Закир, Касым-бек

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Касым-бек Закир
азерб. قاسم بَی ذاکر
Имя при рождении:

Касым-бек Али-бек оглы Джеваншири Хинзиристани

Псевдонимы:

Закир

Дата рождения:

1784(1784)

Место рождения:

Шуша, Карабахское ханство

Дата смерти:

1857(1857)

Место смерти:

Шуша, Карабахское ханство

Род деятельности:

поэт

Касым-бек Али бек оглы Закир (азерб. قاسم بَی ذاکر, Qasım bəy Zakir; 17841857) — азербайджанский поэт. По мнению Ф. Касумзаде один из основоположников критического реализма в азербайджанской литературе[1].





Жизнь

Касум-бек родился в Шуше в знатной карабахской семье, происходившей из рода Джаванширов. Его отец был состоятельным землевладельцем, что позволило дать сыну хорошее образование.

Касум-бек получил своё образование в мусульманском духовном училище. Он изучил арабский и фарси, а также классическую восточную литературу.

Касум-бек Закир служил в царской армии и участвовал в двух русско-персидских войнах 1804-1813 и 1826—1828 годов.

После отставки поэт проживал в селе Хындырыстан, которое было подарено ему Мехтигулу ханом Джаванширом. Вскоре Касум-бека обвинят в том, что он укрывал у себя находящегося в бегах двоюродного брата Бехбуд-бека Джаваншира. Закира арестовали и после годичного заключения в Шуше отправили в Баку. При активном содействии и помощи своих друзей Закир вышел на свободу и возвратился домой, однако до конца жизни жил под надзором чиновников.

Касум-бек Закир скончался в 1857 году в Шуше и был похоронен на кладбище Мирза Хасан.

Творчество

Касум-бек Закир являлся выдающимся представителем критического реализма в азербайджанской литературе первой половины 19-го века, пропагандировал необходимость культурного сближения азербайджанцев с русскими и с народами Закавказья.

Поэзия Касум-бека характерна разнообразием жанров. В лирике поэт продолжает традиции Молла Панах Вагифа, пишет газели, гошма, герайли, в которых воспевается любовь.

Автор лирических стихов, создавший прекрасные образцы любовной поэзии, Закир также славится своими сатирическими произведениями. В сатирах Касум-бека получили реалистическое отражение важные моменты быта народа, взаимоотношения социальных групп, нравы и обычаи, характерные для Шуши середины 19 века.

В своих произведениях Закир остро критиковал как произвол царских чиновников, так и самоуправство местных беков и духовенства.

«Капли единой не даст тебе царский чиновник,

Если с тебя не получит воды океан.

Должен услышать он золота тонкий голос,

Чтоб показать тебе свой облысевший кочан.

Соки любого просителя выжмет служака —

Не попадайся в расставленный им капкан».

Напишите отзыв о статье "Закир, Касым-бек"

Примечания

  1. Н. Мамедов. Реализм М.Ф. Ахундова. — Баку: Маариф, 1982. — С. 63. — 286 с.

Ссылки

  • [www.adam.az/az.php?subaction=showfull&id=1217184359&archive=&start_from=&ucat=20,51&go=headlines&category=51 Закир на adam.az]  (азерб.)
  • [feb-web.ru/feb/ivl/vl6/vl6-4482.htm Азербайджанская литература]
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/pseudonyms/784/%D0%97%D0%B0%D0%BA%D0%B8%D1%80 Энциклопедический словарь псевдонимов. С. Колосова. 2009.]
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_literature/1902/%D0%97%D0%B0%D0%BA%D0%B8%D1%80 Литературная энциклопедия.] — В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература. Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929—1939.

Отрывок, характеризующий Закир, Касым-бек

В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]