Зайчик, Роберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роберт Зайчик
нем. Robert M. Saitschick
Имя при рождении:

Рувим Маркович Зайчик

Дата рождения:

24 апреля 1868(1868-04-24)

Место рождения:

Мстиславль

Дата смерти:

29 января 1965(1965-01-29) (96 лет)

Место смерти:

Хорген (Цюрих)

Отец:

Мордух Зайчик, купец

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Роберт Зайчик (нем. Robert Saitschick, при рождении Рувим Маркович Зайчик;[1] 24 апреля 1868, Мстиславль Могилёвской губернии, ныне Белоруссия — 29 января 1965, Хорген, Швейцария) — швейцарский историк литературы, философ, писатель и художественный критик.





Биография

Родился в Мстиславле в еврейской купеческой семье.[2][3] Учился в гимназии родного города, затем до 8 класса в 5-й варшавской гимназии. В 1887 году привлечён к дознанию по поводу распространения стихов революционного содержания, по выданному 30 декабря того же года паспорту уехал в Вену, где изучал литературу. В Бернском университете получил докторскую степень в 1889 году и занял должность приват-доцента. В 1894 профессор современной литературы Университета Невшателя. Получил гражданство в Швейцарии в 1899. В 1895 профессор современной, в особенности русской и славянской литератур в Швейцарской конфедеративной Высшей технической школе в Цюрихе. В период с 1914 по 1925 был профессором Кёльнского университета.

Ему принадлежат «Очерк по истории эмансипации евреев в Австро-Венгрии» («Восход», 1892, 9—12, на основе его же диссертации 1889 года) и некоторые другие труды по истории евреев на русском языке, а также вышедшие отдельными изданиями на немецком языке.

Произведения

  • «Beiträge zur Geschichte der rechtlichen Stellung der Juden namentlich im Gebiet des heutigen Oesterreich-Ungarn» (1890);
  • «Die Weltanschauung Dostojewskis und Tolstoi’s». Meuwied, 1893;
  • «Meister der schweizen Dichtung des 19. Jahrhunderts». Frauenfeld, 1894;
  • «Deutsche Skeptiker» (1906);
  • «Goethes Charakter» (1898);
  • «Französische Skeptiker» (1906);
  • «Menschen u. Kunst der italienischen Renaissance» (1903);
  • «Quid est veritas» (1907);
  • «Der Mensch und sein Ziel» (1914);
  • "Von der innern Not unseres Zeitalters.Ein Ausblick auf Fausts künftigen Weg " (1917);
  • «Schicksal und Erlösung» (1927);
  • «Schöpfer höchster Lebenswerte» (1945);
  • «Der Staat und was mehr ist als er» (1946);
  • «Bismarck und das Schicksal des deutschen Volkes.Zur Psychologie und Geschichte der deutschen Frage» (1949).

На русском языке

  • Люди и искусство итальянского возрождения. Перевод с нем. Е. Геретфельд. СПб: Издательство В. Березовский, 1906.

Напишите отзыв о статье "Зайчик, Роберт"

Примечания

  1. Зайчик Рувим Маркович // Деятели революционного движения в России : в 5 т. / под ред. Ф. Я. Кона и др. — М. : Всесоюзное общество политических каторжан и ссыльнопоселенцев, 1927—1934.</span>
  2. [www.hls-dhs-dss.ch/textes/d/D46178.php Historischen Lexikon der Schweiz]
  3. Lexikon deutsch-jüdischer Autoren, Band 18, de Gruyter, Berlin 2010, S. 445–454.
  4. </ol>

Отрывок, характеризующий Зайчик, Роберт

В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.