Закон Семереньи
|
На этой странице есть текст, написанный письмом деванагари. Если у вас не установлена поддержка азиатских шрифтов, знаки деванагари могут отображаться у вас неверно. |
Зако́н Се́мереньи — фонетический закон, открытый Освальдом Семереньи и актуальный для некоторых индоевропейских языков. Согласно этому закону в праиндоевропейском языке в конечных слогах, заканчивавшихся на сочетание гласный+сонорный+s или h₂, звуки s и h₂ выпадали, вызывая заменительное удлинение гласного[1].
Примеры:
- пра-и.е. *ph₂térs «отец» > *ph₂tḗr > др.-греч. πατήρ, санскр. पिता (pitā́ IAST)[1][2];
- пра-и.е. *ḱu̯óns «собака» > *ḱu̯ṓn > др.-греч. κύων, санскр. शुवा (śúvā IAST)[2].
Возможно, промежуточной стадией было удлинение сонорного: *VRs > *VRː > *VːR[3].
По аналогии с основами на сонорный удлинение последнего гласного основы распространилось и на те слова, где фонетических условий для действия закона Семереньи не было, например, *pṓds «нога»[4].
Закон Семереньи актуален для именительного падежа единственного числа существительных, в то время, как в винительном падеже множественного числа, оканичивающегося на *-Vns, его действия не наблюдается[3].
Помимо собственно фонетического объяснения закона, существуют и другие, например, то, что ступень удлинения в номинативе была призвана символизировать его информационную важность, или, что произошла поляризация количества гласных, противопоставившая *-tēr в номинативе *-tr- во всей остальной парадигме[3].
Напишите отзыв о статье "Закон Семереньи"
Примечания
- ↑ 1 2 Ringe D. From Proto-Indo-European to Proto-Germanic. — New York: Oxford University Press, 2006. — P. 20.
- ↑ 1 2 Fortson B. Indo-European language and culture. An Introduction. — Padstow: Blackwell Publishing, 2004. — P. 64.
- ↑ 1 2 3 Collinge N. E. The Laws of Indo-European. — Amsterdam — Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 1985. — P. 237.
- ↑ Ringe D. From Proto-Indo-European to Proto-Germanic. — New York: Oxford University Press, 2006. — P. 21.
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Закон Семереньи
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
