Замойский, Станислав Костка

Станислав Костка Замойский польск. Stanisław Kostka Zamoyski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
председатель Временного правительства обеих Галиций, президент Сената Царства Польского, член Государственного Совета Российской империи, действительный тайный советник
Рождение:	13 января 1775(1775-01-13) Варшава
Смерть:	2 апреля 1856(1856-04-02) (81 год) Вена
Род:	Замойские
Отец:	Анджей Иероним Замойский
Мать:	Чарторыйская, Констанция
Супруга:	Софья Адамовна Замойская (Чарторыйская)
Дети:	Константин, Анжей Артур, Ян, Владислав, Селина Гризельда (Целестина), Ядвига Клементина, Здислав, Август, Элиза Эльжбета, Станислав Костка
Награды:

Станислав Костка Сариуш Замойский или Станислав Андреевич Замойский (польск. Stanisław Kostka Zamoyski; 13 января 1775, Варшава, Польша — 2 апреля 1856, Вена, Австрия) — граф, польский государственный деятель Варшавского герцогства, Царства Польского и Российской империи, действительный тайный советник.

Биография

Станислав Костка Замойский родился в аристократической семье, герба Елита. Его родителями были Анджей Иероним Замойский (1716—1792) — великий коронный канцлер Польского королевства (1764—1767) — и княгиня Констанция Чарторыйская, дочь чашничего великого князя Литовского Станислава Костки Чарторыйского.

В 1808 году австрийским правительством был пожалован в действительные тайные советники и камергеры.

В 1809 году в качестве председателя возглавил Временное центральное военное правительство обеих Галиций, созданное в Люблине в ходе войны Варшавского герцогства с Австрией на землях Восточной и Западной Галиции князем Ю.Понятовским под протекторатом Наполеона.

В 1810 году — сенатор и воевода Варшавского герцогства. В 1815 возглавил депутацию герцогства в Париж для переговоров с императором Александром I, который с тех пор благоволил к нему. Тогда же стал сенатором Царства Польского.

В 1821 Замойский — член Общего Совета Правительственной комиссии вероисповеданий и народного просвещения в Царстве Польском. С января 1822 до июля 1831 года Станислав Костка Замойский занимал пост президента Сената (сейма) Царства Польского.

В 1826 году Замойский был назначен председателем Следственной комиссии по расследованию деятельности тайных революционных обществ Царства Польского («Польского патриотического общества»).

Будучи противником восстания в Польше, в 1830 году переехал жить в Россию в Санкт-Петербург. С 1831 до 1850 года — член Государственного Совета Российской империи, действительный тайный советник. С февраля 1832 года — присутствующий в особом департаменте, учрежденном в Государственном Совете для Царства Польского.

Вскоре он уехал за границу, жил в Вене, в 1836 году временно вернулся в Варшаву, где с ним случился апоплексический удар. Лечился на разных курортах Европы. Несмотря на неоднократные отсрочки отпусков и напоминания, Замойскии так и не вернулся к службе, ссылаясь на расстроенное здоровье. В апреля 1850 года по болезни он вышел в отставку. Умер в Вене в 1854 году.

Станислав Костка Замойский был XII ординатом Замосця.

Семья

20 мая 1798 году в Пулавах женился на княжне Софье Адамовне Чарторыйской (15.09.1778—27.02.1837), дочери князя Адама Казимира Чарторыйского (1734—1823) от брака с Изабеллой Флемминг (1746—1835); младшей сестре известного князя Адама. Графиня Софья Замойская, по словам графа А. И. Рибопьера, была «несравненна» по своей красоте, высокая, темноволосая, с кожей ослепительной белизны, она соединяла в себе все типы польской красоты. На празднествах во время Венского конгресса производила фурор и удивляла всех своею игрой и пением на придворных спектаклях. 22 августа 1826 года была пожалована в статс-дамы. Умерла во Флоренции в 1837 году. В браке родились:

• Константин (09.04.1799—09.01.1866), женат с 1827 года на княжне Аниеле Сапеге (1801—1855).
• Анжей Артур (02.04.1800—29.10.1874), женат с 1824 года на графине Розе Потоцкой (1802—1862).
• Ян (16.02.1802—05.12.1879), женат с 1843 года на графине Анне Мысельской (1818—1859).
• Владислав (24.03.1803—11.01.1868), женат с 1852 года на графине Ядвиге Дзялынской (1831—1922).
• Целестина Гризельда (1805—19.07.1883), муж с 1825 года граф Адам Тит Дзялынский (1796—1861).
• Ядвига Клементина (09.08.1806—20.03.1890), муж с 1825 года князь Леон Людвик Сапега (1803—1878).
• Здислав (28.01.1810—13.08.1855), женат с 1834 года на Юзефе Валицкой (1808—1880).
• Август (18.11.1811—23.02.1889), женат с 1843 года на графине Елфриде Тизенгауз (1825—1872).
• Элиза Эльжбета (1818—24.07.1857), муж с 1841 года Леон Зенон Бжозовский (1808—1887).
• Станислав Костка (13.08.1820—25.06.1889), женат с 1851 года на графине Розе Марианне Потоцкой (1831—1890).

Награды

• Орден Белого орла (16.06.1812)
• Орден Святого Станислава 1-й степени (1812)
• Орден Святого Александра Невского (1815)
• Орден Святого апостола Андрея Первозванного (1825) с алмазными знаками (1831)

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:316165 Замойский, Станислав Костка] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [www.svrt.ru/geraldica/zamoysky.htm ЗАМОЙСКИЕ]
• [mariusz.eu.pn/genealogia/rody/zamoyscy03.html ZAMOYSCY]

Отрывок, характеризующий Замойский, Станислав Костка

[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.