Замараев, Гавриил Тихонович
| Гавриил Тихонович Замараев | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Жанр: |
скульптор |
| Учёба: | |
Замара́ев Гавриил Тихонович (1758 — 19 (31) января 1823, Москва) — русский скульптор, один из основоположников московской декоративно-монументальной скульптуры конца XVIII — начала XIX веков. Владел собственной скульптурной мастерской, лепным декором которой украшены многие московские здания[1][2].
Содержание
Биография
Выходец из крепостных крестьян помещика Тульской губернии Л. А. Муромцева[3]. Учился в Императорской Академии художеств у Ф. Г. Гордеева и Н. Ф. Жилле. Закончил Академию в 1779 году, после чего в 1780—1784 годах находился в пенсионерской поездке во Франции, где учился в Парижской академии художеств у скульптора Жана Батиста Пигаля. По возвращении в Россию получил звание академика ИАХ. С 1784 года жил и работал в Москве[1][2].
Замараев сотрудничал со многими известными московскими зодчими конца XVIII — начала XIX веков: М. Ф. Казаковым, Д. И. Жилярди, И. В. Еготовым, А. Г. Григорьевым. Автор декора Оружейной палаты (барельефа «Крещение россиян св. Владимиром», бюстов и статуй — богатыря Добрыни, князя В. В. Голицына и других), Странноприимного дома (барельефов «Воскрещение Лазаря» и «Избиение младенцев» — в церкви; «Любовь», «Изобилие», «Правосудие» и «Милосердие» — в Столовом зале), Арсенала (арматура), Сенатского дворца (18 горельефных панно в Екатерининском зале). Принимал участие в работах по устройству триумфальных ворот к коронации императора Павла I. В 1818 году выполнил барельеф и герб на фронтоне восстановленного после пожара здания Московского университета. Выполнял многочисленные частные заказы (фризы на фасаде Останкинского дворца, доме графа Румянцева, скульптурный декор зала Благородного собрания и другие). Автор ряда надгробий на кладбище Донского монастыря. Выполненные в мастерской Г. Т. Замараева три маскарона в виде львиных голов на замко́вых камнях использованы в оформлении многих московских зданий[2][1].
Умер в 1823 году в нищите, оставив семью на попечение Странноприимного дома[2].
- Senate Palace - Catherine hall.jpg
Горельефные панно в куполном зале Сената (в простенках)
- Old building of Moscow State University 04 by shakko (February, 2013).JPG
Фриз на «старом» здании Московского университета (фрагмент)
- Povarskaya street 25a.jpg
Маскароны в виде львиных голов на фасаде усадьбы Гагариных на Поварской улице
Напишите отзыв о статье "Замараев, Гавриил Тихонович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Коновалов, 2012, с. 209.
- ↑ 1 2 3 4 Московская энциклопедия, 2007, с. 601.
- ↑ Амшинская А. М. Василий Андреевич Тропинин: 1776—1857. — М.: Искусство, 1970. — С. 224. — 244 с.
Литература
- Грибко Л. П., Грибко А. В. Музы скульптора Замараева. — М.: Век-2, 2008. — 112 с. — ISBN 978-5-85099-179-1.
- Коновалов Э. Г. Новый полный биографический словарь русских художников. — М.: Эксмо, 2012. — С. 209—210. — 624 с. — (Шедевры мирового искусства). — ISBN 978-5-699-53614-6.
- Московская энциклопедия / С. О. Шмидт. — М.: Издательский центр «Москвоведение», 2007. — Т. I, Лица Москвы. — С. 601. — 639 с. — 10 000 экз. — ISBN 978-5-903633-01-2.
Ссылки
- А. В. Грибко, Л. П. Грибко, П. В. Щеглов. [www.hist.msu.ru/Science/HisUni/Zamaraev/Zamaraev.htm Работа скульптора Г. Т. Замараева для Московского университета]. Исторический факультет МГУ. Проверено 18 декабря 2014.
Отрывок, характеризующий Замараев, Гавриил Тихонович
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
