычислительной техники, созданы электронные интернет-каталоги и справочники.

Его работа была направлена на сохранение и дальнейшее развитие традиций этой библиотеки, повышение качества обслуживания читателей, формирование имиджа современной библиотеки. Кроме этого, был выполнен ряд интеграционных образовательных проектов с различными книгохранилищами в разных точках земного шара.

Смерть

Владимир Николаевич Зайцев скончался 27 октября 2010 года в Санкт-Петербурге после продолжительной болезни.

В соболезновании, отправленном губернатором Санкт-Петербурга Валентиной Матвиенко было сказано, что Владимир Николаевич являлся «подлинным петербургским интеллигентом», «уникальным профессионалом и мудрым руководителем».

Похоронили Владимира Николаевича на Литераторских мостках Волковского кладбища.

Награды

Государственные награды и почётные звания, которых был удостоен В. Н. Зайцев:

медаль «За трудовую доблесть» (1971) Заслуженный работник культуры РФ (1997) медаль Пушкина (1999) медаль имени академика П. Л. Капицы (2000) орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2004)

медаль «В память 300-летия Санкт-Петербурга» (2005) медаль «В память 1000-летия Казани» (2005) знак отличия «За заслуги перед Санкт-Петербургом" (2008) медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2009)

Иностранные государственные награды:

• Кавалерский Крест ордена Заслуги, Польша (2003)
• Орден Почетного легиона, Франция, Диплом Президента Франции (2004)

Награды Русской Православной церкви:

• Орден святого благоверного князя Даниила Московского II степени (2007)

Общественная деятельность

Зайцев был членом ряда общественных движений, организаций, объединений. Направленность большинства этих организаций — просветительская и библиотечная.

Членство в общественных Академиях

Академик: Академия гуманитарных наук Российская Академия естественных наук Академия российской словесности Международная академия наук экологии, безопасности человека и природы Академия проблем безопасности, обороны и правопорядка

Член-корреспондент: Санкт-Петербургская инженерная академия, Международная Академия информатизации

Президент Российской библиотечной ассоциации, председатель Совета Благотворительного фонда им. Ю. Г. Слепухина «Лучшие книги — библиотекам»

Участие (членство) в национальных и международных профессиональных организациях и общественных органах

Президент Российской библиотечной ассоциации Совет по государственной культурной политике при Председателе Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации Общественный комитет содействия развитию библиотек России Коллегии Министерства культуры Российской Федерации Межведомственный совет по вопросам культурных ценностей, перемещенным в результате Второй мировой войны Общественный Совет Санкт-Петербурга Международная федерация библиотечных ассоциаций Конференция директоров национальных библиотек Конференции директоров европейских национальных библиотек Правление организации «Библиотека Балтика» Совет директоров Консорциума европейских научных библиотек

Российский комитет программы ЮНЕСКО «Информация для всех» Координационный Совет Библиотечной Ассамблеи Евразии Президиум Координационного Совета творческих Союзов Санкт-Петербурга Редколлегия журнала «Библиотека» Редколлегия журнала «Научно-технические библиотеки» Редколлегия журнала «Библиотечное дело» Ученый Совет ГПНТБ Ученый Совет БАН Ученый Совет Российской книжной палаты Издательский Совет фонда «Мир книжной культуры» Комиссия по правам человека в Санкт-Петербурге Российско-американская комиссия библиотечного сотрудничества

Отрывок, характеризующий Зайцев, Владимир Николаевич

Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.