Залеский, Владислав Францевич

Залеский, Владислав Францевич (Францович)
Дата рождения:	30 января (11 февраля) 1861(1861-02-11)
Место рождения:	Казань
Дата смерти:	15 февраля 1922(1922-02-15) (61 год)
Место смерти:	Томск
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Вероисповедание:	православие
Партия:	Казанское «Царско-Народное Русское Общество», «Союз Русского Народа»
Основные идеи:	правомонархические (черносотенные)
Род деятельности:	правовед, политэконом, историк, публицист, общественно-политический деятель, поэт
Награды:

Владисла́в Фра́нцевич (Фра́нцович) Зале́ский (30 января [11 февраля] 1861, Казань — 15 февраля 1922, Томск) — российский правовед, экономист, общественный и политический деятель консервативной направленности, один из лидеров правомонархического (черносотенного) движения в г. Казани и Казанской губернии, редактор, издатель, публицист, поэт.

Происхождение, учёба, мировоззрение

В. Ф. Залеский родился в семье приват-доцента Императорского Казанского университета, поляка-католика Франца Францовича (Карловича) Залеского (сосланного в Казань) и православной казачки — дочери есаула Уральского казачьего войска В. Г. Денисовой.

Отец В. Ф. Залеского происходил от одной из линий рода потомственных дворян Залеских герба Любич Волынской губернии, не признанной по российским законам в дворянстве. Мать являлась потомственной дворянкой Казанской губернии, но сам В. Ф. Залеский, крещёный в православии и считавший себя русским, был принят в сословие потомственных дворян Казанской губернии лишь в начале 1909 г. — по чину действительного статского советника и цензу городской недвижимости.

Он был утверждён в дворянском достоинстве указом Правительствующего Сената по департаменту герольдии № 600 от 25 февраля (10 марта) 1910 г. и внесён в 3-ю часть «дворянской книги Казанской губернии», в удостоверение чего Казанским дворянским депутатским собранием ему была выдана грамота № 866 от 10 (23) марта 1910 г.

Его отец — Ф. Ф. (К.) Залеский — известен также как художник-любитель, оставивший любопытные зарисовки жителей города Казани середины XIX в., в том числе — портрет Н. И. Лобачевского.

Рано потеряв родителей и младшую сестру, В. Ф. Залеский воспитывался у тётки. Он получил классическое дворянское образование, изучив, помимо русского, польский, французский и немецкий языки. С 1874 г. В. Ф. Залеский учился во 2-й Казанской гимназии, затем перевёлся в 3-ю Казанскую гимназию, которую закончил в 1880 г. с золотой медалью. В эти годы он дружил с такими известными впоследствии людьми, как член ЦК партии кадетов юрист Г. Ф. Шершеневич и один из членов-учредителей «Русского Собрания» (РС) историк Н. П. Лихачёв, с первым из которых разошёлся во взглядах уже в гимназии, а со вторым — долгое время оставался в товарищеских отношениях.

В 1880 г. В. Ф. Залеский поступил на физико-математический факультет Императорского Казанского университета, который закончил в 1885 г. со званием «действительного студента естественных наук». В студенческие годы в его мировоззрении произошёл перелом, положивший начало становлению В. Ф. Залеского как убеждённого консерватора. Первоначально он симпатизировал либералам, но открытые конфликты с «прогрессивными» студентами и знакомство с либеральным учением привели его к выводу о том, что «либерализм есть целая система ложных принципов».

В дальнейшем В. Ф. Залеский обосновал и развил эти мысли в своих книгах и статьях, в том числе: «Либерализм», «Либеральная инквизиция», «Закулисная сторона либерально-прогрессивного движения» и других. Отстаивая в противовес либеральным консервативные принципы, он утверждал, что «народ в Русском Самодержавии не устраняется от дел государственного строительства».

«Участие своё в этой области, — писал В. Ф. Залеский, — Русский свободный Народ проявляет не в форме юридически для монарха обязательных постановлений парламентского большинства, а в виде имеющего лишь нравственную обязательную силу мнения лучших людей Русской Земли. … Западно-европейское парламентарное государство учёные называют правовым государством. Русское же самодержавное государство я назову — религиозно-нравственным государством» .

Семья, дети, личные качества, образ жизни

31 марта (12 апреля) 1885 г. В. Ф. Залеский женился на русской оперной артистке, дочери личного дворянина Надежде Ивановне Панафутиной (род. в 1856 г.). Имел в браке трёх дочерей: Елену (род. 14 /26/ мая 1887 г.), Ольгу (род. 29 июня /11 июля/ 1888 г.) и Татьяну (род. 19 /31/ декабря 1894 г.) (жена и дети В. Ф. Залеского были православного вероисповедания).

Однако его семейная жизнь сложилась несчастливо: в 1895 г. у В. Ф. Залеского произошёл разрыв с женой, а в 1905 г. она окончательно ушла из дома, инициировав судебный процесс об алиментах. Вслед за матерью В. Ф. Залеского покинули дочери, что явилось для него большим потрясением: под влиянием семейной драмы В. Ф. Залеский начал вести образ жизни, по словам некоторых его знакомых, «близкий к аскетизму».

В. Ф. Залеский получил известность как крупный учёный, блестящий оратор и публицист, популярный политический деятель, теоретик и практик профессионального образования, поэт, фотограф и краевед. При этом, по свидетельствам современников, он обладал очень противоречивым характером. Неприятие лицемерия, религиозность, музыкальное эстетство, научная эрудиция и поэтический дар уживались в нём с буйным нравом, заносчивостью, вспыльчивостью, обидчивостью и высокомерием, нередко делавшими В. Ф. Залеского участником судебных тяжб и «героем» газетных хроник.

В молодости В. Ф. Залеский злоупотреблял алкоголем, но в 1883 г. поборол в себе этот порок, став пропагандистом трезвого образа жизни. Позднее он разработал и в 1912 г. опубликовал «Проект полного искоренения пьянства», предлагая бороться с алкогольным вырождением народа путём введения принудительной «соединённой продажи казённого вина и сахара», в результате чего последний постепенно должен был вытеснить из употребления «веселящие» напитки.

В. Ф. Залеский открыто заявлял о своём черносотенстве, являлся убеждённым юдофобом, русским националистом, панславистом и сторонником расовых теорий. Вместе с тем, он не пренебрегал и своими польскими корнями, о которых ему напоминали как оппоненты из консервативного лагеря, так и политические противники слева: например, газета «Волжский Вестник» называла В. Ф. Залеского «поляком-казаком с профессорским дипломом» .

Научная карьера, профессиональная деятельность

После окончания университета В. Ф. Залеский жил в имении, занимался сельским хозяйством. С 23 сентября 1887 г. по 11 января 1888 г. он отбывал по жребию воинскую повинность канониром во 2-й артиллерийской бригаде. В 1889 г., сдав экзамен государственной испытательной юридичической комиссии при Императорском Казанском университете, был удостоен «диплома первой степени». В 1891—1892 гг. В. Ф. Залеский выдержал в Императорском Казанском университете испытание на степень магистра политической экономии, 6 октября 1892 г. был удостоен звания приват-доцента юридическим факультетом Императорского Московского университета, 30 октября 1894 г. — учёной степени магистра политической экономии юридическим факультетом Императорского Санкт-Петербургского университета, 14 февраля 1899 г. — доктора политической экономии юридическим факультетом Императорского Новороссийского университета.

С 23 января 1893 г. В. Ф. Залеский состоял приват-доцентом Императорского Казанского университета по кафедре политической экономии и статистики, с 15 января 1895 г. начал преподавать энциклопедию и историю философии права. 20 июня 1900 г. он был назначен экстраординарным, а 21 июня 1901 г. — ординарным профессором Императорского Казанского университета по кафедре энциклопедии и истории философии права. В 1908 г. В. Ф. Залеский был пожалован «вне правил, ко дню Святой Пасхи» чином действительного статского советника.

Кроме этого, с апреля 1890 г. по 15 октября 1894 г. В. Ф. Залеский являлся помощником присяжного поверенного, а с 15 октября 1894 г. по 30 июня (или 30 июля) 1900 г. — присяжным поверенным округа Казанской судебной палаты, с 12 декабря 1889 г. по 27 августа 1897 г. состоял почётным мировым судьёй Лаишевского округа Казанской губернии, в 1886—1893 гг. — гласным Лаишевского уездного и Казанского губернского земского собраний.

В. Ф. Залеский сотрудничал в целом ряде научных обществ (в том числе избирался членом Казанского отдела «Императорского Русского Военно-Исторического Общества», почётным членом Московского «Славянского Вспомогательного Общества» и других), являлся автором большого количества книг и статей по проблемам антропологии, истории, философии, экономики, юриспруденции и другим дисциплинам. Список его учёных трудов, редактируемых изданий и публицистических статей, приводимый в приложении к опубликованному в 1913 г. «Опыту характеристики» В. Ф. Залеского, включал в себя 104 пункта.

С 1886 г. В. Ф. Залеский начал помещать в казанской прессе статьи по хозяйственно-экономическим вопросам, обращая основное внимание на проблемы обезлесения Волжско-Камского края, развития сельского хозяйства, налогообложения крестьянства, оценки городской недвижимости и т. д. Тем же проблемам были посвящены его выступления на заседаниях Казанского губернского земского собрания.

Первой научной работой В. Ф. Залеского являлась магистерская диссертация «Учение о ценности», положения которой он развил в статье «Психологическая теория ценности» и брошюре «Das Problem der Profit-Entstehung vom Standpunkte der psychologishen Wertth-Theorie». Следующей крупной экономической работой В. Ф. Залеского стала докторская диссертация, изданная под названием «Учение о капитале», которую предваряли брошюра «Мировой закон ценности» и статья «К вопросу о ценности и происхождении прибыли на капитал». Являясь приверженцем так называемой «психологической» теории ценности, В. Ф. Залеский утверждал, что ценность благ устанавливается на основании суждения о ней, а высота меновой ценности определяется высотою потребительной ценности, сравнительной редкостью и издержками производства; критиковал «трудовую» теорию ценности К. Маркса, доказывая её абсолютную ложность и необоснованность. В. Ф. Залеский утверждал, что прибыль на капитал есть результат участия в производстве особого фактора — так называемого «пользования капиталом», состоящего в применении к производству энергии, получаемой не от человеческого труда, а из особых источников.

Основными трудами В. Ф. Залеского по философско-юридическим вопросам являются: «Власть и право. Философия объективного права», переведённая на французский язык и изданная в сокращённом виде в 1899 г. в г. Париже с предисловием профессора Л. Эннебика под названием «Le pouvoir et le droit. Philosophie du droit objectif», «Лекции Истории Философии Права» и «Лекции Энциклопедии Права». Одновременно В. Ф. Залеский занимался историко-юридическими исследованиями, опубликовав по данной тематике такие книги и статьи, как: «К столетию Казанского Императорского Университета. История преподавания Философии Права в связи с важнейшими данными внешней истории юридического факультета», «Сводная таблица расположения лекций на юридическом факультете Казанского Императорского университета за время с 14 февраля 1805 по 1 мая 1903 г.», «Гражданская практика Казанских Судебных установлений первой четверти XIX столетия», «Казанский разбойник Быков и бродяга, назвавшийся Чайкиным», «Из Казанской старины», «К истории просвещения инородцев Казанского края в XVIII столетии», рецензию на работу профессора Н. П. Загоскина «История Казанского Университета» и другие.

Результаты антропометрического исследования В. Ф. Залеского скелетов Быкова и Чайкина, а также — данных членов шайки, похитившей в 1904 г. чудотворную Казанскую икону Божьей Матери, были опубликованы (вместе с авторскими фотоснимками) в 1904—1905 гг. в журнале «Archivio di Psichiatra, Neuropatologia, Medicina legale ed Antropologia criminale» (г. Турин) в статьях «Come possa l’antropologia criminale rivelare la colpevolezza o l’innocenza di un uomo anche dallo scheletro. Il brigante Casanese Bykow e il vagabondo chiamato Ciajkin» (vol. XXV) и «Una banda di sacrileghi professionali» (vol. XXVI) с примечаниями его издателя профессора Ч. Ломброзо.

Радикальные взгляды В. Ф. Залеского на «еврейский вопрос», окончательно сформировавшиеся под влиянием революционных событий 1905—1907 гг., получили своё концептуальное оформление в целом ряде выступлений, работ и статей, в том числе: «Психическое убожество иудеев», «Тайна крови. К вопросу о ритуальных убийствах», «Равноправие или исход?», «Всемирный обман», «Властелин мира», «Мудрый совет, данный в XV столетии» и других. Основываясь на концепции интеллектуально-психической неполноценности иудейства, представляющего, по его выражению, «общество низшего порядка по сравнению с арийскими обществами», В. Ф. Залеский подверг резкой критике философские, общественно-политические, экономические, этические и эстетические взгляды Б. Спинозы, К. Маркса, Ф. Лассаля, Г. Гейне, Д. Ло и Д. Риккардо (намереваясь в дальнейшем продолжить этот ряд), сочетая «расовый подход» с подробным анализом их произведений, а также — на основании обобщения исторических свидетельств — предпринял попытку комплексного обоснования теории совершения иудеями ритуальных убийств. Одновременно В. Ф. Залеский утверждал о существовании иудейско-масонского заговора против России и политики «золотого рабства» (то есть её экономическое подчинение еврейским капиталом). Своё отношение к масонству он изложил в статьях: «Возрождение чернокнижия», «Что такое масоны», «Эпоха Магницкого» и других. Предположительно, на его взгляды, помимо западных авторов, также оказал влияние профессор Императорского Казанского университета К. С. Мережковский (брат писателя-мистика Д. С. Мережковского), находившийся в тесном контакте с В. Ф. Залеским.

В. Ф. Залеский являлся автором проекта объединения всех славян под эгидой России в «союз государств» под названием «Великая Виндия» (или «Великая Славия»), в котором «все славянские племена образуют самостоятельные государства, объединяемые деятельностью союзного совета в освобождённом Царе-Граде», ради чего предлагал, в частности, восстановить независимость Польши (с одновременным переселением всех поляков за пределы Российской империи). Свои соображения он обобщил в исследовании «Грюнвальдский бой — прообраз единения славян (К тысячелетию борьбы славян с немцами)», получившем в 1910 г. конкурсную премию от Московского «Славянского Вспомогательного Общества». Кроме этого, В. Ф. Залеский написал и опубликовал научный труд «Системы призрения бедных в законодательстве и практике главнейших западно-европейских государств», получивший в 1912 г. положительный отзыв сенатора А. Ф. Кони и удостоенный Комитетом «Попечительства о Трудовой Помощи» «большой премии» (в половинном размере). По позднему свидетельству самого В. Ф. Залеского, в 1912—1913 гг. он написал также работы «Отечественная война 1812 года» и «Улучшение сорта возделываемых растений», а с весны 1915 г. занялся «изобретениями в области органической химии», обратив на себя внимание профессоров А. Е. Арбузова и А. Я. Богородского, однако дальнейшая судьба этих работ до настоящего времени не прояснена.

Политическая деятельность

С 1905 г. В. Ф. Залеский активно включился в деятельность местного право-монархического движения, выступив главным инициатором создания в декабре 1905 г. «Казанского Царско-Народного Русского Общества» (КЦНРО), бессменным председателем Совета которого состоял на протяжении всей его деятельности — до марта 1917 г. Одновременно с ноября 1906 г. он являлся председателем Совета Казанского Губернского отдела «Союза Русского Народа» (КГО СРН), выступал инициатором и проводником создания «Царско-Народного Мусульманского Общества» и целого ряда отделов СРН в Казанской губернии.

В декабре 1906 г. — вместе с председателем Совета Казанского отдела «Русского Собрания» А. Т. Соловьёвым и председателем Совета «Общества церковных старост и приходских попечителей города Казани» А. И. Кукарниковым — В. Ф. Залеский вошёл в так называемую «Областную Управу Объединённого Русского Народа», ведению которой должны были подлежать все губернии Волжско-Камского края. Во время раскола в монархическом лагере он открыто выступил против А. И. Дубровина и вступил в многолетнюю непримиримую полемику с А. Т. Соловьёвым, значительно усугубившую кризис казанского черносотенного движения. Одним из следствий последнего стал раскол в КГО СРН. 30 марта 1910 г. Главный Совет СРН принял постановление об исключении В. Ф. Залеского и его товарища (заместителя) А. Е. Дубровского из СРН, но уже в июне 1910 г. приехавший с инспекцией в г. Казань уполномоченный «обновленцев» Ф. Д. Лиховидов признал их «сохранившими звание» членов и прежние посты. Однако это не спасло КГО СРН от окончательного распада: в 1911 г. В. Ф. Залеский выступил одним из трёх учредителей формально самостоятельного «Казанского Союза Русского Народа», который, главным образом, числился на бумаге.

В. Ф. Залеский являлся одним из организаторов и председателем Первого Волжско-Камского Областного патриотического съезда в г. Казани 21 — 25 ноября 1908 г., участником целого рода правомонархических форумов различного уровня, в том числе 3-го Всероссийского съезда Русских Людей в г. Киеве 1 — 7 октября 1906 г., 4-го Всероссийского съезда Русских Людей в г. Москве 26 апреля — 1 мая 1907 г., Всероссийского («Восторговского») Съезда Русских Людей в г. Москве 27 сентября — 4 октября 1909 г. и Съезда правых профессоров в г. Санкт-Петербурге в декабре 1911 г. Помимо Казани, В. Ф. Залеский в разное время выступал на собраниях монархистов во Владимире, Москве, Нижнем Новгороде, Самаре, Уфе, Чистополе и других городах.

11 марта 1906 г. В. Ф. Залеский был представлен Императору Николаю II в Царском Селе, куда прибыл вместе с другими выборными от казанских черносотенных организаций (во главе депутатации от КЦНРО). 10 сентября 1910 г. во главе делегации КЦНРО он также встречался с председателем Совета министров П. А. Столыпиным, находившимся в г. Казани. В. Ф. Залеский принимал активное участие в выборах разного уровня, в том числе в Государственную Думу всех созывов, занимался политической деятельностью в стенах Императорского Казанского университета (за что неоднократно подвергался бойкотам, обструкциям и угрозам физической расправы со стороны «прогрессивно» настроенных студентов), выступал инициатором и активным участником целого ряда громких политических кампаний (в том числе — дискуссии «о ненормальности постановки инородческого образования в Казанской губернии», во время которой с крайних русификаторских позиций критиковал миссионерскую «систему Н. И. Ильминского»).

В. Ф. Залеский являлся редактором-издателем газет «Черносотенец» и «Сошники»(г. Казань), а также «Предвыборной Газеты» («№ первый и последний» издан в г. Казани 30 сентября 1912 г. В. Ф. Залеским и Ю. Ю. Кудиновым), а также автором стихов патриотического и исторического содержания, часть которых была опубликована в виде брошюр и «листков»: «Отклики войны», «Кайзер и Великий Князь» (1915 г.) и других. В. Ф. Залеский являлся также автором целого ряда популярных брошюр политического характера, в том числе: «Политические партии (общедоступные заметки)» (1906 г., два издания), «Наставление лицам, открывающим новые отделы Союза Русского Народа» (1906 г.), «Что такое Союз Русского Народа и для чего он нужен?» (1907 г.), «Как прибавить земли крестьянам?» (1908 г.) и других.

Любимым детищем В. Ф. Залеского являлась портновская школа КЦНРО, постановка преподавания в которой была признана в мае 1909 г. экспертами Казанской ремесленной управы образцовой, подтверждением чего стало награждение её летом 1909 г. похвальным листом министерства финансов за «почин организации портновских мастерских в Казани». В 1915 г. Комитет «Попечительства о Трудовой Помощи» удостоил премии имени Императрицы Александры Феодоровны научный труд В. Ф. Залеского «Попечение о беспризорных и покинутых детях», в котором он, в частности, сделал вывод о том, что «приютско-патронажная система подлежит замене системою охраны материнства». Кроме этого, В. Ф. Залеский был хорошо известен в г. Казани как домовладелец, активно отстаивавший интересы этой категории собственников.

В начале марта 1917 г. В. Ф. Залеский заявил сначала о приостановлении политической деятельности «небольшой группы правых», объединившихся «вокруг портновской школы», а затем объявил, что: «В Казани правых организаций нет». Одновременно он заявил о своём признании «нового строя», но, несмотря на это, 17 — 19 марта 1917 г. подвергся аресту. Одно из стихотворений В. Ф. Залеского под названием «Народ-Богоносец», написанное в июле 1917 г., свидетельствует о его глубоком разочаровании в настроениях и поведении русских людей в период военных и общественных испытаний.

Дальнейшие сведения о В. Ф. Залеском носят фрагментарный и противоречивый характер. После октября 1917 г. В. Ф. Залеский продолжал работать на юридическом факультете Казанского университета на кафедре энциклопедии и истории философии права. В соответствии с постановлением Совета Казанского университета от 14 декабря 1918 г., он, в числе прочих, был признан отчисленным из него с 1 января 1919 г., как выбывший из г. Казани «по обстоятельствам гражданской войны».

Вероятно, В. Ф. Залеский покинул город в ночь с 9 на 10 сентября 1918 г. — во время массового исхода из него населения после ухода «народоармейцев» и перед вступлением в г. Казань частей «Красной Армии». По некоторым сведениям, он поддерживал белое движение. Известно также, что в 1919 г. В. Ф. Залеский работал профессором в Томском университете. Архив В. Ф. Залеского, хранившийся в Научной библиотеке Казанского государственного университета имени В. И. Ульянова-Ленина, сохранился лишь фрагментарно, так как значительная его часть была уничтожена в советское время.

Награды

К февралю — марту 1917 г. В. Ф. Залеский был награждён четырьмя орденами: Святого Станислава 3-й (Высочайшим приказом по гражданскому ведомству № 1 от 1 /13/ января 1900 г.) и 2-й (№ 1 от 1 /14/ января 1904 г.) степеней, Святой Анны 2-й степени (№ 1 от 1 /14/ января 1908 г.) и Святого Владимира 4-й степени (№ 1 от 1 /14/ января 1917 г.).

Кроме этого, он был удостоен: серебряной медали «В память царствования в Бозе почивающего Императора Александра III», бронзовой медали за труды по Первой всеобщей переписи населения Российской Империи 1897 г., светлобронзовой медали «на Владимирской ленте» «В память 100-летия Отечественной войны 1812 года», светлобронзовой медали «В память 300-летия Царствования Дома Романовых», а также Высочайше утверждённого серебряного знака Императорского русского военно-исторического общества.

Источники, литература

• Алексеев И. [www.ruskline.ru/analitika/2005/06/25/ch_im_by_to_ni_bylo_slugoyu_ya_nikogda_ne_byl/ «Чьим бы то ни было слугою я никогда не был…»: Жизнь и судьба профессора В. Ф. Залеского]
• Алексеев И. Е. Во имя Христа и во славу Государеву (история «Казанского Общества Трезвости» и Казанского отдела «Русского Собрания» в кратких очерках, документах и комментариях к ним). — Часть I. — Казань, 2003.
• Алексеев И. Е. На страже Империи// Выпуск IV: Статьи и документы по истории черносотенства, русского национализма, дворянства, политического сыска и белого движения. — Казань: ООО «Багира», 2011. — С.с. 135—147.
• Архив профессора В. Ф. Залеского: фамильные и личные документы (1840-е — 1914 гг.). Отдел редких рукописей и книг при Научной библиотеке им. Н. И. Лобачевского Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина. — 93 ед. хр.
• Владислав Францович Залеский. Опыт характеристики/ Отдельный оттиск из журнала «Мирный Труд». — Харьков, 1914.
• Долгов Е. Б. Залесский (Залеский) Владислав Францевич // Татарская энциклопедия. — Казань, 2005. — Т. 2.
• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Залеский, Владислав Францевич

Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.