Замок Раби

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

 Национальный памятник культуры Чешской Республики (регистрационный номер 144 NP от  1978 года[1])

Замок
Замок Раби
Hrad Rabí

Вид на замок с северо-востока, на переднем плане замковый костёл Пресвятой Троицы
Страна Чехия
Город Раби
Архитектурный стиль Поздняя готика
Первое упоминание 1380
Дата основания начало XIII века
Сайт [www.hrad-rabi.eu/ Официальный сайт]
К:Википедия:Ссылка на Викисклад непосредственно в статьеКоординаты: 49°16′45″ с. ш. 13°37′06″ в. д. / 49.27917° с. ш. 13.61833° в. д. / 49.27917; 13.61833 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=49.27917&mlon=13.61833&zoom=12 (O)] (Я)

Замок Раби (чеш. Hrad Rabí) — большей частью руинированный средневековый готический замок, выступающий доминантой города Раби недалеко от Сушице, район Клатови Пльзенского края Чехии. Замок был основан в начале XIII века графами фон Боген (младшая ветвь рода Бабенбергов) и полностью перестроен в конце XV века в стиле поздней готики. В 1421 году в период гуситских войн национальный герой чешского народа Ян Жижка при штурме замка Раби потерял второй глаз, в честь чего замок получил в литературе прозвание «Чешская Мефона». В 1978 году замок внесён в список национальных памятников культуры Чешской Республики. Один из самых посещаемых туристами замков Пльзенского края.





История замка

Основание замка

Донжон («ядро») замка был возведен на известняковом утёсе в меандре золотоносной реки Отавы, вероятно, в начале XIII века в виде обитаемой сторожевой башни в романском стиле. Предполагается, что башня должна была охранять торговый путь между Сушице и Гораждёвице, а также богатые золотом россыпи на берегах Отавы. О первых владельцах башни никаких письменных свидетельств не сохранилось. Согласно последним историческим исследованиям, башня была возведена баварскими графами Богенами, которые получили район Сушице в 1124 году в результате брака рейхсфогта Фридриха Богенского (ум. в 1148) со Сватавой, дочерью чешского князя Владислава I[2][3]. После пресечения рода графов фон Боген в 1242 году район Сушице унаследовали Виттельсбахи, которые владели им до 1273 года. В конце XIII века район Сушице, по-видимому, вернулся в состав Чехии, а сторожевая башня перешла во владение панов из Вельгартиц, которые, вероятно, и возвели вокруг сторожевой башни замок[2][4][3][5][6].

Во владении панов из Ризмберка

Первое письменное упоминание о замке Раби относится к 1380 году, когда его владельцем был Пута I Швиговский из Ризмберка и на Швигове (ум. в 1399), род которого в результате покупки или наследования приобрёл замок у панов из Вельгартиц около середины XIV века. После смерти Путы I владения унаследовал его брат Брженек (ум. в 1407). Именно при Брженеке Швиговском из Ризмберка замок был существенно перестроен и превратился в одну из неприступнейших крепостей Чехии[2]. Укрепление замка было обусловлено начавшимся военным противостоянием на юге и западе Чехии между королём Вацлавом IV и членами так называемого Панского союза, к которому примкнул пан Брженек. Сыновья Брженека, унаследовав его владения, вскоре поделили их между собой: замок Раби получил Ян по прозвищу «Крк» (Шея), а замок Швигов перешёл к Вилему[2][3][7][8].

Поскольку Ян Крк Швиговский из Ризмберка (ум. в 1450), будучи верными католиком и приближённым короля, в начале гуситских войн выступил против партии подобоев, замок Раби стал одним из центров, где укрывались сторонники католической партии, и местом хранения их ценностей, а также имущества близлежащих монастырей. В 1420 году замок Раби был взят, разграблен и сожжён таборитскими войсками во главе с гетманом Яном Жижкой из Троцнова, при этом в замке были сожжены семеро монахов Милевского монастыря. Как свидетельствует хронист Лаврентий из Бржезовой, в замке Раби «было сложено для сохранения духовными и светскими лицами из округи множество добра безо всякого счета: в слитках золото, серебро, драгоценные камни и одежда, ценное оружие. Всю эту добычу, за исключением, конечно, денег, оружия и коней, табориты вынесли из замка, сложили в одну кучу и сожгли, а также предали сожжению за стенами замка семерых монахов и священников, захваченных ими в указанном замке. Юных же сыновей владетеля замка Иоанна, по прозвищу Крк, капитан Жижка... взял на своё попечение. После этого замок они разоряют и сжигают». В 1421 году Ян Жижка опять осадил замок, но во время штурма перед воротами замка был ранен стрелой в единственный оставшийся у него глаз, после чего ослеп полностью (в память об этом событии замок Раби получил в литературе прозвание «Чешская Мефона»). Несмотря на это, замок вновь был взят таборитами[2][8][9][10][11].

После смерти Яна Швиговского из Ризмберка в 1450 году замок Раби перешёл во владение его сына Вилема Младшего (ум. в 1479), занимавшего должность высочайшего коморника Чешского королевства. Вслед за Вилемом владельцем замка стал его родственник Пута II Швиговский из Ризмберка (ум. в 1504), занимавший пост верховного земского судьи. Пута начал масштабную перестройку замка в стиле поздней готики. К участию в этой перестройке, вероятно, был привлечён пражский архитектор Бенедикт Рейт. Замковый ареал был обнесён мощной крепостной стеной с системой передовых артиллерийских башен. В 1502 году в замке Раби прошёл земский сейм представителей панского и рыцарского сословий Чехии. Причиной собрания чешской знати стали накопившиеся противоречия между ней и городским сословием Чехии, прежде всего, по вопросу пивоварения, монополии на которое добивались чешские города. С Путой II Швиговским из Ризмберка связана также история возникновения т. н. «обезьяньего» налога в панстве Раби. Будучи любителем различных экзотических диковин, пан Пута приобрёл однажды огромных размеров обезьяну, которую поселил в замке Раби. Когда в 1494 году Пута II уехал по делам в Прагу, обезьяна сбежала из замка и поселилась в ближайшем лесу, наводя ужас на крестьян близлежащей деревни Хейна. Решив, что в лесу засел сам дьявол, крестьяне решили изловить его, рассчитывая получить за этот подвиг от пана Путы освобождение от податей. Вооружившись косами, серпами и топорами, крестьяне выследили обезьяну в лесу, убили и принесли ко двору рихтаржа. Весть об убийстве настоящего чёрта быстро разлетелась по всей Чехии. Когда пан Пута вернулся в замок, крестьяне во главе с рихтаржем принесли ему убитого чёрта, в котором Пута без труда узнал своего домашнего любимца. В гневе пан Пута обложил жителей деревни Хейна дополнительным ежегодным налогом, а саму деревню приказал именовать отныне «Сумасшедшая Хейна». Согласно Богуславу Бальбину (1621—1688), эти указания Путы II действовали ещё в конце XVII века[2][12][13][14].

Во время масштабной перестройки замка паном Путой II Швиговским в 80—90-х годах XV века были возведены два религиозных объекта: сохранившийся до наших дней готический замковый костёл Пресвятой Троицы, примыкающий к северо-восточным («первым») воротам замка, и дворцовая капелла в виде небольшого углового эркера в южной части «Брженкова» дворца, от которой мало что уцелело[15][16].

Замок в XVI—XIX веках

В 1544 или 1548 году обременённые долгами паны Бржетислав и Йиндржих Швиговские из Ризмберка, сыновья Путы II, продали замок Раби и панство за 7800 коп грошей Йиндржиху Курцпаху из Трахенберка, который, в свою очередь, в 1557 году перепродал их за 10 000 коп грошнй рыцарю Дивишу Маловецу из Либеёвиц. В 1561 году замок и панство Раби перешли за долги во владение пана Вилема из Рожмберка, одного из влиятельнейших вельмож Чешского королевства, который назначил сюда своего управляющего. В 1570 году хозяином замка стал рыцарь Адам Хановский из Длоуге-Вси, при наследниках которого замок пришёл в полное запустение. Желая предотвратить захват чешских замков послевоенными бандами, король Фердинанда III издал указ о сносе укреплений замка Раби, который, однако, не был исполнен[2][17][18].

После смерти Адама Хановского в 1598 году замок Раби перешёл к Криштофу Хановскому из Длоуге-Вси (ум. в 1628), наследники которого, получившие замок в совместное владение, затеяли долгую тяжбу о правах на его имущество, окончившуюся в 1648 году его разделом. В 1673 году замок Раби унаследовали Анна-Барбора Частоларова из Длоуге-Вси, вдова Яна Йиндржиха, и Ян Вилем Хановский из Длоуге-Вси. В конце концов, в 1708 году пустующий замок был продан графу Яну Филипу Ламберкскому, во владении которого замковые строения продолжили разрушаться ещё быстрее: в 1710 году замок был существенно повреждён мощнейшим пожаром, после чего его не охраняемые развалины стали использоваться жителями окрестных деревень в качестве бесплатного источника строительного камня. В 1792 году обрушились западные («четвёртые») ворота замка возле «Жижковой» башни, завалив насмерть крестьянина Вондроушка из Будетиц, разбиравшего их на строительный камень[2][19][18][15].

Замок в Новейшее время

В 1920 году граф Йиндржих Ламберк продал руины замка Раби за символическую цену в 1 крону Гораждёвицкому обществу сохранения художественных, исторических и природных памятников. Общество приступило к работам по спасению и реконструкции замка, благодаря которым руины замка сохранились до наших дней в нынешнем виде. В 1954 году замок был национализирован чехословацким правительством и в 1978 году признан национальным памятником культуры. В 70-х годах XX века была начата реконструкция замка. Сегодня замок Раби находится в ведении Ческобудеёвицкого отделения Национального института памятников Чешской Республики и является одной из наиболее посещаемых достопримечательностей Пльзенского края (к примеру, в 2014 году его посетил 56 051 турист), занимая первое место среди самых посещаемых замков края и опережая по этому показателю замки Кашперк, Вельгартице и Швигов[2][20][21].

<center> <center> <center>
Вид на замок с запада Вид на замок с воздуха Вид с севера первого двора на руины «Новых палат»,
капеллу (в центре), «пятые» ворота и конюшни (справа)
Вид с юга второго двора из донжона
на руины «Брженкова» дворца («Новых палат»)

</div>

Описание

Романский в своём ядре замок прошёл несколько динамичных этапов архитектурного развития, во время которых облик замка зачастую изменялся довольно радикально. После перестройки в XIV веке Раби приобрёл вид в общем обычного для Чехии того периода замка донжонного типа с большой центральной башней, представлявшей собой главное обитаемое и оборонительное строение всего замкового сооружения. Донжон замка представляет собой прямоугольную в плане башню размерами 19x13 метров, возвышающуюся на скальном утёсе посреди замкового ареала. Считается, что башня была возведена в период с начала XIII до начала XIV века, однако конструкция башни не содержит деталей, по которым можно было бы точно определить время её первоначальной постройки. Неоднозначным среди исследователей является и утверждение об изначально романском облике донжона: к примеру, Владислав Разим своими доводами опровергает теорию Томаша Дурдика о том, что баварцы возвели башню в романском стиле, основанную, в частности, на том, что окна третьего этажа башни имеют закруглённую сверху форму[20][22][23][24].

Ареал замка состоит из трёх разделённых между собой крепостными стенами дворов с собственными воротами, укреплёнными решётками и подъёмными мостами. От главных («первых») ворот на северо-востоке замка начинался первый или Большой, самый обширный замковый двор, занимающий добрую половину всего замкового ареала. В этом дворе размещались казармы и жилища слуг, в центре двора находились конюшни, построенные на месте первоначального замкового рва; здание конюшен сохранилось до наших дней. В восточной части первого двора, судя по характеру развалин, помещались темницы, из которых через специальный коридор можно было попасть во второй или Малый двор замка. На западной стороне Большого двора, севернее донжона, возвышаются руины четырёхугольной «Жижковой» башни, возведённой во время расширения и укрепления замка Брженеком Швиговским из Ризмберка в конце XIV века. Башня охраняла «четвёртые» ворота замка и получила своё название благодаря тому, что именно возле неё в 1421 году гетман таборитов Ян Жижка лишился своего второго глаза. Вторая четырёхугольная башня, названная «Голодной», была возведена в то же время на северо-востоке от Малого двора и позднее стала частью «Брженкова» дворца, известного также под названием «Новые палаты». Обширные руины «Брженкова» дворца занимают восточную часть замкового ареала, примыкая на западе к «пятым» воротам, соединяющим Большой и Малый дворы замка. Севернее дворца сохранились «третьи» замковые ворота с башней, охранявшей доступ в замок с востока. Руины старого дворца («Старых палат») располагаются в западной части первого двора между «Жижковой» башней (на севере) и «пятыми» воротами (на юге)[15][25][26][27].

Во второй (Малый) двор ведут относительно хорошо сохранившиеся «пятые» замковые ворота, рядом с которыми у подножия донжона располагались не сохранившиеся здания чёрной кухни и кладовой с подвалами. Южное крыло «Брженкова» дворца, выходящее в Малый двор, включало в себя просторный рыцарский зал и апартаменты, а также небольшую дворцовую капеллу в виде небольшого углового эркера, от которой мало что уцелело. Посреди второго двора находился глубокий замковый колодец, который в Новое время был засыпан[15].

Замок обнесён каменной крепостной стеной толщиной в несколько метров с округлыми и четырёхугольными крепостными башнями. Самая большая башня, в сечении имеющая многоугольную форму, расположена с западной стороны замка. В северо-западной части стены находится относительно хорошо сохранившаяся небольшая прямоугольная башня[15].

До наших дней сохранился готический замковый костёл Пресвятой Троицы, примыкающий к северо-восточным («первым») воротам замка, возведённый во время масштабной перестройки замка паном Путой II Швиговским. Под хором костёла располагалась артиллерийская башня, что архитектурно сближает этот храм с капеллой Швиговского замка. Первоначально костёл был соединён с замком деревянным подъёмным мостом, который вёл из замка в его эмпоры[15][16].

<center> <center> <center> <center>
Северо-восточные («первые») ворота замка Вид на руины «Старых палат» (слева) и «Жижковой» башни в западной части первого двора Вид со стороны конюшни на «третьи» ворота замка в восточной части первого двора Вид на «пятые» ворота в северной части второго двора, на переднем плане колодец

Напишите отзыв о статье "Замок Раби"

Примечания

  1. [monumnet.npu.cz/chruzemi/list.php?IdCis=NP%2C73 Национальный институт памятников Чешской Республики / Локация: Пльзеньский край(чешск.).
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Podrobná historie hradu Rabí.
  3. 1 2 3 Tomáš Durdík, Viktor Sušický, 2005, s. 172.
  4. Hrady Čech a Moravy, 2012, s. 259.
  5. Martínek, Jiří Sušicko – bylo či nebylo? (чешск.) // Historická geografie. — Praha: Historický ústav Akademie věd České republiky, 1999. — Č. 30. — S. 85—87.
  6. Dobroslava Menclová, 1971, s. 8.
  7. Dobroslava Menclová, 1971, s. 9.
  8. 1 2 Rudolf Bačkovký, 1948, s. 87.
  9. Рубцов Б. Т. [books.google.ru/books?id=gEr_AgAAQBAJ&pg=PA184&dq=%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA+%D0%A0%D0%B0%D0%B1%D0%B8&hl=ru&sa=X&ei=Y9GGVamvLsK9swHT-434AQ&ved=0CBoQ6AEwADgK#v=onepage&q=%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA%20%D0%A0%D0%B0%D0%B1%D0%B8&f=false Гуситские войны (Великая крестьянская война XV века в Чехии)]. — М.: Государственное издательство политической литературы, 1955. — С. 184. — 324 с.
  10. Лаврентий из Бржезовой. [www.vostlit.info/Texts/rus/Laurentius/frametext1.htm Гуситская хроника] / Перевод В. С. Соколова. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1962. — С. 65—66. — 332 с.
  11. Josef Ambrož Gabriel, 1859, s. 157.
  12. Miroslav Marek.
  13. Josef Ambrož Gabriel, 1859, s. 184—185.
  14. Josef Ambrož Gabriel, 1859, s. 206—207.
  15. 1 2 3 4 5 6 Josef Ambrož Gabriel, 1859, s. 159.
  16. 1 2 František Záruba, 2013, s. 66, 75.
  17. Josef Ambrož Gabriel, 1859, s. 207—208.
  18. 1 2 Rudolf Bačkovký, 1948, s. 89.
  19. Josef Ambrož Gabriel, 1859, s. 208—209.
  20. 1 2 Tomáš Durdík, Viktor Sušický, 2005, s. 173.
  21. [www.nipos-mk.cz/wp-content/uploads/2013/05/PAMATKY_navstevnost_2014.pdf Návštěvnost památek v krajích České republiky v roce 2014] (чешск.). Nipos-mk.cz. Národní informační a poradenské středisko pro kulturu (NIPOS) (2015). Проверено 24 июня 2015.
  22. Milan Novobilský, 2001, s. 115.
  23. Tomáš Durdík, Viktor Sušický, 2005, s. 177.
  24. Razím, Vladislav [www.pruzkumypamatek.cz/casopis-4-1.php?ID=2001-02-13 Hrad Rabí románský?] (чешск.) // Průzkumy památek. — Praha: Národní památkový ústav, územní odborné pracoviště středních Čech v Praze, 2001. — Č. 8. — S. 157—161. [www.webcitation.org/6g4aYz8cO Архивировано] из первоисточника 17 марта 2016.
  25. Tomáš Durdík, Viktor Sušický, 2005, s. 173—174.
  26. Milan Novobilský, 2001, s. 115—116.
  27. Dobroslava Menclová, 1971, s. 8—11.

Литература

  • Bačkovký, Rudolf. [books.google.ru/books?id=QTcZAAAAIAAJ&q=%22Hrad+Rab%C3%AD%22&dq=%22Hrad+Rab%C3%AD%22&hl=ru&sa=X&ei=D9eGVfKKJYO1sQHoiqnYBw&ved=0CCEQ6AEwATgK Bývalá česká šlechta předbělohorská i pobělohorská na svých sídlech v Čechách a na Moravě a ve svých znacích]. — Praha: Jindř. Bačkovský, 1948. — Т. 1. — 371 S.
  • Durdík, Tomáš; Sušický, Viktor. [books.google.ru/books?ei=YbmNVb_LMYfOygOooazACg&hl=ru&id=-6t9AAAAMAAJ&dq=%22Z%C5%99%C3%ADceniny+hrad%C5%AF%2C+tvrz%C3%AD+a+z%C3%A1mk%C5%AF.+Z%C3%A1padn%C3%AD+%C4%8Cechy%22&focus=searchwithinvolume&q=%22Rab%C3%AD%22 Zříceniny hradů, tvrzí a zámků: Západní Čechy]. — Praha: Agentura Pankrác, 2005. — 322 S. — ISBN 978-80-86781-06-8.
  • Gabriel, Josef Ambrož [books.google.ru/books?id=Rm8qAQAAIAAJ&pg=PA208&dq=hrad+R%C3%A1b%C3%AD&hl=ru&sa=X&ei=qn-TVcqGOOOdygOatbGYDA&ved=0CFQQ6AEwCA#v=onepage&q=hrad%20R%C3%A1b%C3%AD&f=false Hrad Rabí] (чешск.) // F. B. Mikovec Lumír. Belletristický týdenník. — Praha, 1859. — Sv. 9. — S. 157—160, 182—185, 206—209.
  • Jančo, Milan. [www.vysocinounavoziku.ji.cz/jdh2.pdf Jak dobýt hrad; památky takřka bez bariér 2]. — Praha: Národní památkový ústav, ústřední pracoviště, 2009. — S. 185—188. — 288 S. — ISBN 978-80-87104-47-7.
  • Kukal Z., Dudíková Schulmannová B., Valečka J., Čechová V., Pošmourný K. [books.google.ru/books?id=UApbAgAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Hrady Čech a Moravy: z čeho jsou a na čem stojí]. — Praha: Grada Publishing a.s., 2012. — 304 S. — ISBN 978-80-7075-740-6.
  • Menclová, Dobroslava. [www.academia.edu/19656210/Dobroslava_Menclov%C3%A1_R%C3%A1b%C3%AD_st%C3%A1tn%C3%AD_hrad_a_pam%C3%A1tky_v_okol%C3%AD_Rabi_State_Castle_and_monuments_around Rabí. Státní hrad a památky v okolí]. — Praha: Olympia, 1971.
  • Novobilský, Milan [www.evida.cz/mikota/DESTA01/DESTA01-s115-126-Novobilsky.pdf Úvaha o někteých komunikačních schématech hradu Rabí] (чешск.) // Dějiny staveb : Sborník příspěvků zkonference. — Plzeň: Klub Augusta Sedláčka a Fakulta architektury ČVUT, 2001. — S. 115—126. — ISBN 978-80-8659-602-0.
  • Záruba, František. [is.cuni.cz/webapps/zzp/detail/102360 Hradní kaple v Čechách]. — Disertační práce. — Ústav pro dějiny umění FFUK v Praze, 2013. — 482 S.
  • Varhaník, Jiří; Krušinová,Lenka; Kyncl, Josef; Kyncl, Tomáš [www.pruzkumypamatek.cz/casopis-4-1.php?ID=2005-02-03 Vnější opevnění hradu Rabí (část II.)] (чешск.) // Průzkumy památek. — Praha: Národní památkový ústav, územní odborné pracoviště středních Čech v Praze, 2005. — Č. 12. — S. 55—96.

Ссылки

  • [zpp.npu.cz/kamen/pdf/6.pdf Operativní průzkum a dokumentace Velké věže hradu Rabí] (чешск.). Kámen v památkové péči v ČR. Národní památkový ústav ČR (2014). [www.webcitation.org/6fyUXBSnx Архивировано из первоисточника 13 марта 2016].
  • [hrad-rabi.npu.portadesign.cz/cs/o-hradu/historie Podrobná historie hradu Rabí] (чешск.). Rabí — oficiální webová prezentace státního hradu. Správa státního hradu Rabí (2016). [www.webcitation.org/6fycxAC9C Архивировано из первоисточника 13 марта 2016].
  • [genealogy.euweb.cz/bohemia/svihov.html Švihovský z Rýzmberka] (чешск.). Genealogy.eu. Miroslav Marek (2009). [www.webcitation.org/6g4bRpwzB Архивировано из первоисточника 17 марта 2016].

Отрывок, характеризующий Замок Раби

– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]