Заморин
Заморин (англ. Samoothiri, Малаялам: സാമൂതിരി, русский термин образован от англизированного варианта англ. Zamorin) — титул, который носили правители в Кожикоде, государстве на юге Индии, в настоящее время это территория штата Керала. Заморины правили с XII по XVIII век, и были главной силой в регионе в средние века. Со времён династии Чера заморины были единственной силой, способной объединить все разрозненные княжества Керала. В 1766 году княжество Майсур во главе с Хайдар Али разбилo заморина и окончательно завоевалo его территории.
Португальский купец и мореход Васко да Гама посетил заморина в Кожикоде 18 мая 1498 года.
Современный потомок заморинов, лишённый привилегий, но сохранивший формальный титул — Кунхикуттан Раджа Трукунна Ковилакам (англ. Kunhikuttan Raja of Thriukunna Kovilakam)[1].
Содержание
Войны
Заморины были самыми влиятельными правителями в государстве Чера и неоднократно пытались расширить свои владения за счёт соседних земель. Войны с соседними провинциями в государстве Чера как правило были очень успешными.
Можно упомянуть следующие войны, которые вели правители Кожикоде в XIV—XV веках:
- Войны 1340—1350 годов. Заморин захватил соседние княжества Недунганад (Nedunganad), Параппанад (Parappanad) и Веттахунад (Vettathunad).
- Войны Тирунавия (Thirunavaya) (1353—1363) — несколько битв с княжествами Перумпадаппу (Perumpadappu) и Валлуванад (Walluvanad). В результате этих войн, заморину стала подчиняться вся южная часть Малабарского берега. Экспансия заморинов продолжилась в 1363—1405 годах: Кожикоде поглотило окружающие княжества Дармот Паникёр (Dharmoth Panicker), Пулаппата Наир (Pulappatta Nair) и Кавалаппара Наир (Kavalappara Nair). Зависимыми территориями стали Малаппурам, Ниламбур (Nilambur), Валлаппанаттукара (Vallappanattukara) и Манжери (Manjeri). В этих доминионах правил наследный принц Кожикоде — будущий заморин.
- Войны Ваянагара (Vijayanagara) (1424—1446) — довольно успешные для заморина войны с империей Ваянагара.
Экспедиция Васко да Гама
С начала XV века португальцы предпринимали планомерные попытки достичь Индии, продвигаясь все дальше на юг вдоль побережья Африки, огибая её, приближаясь все ближе и ближе к Малабарскому берегу Индии. Их цель была достигнута Васко да Гама, приплывшим в Кожикоде 20 Мая 1498 года во главе экспедиции из четырёх кораблей. Заморин, находившийся в это время в городе Понани (Ponnani), услышав о большой экспедиции европейцев, вернулся в Кожикоде. Васко да Гама был встречен с почётом — военным парадом 3000 солдат, и удостоен личной аудиенции с заморином. Однако подарки, которые Васко да Гама передал заморину как дар короля Мануэля, не произвели впечатления на заморина. Мусульманские торговцы, бывшие при дворе заморина, тут же нашептали, что подарки недостойны европейского правителя, и Васко да Гама больше похож на пирата или авантюриста, чем на королевского посла[2].
Товары, которые Васко да Гама привез для реализации на рынках Индии, продавались плохо. С местной администрацией возникли споры по поводу пошлин, которые должны были платить португальцы. Разочарованный, Васко да Гама отплыл из Кожикоде, силой прихватив с собой около двух десятков рыбаков[3].
Тем не менее, экспедиция Васко да Гама была необыкновенно успешной — выручка от продажи привезённых из Индии товаров в 6 раз превысила затраты на экспедицию.
Экспедиция Педру Алвариш Кабралa
Сразу после прибытия в Португалию экспедиции Васко да Гама, король Мануэл начал собирать новую экспедицию, на этот раз во главе с Педру Алвариш Кабралом. Эта экспедиция должна была быть гораздо более представительной, чем экспедиция Васко да Гама: 13 кораблей, 1500 человек. На этот раз подарки заморину предусматривались очень серьёзные, корабли были нагружены товарами на продажу, Педру Алвариш Кабрал получил представительские письма от короля Мануэла. Его задача заключалась в создании торговой фактории в Кожикоде. 13 Сентября 1500 года экспедиция достигла Кожикоде. За время, прошедшее с времён экспедиции Васко да Гама, заморин умер, и Педру Алвариш Кабрала встречал новый заморин — Манивикраман Раджа (Manivikraman Raja). Подарки и письмо короля Мануэла произвели впечатление на сей раз, и Педру Алвариш Кабрал получает разрешение (выгравированном на серебряном блюде) открыть торговую факторию в Кожикоде.
В октябре 1500 года заморин обращается с просьбой к Педру Алвариш Кабралу: арабские купцы следовали через прибрежные воды из Цейлона, везя на корабле боевых слонов для султана Хамбхата (Khambhat), Гуджарат. Заморин посчитал это контрабандой, и попросил перехватить корабль арабов. Педру Алвариш Кабрал послал одну каравеллу на перехват, и корабль арабов был захвачен и передан вместе с грузом в подарок заморину.
Резня в Кожикоде
К декабрю 1500 года было закуплено товаров в количестве, достаточном лишь для загрузки двух кораблей. Педру Алвариш Кабрал подозревал, что гильдия арабских купцов препятствует агентам португальцев закупать товары. Доказательств этому не было (и нет сейчас), но это звучало вполне правдоподобно, так как в начале XV века арабские купцы тоже следовали этой тактике, стремясь помешать китайским купцам. Педру Алвариш Кабрал пожаловался заморину, но тот отказался вмешиваться в этот спор. 17 декабря Педру Алвариш Кабрал решил действовать без разрешения заморина и захватил корабль арабов из Джидда, который грузился специями в порту Кожикоде. Арабские купцы немедленно организовали атаку разъяренной толпы на португальскую торговую факторию. От 53 до 70 человек были убиты, Около 20 человек спаслось и вплавь добралось до португальских кораблей. Спасшиеся утверждали, что видели среди погромщиков личных охранников заморина.
Прождав полный день — как отреагирует заморин, Педру Алвариш Кабрал решился на ответные действия. Он захватил около десяти арабских кораблей в районе Кожикоде, убил на них всех моряков, конфисковал товары, а сами корабли сжёг. Затем, обвинив заморина в потакании погрому на фактории, приказал кораблям целый день обстреливать незащищенный с моря город Кожикоде вместе с пригородами. Число погибших жителей оценивается в 600 человек[4].
24 декабря 1500 года Педру Алвариш Кабрал покинул разорённый Кожикоде, и отплыл на юг в Кочин, который находился в состоянии перманентной войны с Кожикоде. После этого пути заморина и португальцев, требовавших монополии в торговле специями разошлись, и португальцы сделали центром торговли город Кочин, где их тепло приняли.
См. также
Напишите отзыв о статье "Заморин"
Примечания
- ↑ uqconnect.net/~zzhsoszy/ips/c/calicut.html
- ↑ Castaneda, Herman Lopes de, The First Book of the Historie of the Discoveries and Conquests of the East India by the Portingals, London, 1582, in Kerr, Robert (ed.) A General History and Collection of Voyages and Travels Vol. II, London, 1811.
- ↑ M.G.S. Narayanan, Calicut: The City of Truth (2006) Calicut University Publications (The incident is mentioned by Camoes in The Lusiads, wherein it is stated that the Zamorin «showed no signs of treachery» and that «on the other hand, Gama’s conduct in carrying off the five men he had entrapped on board his ships is indefensible.»)
- ↑ The port of Pandarane has since vanished. Its location is usually identified as 'Pantalyini Kollam', a port that has since been annexed by the growing city of Quilandy; it is also sometimes identified with modern Kappad. (Dames, 1918: p.85)
Литература
- Hamilton, Alex. A new Account of the East Indies, Pinkerton’s Voyages and Travels, viii. 374
- Hart, Henry H. The Sea Road to the Indies. New York:MacMillan Company, 1950.
- Danvers, Frederick Charles. The Portuguese in India. New York:Octagon Books, 1966.
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Заморин
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
