Кардифф (замок)

Замок
Кардифф Cardiff Castle
Замок Кардиффа
Страна	Уэльс
Город	Кардифф
Основатель	Роберт Фицхамон
Дата основания	1091
Сайт	[www.cardiffcastle.com Официальный сайт]

Кардифф (англ. Cardiff Castle, валл. Castell Caerdydd) — средневековый замок, находится в графстве Гламорган в Уэльсе. Также является самым старым зданием Уэльса, построенного на месте развалин бывшей древнеримской крепости. Сначала замок был городским фортом, потом судебным учреждением, а со временем перешел в собственность местной знати, которая передавала его по наследству много веков.

Последним владельцем замка стал маркиз Бьют - угольный магнат, который превратил крепость в красивый викторианский особняк в готическом стиле с великим множеством залов и комнат. Внутри замка - музей с богатой историко-археологической коллекцией экспонатов, а окружает здание большой красивый сад.

История замка

Основание

История Кардиффского замка насчитывает более 2000 лет. Результаты раскопок позволяют предположить, что римские легионеры прибыли в эти края во время правления императора Нерона (в 54 — 68 гг.). Покорив воинственное племя силуров и отправив их предводителя Каратака в Рим, армия римлян оккупировала территории Южного Уэльса и построила в устье реки Тафф на берегу Бристольского залива первое укрепление. Около 250 г. на этом месте была построена новая крепость с толстыми каменными стенами, которая на протяжении двух столетий, до тех пор пока в V в. римляне не покинули эту местность, несла важное стратегическое значение, защищая границы империи от набегов варваров с моря.

В 1091 г. во время норманнского завоевания Роберт Фицхамон, лорд Глостера, убил правителя королевства Морганнуг Йестина ап Гурганта. Роберт построил на месте развалин римского форта крепость. Насыпной холм, на котором стояли деревянные постройки, в которых жил сам Роберт и размещался его гарнизон, был окружен рвом и частоколом. Так Кардифф стал резиденцией норманнского лорда.

В 1107 г. Роберт умер от полученных во время сражения ран. Несколько лет спустя его дочь Мейбл вышла замуж за Роберта, побочного сына английского короля Генриха I, который таким образом получил титул графа Глостерского, а впоследствии король даровал ему ещё и графство Гламорган. После смерти Генриха I граф или, как его ещё называли, «Консул» Глостерский стал одним из главных действующих лиц на политической сцене Англии XII века, приняв сторону своей сводной сестры Матильды в её борьбе за трон с Стефаном Блуаским. Хронисты описывают его как храброго воина, мудрого правителя и покровителя искусств. Считается, что именно он построил первый каменный замок в Кардиффе.

Ранняя история 1147-1485 годы

Роберт «Консул» умер в 1147 г. Его сын Уильям не унаследовал ни мудрости, ни военных талантов отца. В 1183 г. он умер, не оставив наследника мужского пола, и Кардифф перешёл к принцу Иоанну (будущему королю Иоанну Безземельному), который был женат на дочери Уильяма Изабелле. Изабелла оказалась бесплодной, поэтому вскоре после коронации Иоанн аннулировал их брак. Он вернул право владения графством Изабелле только после того как она второй раз вышла замуж.

В 1216 г. замок унаследовал племянник Изабеллы Гилберт де Клер. Он вошёл в историю как один из тех баронов, под давлением которых Иоанн Безземельный подписал Великую хартию вольностей. Гилберт умер в 1230 г., оставив Кардифф 8-летнему сыну Ричарду. Вступив в совершеннолетний возраст, Ричард предпринял поход против валлийских лордов, чтобы положить конец беспорядкам на своих землях.

В 1256—1274 гг. власть в Уэльсе целиком принадлежала Лливелину ап Грифиду (Лливелину Последнему). Ему присягнули на верность многие знатные валлийцы. Чтобы защитить от набегов Лливелина северные границы графства, наследник Ричарда Гилберт «Рыжий» построил в 1266—1267 гг. замок Кайрфилли, одну из самых ранних концентрических замковых построек в Уэльсе.

Так как Кардифф также оказался под угрозой нападения, Гилберт Рыжий немедленно приступил к постройке дополнительных укреплений в замке. Он возвел неприступную стену, защищенную зубцами и бойницами, ворота с южной стороны и Чёрную Башню. К восточной части стены с внешней стороны были пристроены казармы для рыцарей, их оруженосцев и солдат.

Гилберт Рыжий умер в 1295 г., оставив Кардифф сыну, которого тоже звали Гилберт. О нём известно лишь то, что он с успехом торговал с соседними валлийскими лордами и в возрасте 23-х лет был убит в сражении при Бэннокберне. Графство перешло к его сестре Элинор и её мужу Хью Деспенсеру.

Денспенсеры владели Кардиффом на протяжении почти ста лет. Воинственность была фамильной чертой этого рода. Хью Деспенсер преследовал живших на его землях валлийцев, а в 1321 г. заключил в тюрьму Кардиффского замка Ллевелина Брена, товарища погибшего Гилберта де Клера. Некоторое время спустя Ллевелин Брен был казнен, а его тело протащили по улицам города.

В 1325 г. Изабелла, жена Эдуарда II, направила армию против мужа и его сторонников. Король и Хью Деспенсер бежали в Гламорган, но были схвачены в нескольких километрах от замка. Короля заставили отречься от престола, и в 1327 г. он был жестоко убит. Хью смерть настигла ещё раньше — в 1326 г. он был повешен в Герфорде по обвинению в убийстве Ллевелина Брена. Через два года вдова Хью вторично вышла замуж, а после её смерти в 1337 г. графство перешло в собственность её сына Хью Деспенсера II.

В 1400 г. в Уэльсе вспыхнуло восстание под предводительством Оуайна Глиндура. Стремясь отомстить за смерть Ллевелина Брена, Оуэн и его повстанцы сожгли город вокруг Кардиффа. Пожар нанес серьёзные повреждения замку. Но несмотря на это, Кардифф оставался в собственности Деспенсеров до 1414 г., пока не умер потомок Хью Ричард Деспенсер. Ещё в 1411 г. его сестра Изабелла (ей было тогда всего 11 лет) вышла замуж за Ричарда Бошана, лорда Эбергени, и таким образом Кардифф и все остальные земли стали собственностью нового влиятельного рода Бошанов.

Ричард Бошан пробыл хозяином замка всего 8 лет — он умер в 1422 г., спустя год после того как получил титул графа Вустера. Ещё годом позже его вдова Изабелла (все ещё молодая женщина, ей тогда было 23 года) вышла замуж за его родственника, которого тоже звали Ричард Бошан. Ричард Бошан, граф Уорик, был ближайшим соратником короля Генриха V. В 1422 г., чувствуя приближение смерти, Генрих назначил графа Уорика наставником своего юного сына, будущего короля Генриха VI.

Ричард Бошан опекал Генриха VI до самого его совершеннолетия, в 1430 г. он взял короля с собой во Францию, где в Руане был в числе тех, кто вершил суд над Жанной Д’Арк. Ричарда Бошана называют тюремщиком орлеанской девы, так как она была в заключении в замке Буврей, капитаном которого и был Ричард Бошан. Он умер в Нормандии в 1437 г., в один год со своей женой Изабеллой. Они оставили дочь Энн и сына Генриха. Генрих Бошан был фаворитом короля Генриха VI, который в 1444 г. облагодетельствовал его тем, что сделал Бошема герцогом Уорика. В 1445 г. новоиспеченный герцог умер, и пять лет спустя Кардиффский замок и остальные владения унаследовала его младшая сестра Энн.

В возрасте семи лет Энн обручили с Ричардом Невиллом, старшим сыном графа Солсбери, за которого потом она вышла замуж. В 1450 г., став совершеннолетним, новый хозяин Кардиффа получил титул графа Уорика. Спустя несколько лет честолюбивый Невилл увлёкся политикой и достиг в том немалых успехов, прославившись под прозвищем «Делатель королей». Он был активным участником войн Алой и Белой розы и ряда династических переворотов, и в 1471 г. был убит в битве при Барнете.

У Ричарда Невилла остались две дочери. Старшая, Изабелла, в 1469 г. вышла замуж за Джорджа, герцога Кларенса, младшего брата короля Эдуарда IV, который после гибели тестя и унаследовал Кардифф. В 1476 г. Изабелла умерла, и в том же году Эдуард IV заточил брата в Тауэре по подозрению в заговоре с целью переворота. Герцога Кларенса приговорили к смерти, и в 1478 г. его тайно убили, утопив в бочке с мальвазией.

Кардифф унаследовал Ричард, герцог Глостерский (брат Эдуарда IV и будущий король Ричард III), который был женат на Энн, младшей дочери Ричарда Невилла. В 1483 г. Ричард III взошёл на трон, но королём был недолго — в 1485 г. он проиграл сражение при Босворте Генриху Тюдору и был убит. Придя к власти, Генрих решил оставить обширные владения Невилла в собственности короны и передал Кардифф своему дяде Джасперу.

Пост-средневековье

В 1550 году Уильям Хербер, потомок одной из наиболее влиятельных средневековых семей Британии (также брат последней жены короля Генрих VIII, Екатерины Парр), получил контроль над замком Кардиффа, который он в какой-то степени украсил. Во время Английской Гражданской Войны, Херберты занимали сторону своего короля, Карла I, и даже предлагали ему замок в качестве убежища летом 1645 года. Замок Кардиффа был лакомым кусочком для обоих противоборствующих сторон, Сторонников Абсолютной Монархии и Сторонников Конституционной Монархии, но в итоге, замок заняли войска Оливера Кромвеля. Семья Херберов была в состоянии произвести починку некоторых частей замка и поддерживать его в хорошем состоянии на протяжение следующего века. Однако, после Гражданской Войны, Херберы стали проводить всё больше и больше времени в дали от родного поместья, и в 1776 году последний наследник этой фамилии, Шарлотта Джейн, передала бразды правления своему мужу Джону Стюарту, который впоследствии стал Графом Бьютом.

19 век - Наше время

Род Бьютов оказал огромное влияние на развитие Кардиффа. Во многом благодаря им, мы видим город сегодня таким, какой он есть. К счастью, Нормандская Крепость осталась почти нетронутой, хотя некоторое время ров вокруг замка был засыпан землёй. Судьба замка вскоре оказалась в руках 3-го Маркиза Бьюта, который принял титул в 1848 году и начал восстановление замка в 1865 году.

В 1947 году Замок Кардиффа был отдан под опеку жителям города. Сегодня Городской Совет Кардиффа поддерживает здание в хорошем состоянии. Проводятся экскурсии.

См. также

• Список замков Уэльса

Ссылки

• [www.castlewales.com/cardiff.html Статья о замке на сайте castlewales.com]

Отрывок, характеризующий Кардифф (замок)

– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.