Закон Гудхарта

Закон (принцип) Гудхарта заключается в том, что когда социальный или экономический показатель (KPI) становится целью для проведения социальной или экономической политики, он перестаёт быть достойным доверия показателем. Таким образом, процесс оценки качества эффективности менеджмента, измеряя такие показатели, может дать ложную (неверную) оценку. Суть в том, что измерение системы обычно нарушает её. Чем более точным является измерение и чем короче для него временной отрезок, тем более неопределённым становится результат.

Этот закон является социологическим аналогом принципа неопределенности Гейзенберга в квантовой механике. Его создатель — Чарльз Гудхарт, бывший работник Банка Англии и заслуженный профессор Лондонской школы экономики и политических наук.

Впервые закон был открыт Чарльзом Гудхартом в 1975 году и завоевал популярность в связи с попыткой Маргарет Тетчер провести денежную политику на основе целевых задач для широких и узких денег. Тесно связанные идеи часто известны под разными именами, например: закон Кэмпбелла (1976), и критика Лукаса (1976).

Альтернативные формулировки

Любая наблюдаемая статистическая закономерность имеет тенденцию разрушаться, как только с целью контроля на неё оказывается давление.

Оригинальный текст (англ.)  

Any observed statistical regularity will tend to collapse once pressure is placed upon it for control purposes

Модель риска разрушается, будучи использованной с целью регулирования.

Оригинальный текст (англ.)  

A risk model breaks down when used for regulatory purposes

Как только правительство пытается регулировать какой-либо конкретный набор финансовых активов, они становятся ненадежными в качестве индикаторов экономических трендов.

Оригинальный текст (англ.)  

As soon as the government attempts to regulate any particular set of financial assets, these become unreliable as indicators of economic trends

Отрывок, характеризующий Закон Гудхарта

Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.