Замоскворечье (исторический район)

Исторический район в Москве

Замоскворечье
Карта Замоскворечья и Якиманки (1760—1768)
История
Первое упоминание	1365 год
Другие названия	Заречье
Расположение
Округа	ЦАО
Районы	Замоскворечье, Якиманка
Станции метро	Новокузнецкая, Третьяковская, Полянка
Координаты	55°44′19″ с. ш. 37°37′42″ в. д.55.73861° с. ш. 37.62833° в. д. / 55.73861; 37.62833

Замоскворе́чье — исторический район в Москве, расположенный на территории Центрального административного округа на противоположной от Кремля стороне Москва-реки.

История

Замоскворечье в XIII—XIV веках

Как историческая местность, Замоскворечье стало формироваться в начале 1200-х годов. В это время вдоль тракта, ведущего в Золотую Орду, на неширокой полосе земли напротив Кремля начали строить свои дома и русские люди, и те, кто вышел родом из Орды, а местность стали называть Заречьем. Одна из самых древних построек — церковь Иоанна Предтечи, что под Бором, была возведена ещё в то время, когда кремлёвский холм покрывал лес, то есть в самом начале зарождения Москвы. В XIII—XIV веках в южной части Москвы располагались перелески, болота, заливные луга и озёра. Озерковская набережная и Озерковский переулок получили свои названия именно от них. Первые поселения Замоскворечья распространялись по берегу Москвы-реки и вдоль торговых дорог юго-восточного направления, сливавшихся в одну у Боровицкого холма. Сейчас это приблизительно район улиц Большой Ордынки, Пятницкой, Новокузнецкой. Но территория Замоскворечья заселялась не слишком активно, так как именно с этой стороны на Москву часто нападали неприятельские войска.

Долгое время Замоскворечье было московским предместьем. Первое документальное упоминание о Заречье относится к 1365 году. В этой местности со времён правления сына Дмитрия Донского, князя Василия Дмитриевича, располагались княжеские, а позднее и царские сады. Постепенно главные торговые пути в Замоскворечье смещались, но старые дороги не исчезали, а превращались во внутрислободские и межслободские транспортные артерии. Именно это непостоянство главных дорог Заречья привело к тому, что на равнинном рельефе местности образовалась сложная система улиц и переулков.

В конце XIV века территория, располагавшаяся ближе к Кремлю, принадлежала великому князю и была уже почти целиком застроена, в отличие от местности за старицей (старое русло Москвы-реки), где располагались монастырские и боярские сёла. Именно отсюда, от деревянной Никольской церкви на Берсеневке в 1493 году начался грандиозный пожар, перекинувшийся на другой берег Москвы-реки и сжёгший дотла Кремль. Чтобы впредь защитить Кремль от такой опасности, строения Замоскворечья, расположенные вдоль реки напротив Кремля, снесли, а на их месте высадили Государев сад. Таким образом, в Замоскворечье появились три дворцовые садовничьи слободы, в которых жили садовники, в обязанности которых входило ухаживать за фруктовыми деревьями. Слободы эти назывались: Верхние Садовники (район Берсеневской набережной), Средние Садовники (район Государева сада) и Нижние Садовники (район Земляного вала). Между слободками образовалась площадь, на которой построили общественные бани, а в годы правления Ивана Грозного здесь открылся самый первый московский кабак.

Вначале у слобод не было улиц, связи между владениями располагались либо по берегу реки, либо вдоль дренажных рвов, которые нужны были для защиты от частых паводков и заболачивания. Постепенно заселяться стали и более отдаленные участки Заречья. Одним из первых появилось дворцовое село Кадашево. Возможно, название села происходило от древнетюркского «кадаш» — товарищ, общинник, или от профессии жителей, мастеривших кадки для обихода княжеского двора. На месте этого села образовалась большая Кадашёвская слобода, в которой жили дворцовые ткачи. Рядом находилась слобода овчинников, у которых была своя церковь Михаила Архангела, а ещё южнее, на месте нынешних улиц Якиманки и Новокузнецкой располагались слободы толмачей (переводчиков) и ордынцев (перевозчиков дани). На самой окраине Замоскворечья селились казанские и ногайские торговцы, впоследствии образовавшие Татарскую слободу (сейчас улица Большая Татарская и часть Климентовского переулка).

Между слободками лежали поля и луга, о чём сейчас напоминают улицы Большая Полянка и Малая Полянка, Бахрушина (ранее Лужниковская) и прочие. Ворота Зареченского Государева сада выходили на улицу Балчуг. Эта улица — одна из самых известных в Москве, появилась в конце XIV века. Название её произошло от искажённого татарского «балчык» — глина, грязь. Как уже говорилось, чтобы обезопасить свои дома от наводнений, жители низинного Замоскворечья прокладывали к основному руслу многочисленные рвы (ровышки). Эти древние рвы дали название Раушской (Ровушской) набережной.

Помимо наводнений жителям Замоскворечья приходилось часто принимать на себя удар вражеских войск. Равнинный ландшафт, лишённый каких-либо естественных преград создавал прекрасные условия для нападения на город именно в этом месте. Большинство атак на Кремль и Китай-город предпринимались со стороны Заречья. Поэтому, когда в 1485 году начали строить ныне существующие кремлёвские стены, то в первую очередь возвели Тайницкую башню, расположенную с Замоскворецкой части, она должна была защитить Кремль в случае неожиданного нападения.

XV—XVI века

С годами авторитет и влияние Московского княжества росли, вражеские набеги случались всё реже, и Замоскворечье разрасталось всё активнее. На границе XV и XVI веков зародилась Пятницкая улица, служившая самым коротким путём от Москворецкого моста до Ленивого торга с Пятницкой церковью. Пятницкую в то время называли Ленивской большой мостовой — по названию торга. Торги, подобные Ленивому, часто возникали на границе поселения при дороге, где могло свободно разместиться большое количество телег. Так было и в случае Ленивого торга. Эта версия подтверждается тем, что храм Параскевы Пятницы, стоявший вблизи площади называли также Прощей — местом прощания, то есть околицей. В разное время Ленивкой называли и Пятницкую улицу в Москве, и Новокузнецкую.

Учитывая «пограничное» расположение Замоскворечья по отношению к Кремлю, выглядит логичным тот факт, что в начале XVI века в этой местности возникли первые военные поселения. В 1535 году в Заречье разместился отряд Пищальников из Пскова, а, начиная с 1550 года, Иван Грозный устроил в Замоскворечье несколько стрелецких слободок, которые расположились на месте нынешнего Климентовского переулка. Стрелецкие поселения значительно усилили безопасность местности, но вплоть до конца XVI века никаких оборонительных сооружений в Замоскворечье не было. Основную защитную функцию исполняли передвижные крепости, их называли гуляй-города или «обозы». Все эти атрибуты были присущи и стрелецким слободкам. Именно благодаря подобным защитным сооружениям Москва сумела выстоять во время нашествия орды Газы Гирея в 1591 году.

В период 1591—1592 годов по периметру Земляного города строится оборонительное сооружение, названное Деревянным городом. Часто его называют Скородомом — из-за быстроты постройки. Возникновение этого сооружения привело к изменению географии Замоскворечья. Замоскворечье с центральной Кадашевской слободой, в пределах которой располагались Государев Хамовный двор и церковь Воскресения, в то время выглядело хаотичным жилым массивом с вкраплениями болот и полей. Часть незаселённых мест появилась в 1571 году, когда Замоскворечье понесло значительные утраты при очередном набеге татар. Все эти факторы сдерживали развитие городского типа планировки. Тем не менее, близость к Большому городу сыграла свою роль, и постепенно Замоскворечье начало заселяться ремесленным людом, обретая упорядоченный рисунок кварталов. Вплоть до XVII века Замоскворечье состояло из деревянных построек. Исключением являлись здания церкви Иоанна Предтечи что под Бором, Иванова Монастыря, храма Георгия в Ендове. Многие зареченские усадьбы включали в себя сады и огороды, что на долгие годы стало отличительной чертой данной местности.

XVII век

В начале XVII века через Серпуховские ворота в Замоскворечье, а затем и в Кремль прошёл польский ставленник Лжедмитрий I. Тогда, в 1612 году, в Замоскворечье организовался центр сопротивления польским интервентам, и этот район Москвы был практически весь уничтожен во время боёв. 24 августа 1612 года в Замоскворечье войска Минина и Пожарского одержали победу над польской армией, что определило дальнейшую судьбу освободительных действий. Вероятно, что во время боёв с поляками деревянные укрепления Скородома сгорели, и его сменили бастионы Земляного города, строившиеся поэтапно с 1628 по 1629 года и с 1637 по 1638 года.

В XVII веке население Замоскворечья можно было условно разделить на три группы. В первую входили жители слобод, которые были связаны с обслуживанием великокняжеского двора: Садовническая, Овчинная, Кузнечная, Монетная, Кожевенная и Ямская Коломенская слобода. Во вторую группу входили купцы, которые переселялись в Замоскворечье, так как земли здесь были очень дёшевы. Третьей составной были стрельцы, которые несли караульные обязанности, а также выполняли функции пожарных. К тому же, многие стрельцы также занимались торговлей.

Если попытаться упорядочить данные о заселении Замосквореченских территорий, то можно выделить три этапа. Вначале заселялись прибрежные территории в устье реки Неглинной, затем застраивается местность чуть западнее Петровской башни Кремля, а к концу XIV века увеличивается плотность населения в северо-западной и северной части Заречья.

В XVI—XVII веках вдоль древних дорог юго-восточного направления начинают формироваться нынешние Новокузнецкая и Большая Татарская улицы. Ранее обособленные улицы разрастались, сливаясь в единое поселение. В 1701 году во время очередного пожара погиб Государев сад, и его территория также начала застраиваться. В 1731 году Замоскворечье окончательно разделилось на пограничную улицу Ордынку, и центральную улицу Пятницкую, по названию которой стала называться вся часть Заречья.

Оборонительная функция была главной для Замоскворечья вплоть до Петровских времен. После подавления Стрелецкого бунта, главными участниками которого стали обитатели стрелецких слободок Замоскворечья, стрелецкие полки расформировали. Часть восставших была казнена, а часть распределили по регулярным военным полкам. Столицу из Москвы перенесли в Санкт-Петербург, и придворные овчинники, садовники, кузнецы и монетчики лишились своих заработков при дворе. Единственными, кто почти не пострадал от перемен, были торговцы, также обитавшие в Замоскворечье. Земли, утратившие хозяев, раздавали либо высоким военным чинам, либо купцам (преимущественно тем, кто занимался поставками для армии). Постепенно Заречье становится местом обитания московского купечества. Этот факт ярко отражён и в пьесах известного драматурга, уроженца Замоскворечья, А. Н. Островского, и на полотнах живописцев П. А. Федотова, В. Г. Перова, И. М. Прянишникова. Среди обитателей Заречья было много миллионеров-компанейщиков, например, Козьма Матвеев, на средства которого на Пятницкой построили церковь Святого Климента. И дворяне тоже не чурались этой местности, возводя здесь свои особняки.

XVIII—XIX века

Вплоть до начала XIX века эта историческая местность Москвы представляла собой совокупность больших кварталов, застроенных домами купцов и мещан. В. Г. Белинский писал о Замоскворечье:

Там окна занавешены занавесками, ворота — на запор, при ударе в них раздается сердитый лай цепной собаки, все мертво или, лучше сказать, сонно: дом или домишко похож на крепость, приготовившуюся выдержать долговременную осаду.

Именно благодаря неспешному провинциальному укладу жизни замосковрецких купцов Москву стали называть «большой деревней». Заречье было как бы отдельным городом со спокойной патриархальной атмосферой. Чуть свет, когда большая часть москвичей ещё спала, жители Замоскворечья торопились в свои лавки. Вечерами было принято чаёвничать у раскрытых окон с непременным атрибутом — большим самоваром. И спать здесь ложились очень рано, когда в Большом городе ещё кипела жизнь.

Панорама Замоскворечья со стороны Кремля. Д. Индейцев, акварель, около 1850 года

Замоскворечье до сих пор страдало от ежегодных наводнений, во время которых улицы превращались в русла рек. Вода заливала не только подвалы, но и первые этажи некоторых домов. Названия Болотной площади и Болотной набережной остались напоминанием о том времени. Сейчас на месте болотной площади разбит сквер, в котором установлен памятник И. Репину, а в старину здесь проводили кулачные бои, на которых присутствовали даже государи. Кроме того, на этой площади проводили казни. На Болотной площади казнили Емельяна Пугачёва и его соратников.

В 1783 году очередное наводнение уничтожило не только небольшие деревянные лавки, но и некоторые каменные строения, а также колокольню церкви Георгия в Ендове, после чего городские власти наконец-то отнеслись к проблеме со всей серьёзностью, и решили построить Водоотводный канал. Для сооружения канала использовали старое русло Москвы-реки (старицу). Проектирование водоотводного канала проводили с учётом уже существующей архитектурной планировки, поэтому конфигурация улиц была изменена незначительно, а под слом ушли преимущественно деревянные дома. Каменные здания, даже если они и выходили за пределы красных линий плана, оставляли, и некоторые из них сохранились до наших дней. Построенный в 1783—1786 годах водоотводный канал закрепил естественную границу, которая располагалась между узкой прибрежной частью Замоскворечья и основной его территорией.

В 1787 году в Замоскворечье случился пожар, продолжавшийся 10 часов — пострадали Ордынка и Пятницкая, сгорело 86 каменных и деревянных домов и 98 лавок.

В 1861 году в России было отменено крепостное право, что привело к значительным переменам в экономической жизни страны. Большее внимание стали уделять фабрикам и заводам, произошли изменения в сфере занятости населения. Благодаря этим событиям кардинально изменился и образ жизни русского купечества. В эпоху позднего классицизма дома дворцового типа строили для себя уже не представители родовой знати, а чаще всего именно купцы. Но атмосфера спокойствия, способствовавшая душевному равновесию и комфорту, продолжала оставаться важным элементом Замскворечья. Возможно, благодаря этой особенности в XIX веке здесь всё чаще селятся представители творческой интеллигенции, имена которых вошли в историю русской культуры.

В доме на Малой Ордынке родился знаменитый русский драматург А. Н. Островский. В доме на улице Пятницкой в середине 1850-х годов снимал квартиру Л. Н. Толстой. На Большой Ордынке находится, так называемое, Куманинское подворье — здесь проживала тётка писателя Ф. М. Достоевского, у которой он часто гостил. В этом же доме жила семья поэта-сатирика В. Ардова, здесь во время своих визитов в Москву останавливалась А. Ахматова.

Знаменитый французский поэт Теофиль Готье так писал о Замоскворечье XIX века:

Набережная на другом берегу Москвы-реки, вдоль которой идут особняки и великолепные дома современной архитектуры, прямыми своими линиями создает как бы основание огромному океану домов и крыш, которые тянутся за ней до бесконечности. Нельзя представить себе ничего более прекрасного, богатого, роскошного, сказочного, чем эти купола с сияющими золотом крестами… Я долго стоял вот так, в восторженном оцепенении, погруженный в молчаливое созерцание.

Замоскворечье в XX веке

В 1920-е годы была перестроена Большая Якиманка — создавалась магистраль, соединившая Замоскворечье с центром города. Улица практически полностью изменилась, от старой Якиманки осталась лишь церковь Иоанна Воина и дом купца Игумнова (нынешнее посольство Франции). В 1931 году на стрелке (безымянном острове), образованной при строительстве Водоотводного канала, по проекту Бориса Иофана для членов правительства построили знаменитый Дом на набережной — грандиозный жилой комплекс, со всеми необходимыми службами. По замыслу архитектора здание было тёмно-красным, как и Кремль, но в итоге его построили угрюмо-серым. К комплексу Дома на набережной принадлежит и кинотеатр Ударник и нынешний Театр эстрады. В этом доме жили и многие знаменитости, в числе которых Герой Социалистического Труда А. Стаханов. В 1934 году снесли церковь Параскевы Пятницы, от которой пошло название улицы Пятницкой. На месте церкви была построена станция метро Новокузнецкая. Но в сравнении с другими районами Москвы, архитектурный облик Замоскворечья сохранился достаточно хорошо. В 1960-1970 годы улицы Пятницкая, Большая Полянка, Большая Ордынка, Новокузнецкая, расположенные в пределах Садового кольца были признаны заповедными зонами. Главные улицы Замоскворечья, расположенные за Садовым кольцом: Кожевническая, Дубининская, Большая Серпуховская, Люсиновская, Павловская.

В наши дни Замоскворечье, как и вся Москва, продолжает меняться. Например, на стрелке появилась очередная достопримечательность — памятник Петру I (З. Церетели). Изначально это был памятник Христофору Колумбу, и создавался он для Доминиканской республики. Но Доминиканское государство от памятника отказалось, и Колумб превратился в русского императора. Самые известные достопримечательности Замоскворечья — это церкви и музеи. К самым известным зареченским церквям относится церковь Всех Скорбящих Радость, построенная по проекту архитектора Баженова в 1790 году. Сохранилась до наших дней Церковь Климента папы Римского (1762), расположенная в Климентовском переулке. И, наконец, в Лаврушинском переулке Замоскворечья находится один из самых известных московских музеев — Третьяковская галерея.

Литература

• Иванов О. Замоскворечье. Страницы истории. — М.: Издательство В. Шевчук, 2000. — 352 с. — 5000 экз. — ISBN 5-94232-001-2.
• Замоскворечье. Путеводитель с картами. — 2001. — 96 с. — (Country Guide). — ISBN 5-86394-152-9.
• Колодный Л. Москва в улицах и лицах. Китай-город. Замоскворечье. — М.: Голос-Пресс, 2003. — 384 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-7117-0449-4.
• Аверьянов К. А. История московских районов: Энциклопедия. — М.: Астрель, АСТ, 2008. — 830 с. — ISBN 978-5-17-029169-4.

Ссылки

• [maps.yandex.ru/?text=Россия%2C%20Москва%2C%20Пятницкая%20улица&sll=37.628253%2C55.738612&ll=37.627796%2C55.735668&spn=0.027466%2C0.015497&z=13&l=map%2Cstv&ol=stv&oll=37.62779552%2C55.73566794&ost=dir%3A9.216484649235225%2C0.15304578007406233~spn%3A90%2C55.3858115367926 Замоскворечье] на сервисе Яндекс.Панорамы.

Отрывок, характеризующий Замоскворечье (исторический район)

В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.