Замужество Марии Браун

Замужество Марии Браун
Die Ehe der Maria Braun
Жанр	мелодрама
Режиссёр	Райнер Вернер Фасбиндер
Продюсер	Вольф-Дитрих Брюкер, Фолкер Канарис, Михаэль Фенглер
Автор сценария	Петер Мертесхаймер, Райнер Вернер Фасбиндер, Пиа Фрелих, Курт Рааб (не указан в титрах)
В главных ролях	Ханна Шигулла, Клаус Левич, Иван Десни
Оператор	Михаэль Балльхаус
Композитор	Пер Рабен
Кинокомпания	«Albatros Filmproduktion», «Fengler Films», «Tango Film», «Trio Film», «Westdeutscher Rundfunk» (WDR)
Длительность	120 мин
Бюджет	DEM 1,975 млн
Страна	ФРГ
Язык	немецкий
Год	1979
IMDb	ID 0079095
Выход фильма «Замужество Марии Браун» (оригинальное название — Die Ehe der Maria Braun)

К:Фильмы 1979 года

«Замужество Марии Браун» (нем. Die Ehe der Maria Braun, 1979) — исторический фильм немецкого режиссёра Райнера Вернера Фасбиндера, который принёс ему запоздалый международный успех. Первая часть трилогии фильмов о немках, рисующая картину восстановления Западной Германии после Второй мировой войны. В главной роли — Ханна Шигулла.

Сюжет

Красная армия на подходе к Берлину. В загс, где только что расписались Герман Браун и Мария, попадает бомба. После единственной брачной ночи Брауна отправляют на фронт. По окончании войны Мария то и дело приходит на вокзал в ожидании возвращения мужа. Долгое время о нём не поступает никаких вестей.

Когда один из сослуживцев мужа наконец сообщает Марии, что она стала вдовой, девушка устраивается на работу в бар для американских солдат. Чтобы содержать мать, она заводит себе любовника — одного из оккупантов, малопривлекательного негра по имени Билл. Когда они занимаются любовью, в дом наконец возвращается Герман. Начинается потасовка, в которой Мария убивает Билла. Герман берёт вину на себя и отправляется за решётку.

По-прежнему надеясь воссоединиться с супругом, Мария Браун устраивается в крупный концерн, расположенный в другом городе. Она становится незаменимой для его владельца Карла Освальда, причём не только на работе, но и в постели. Промышленник без ума от Марии, он предлагает ей руку и сердце; в то же время всем известно, что из-за болезни жить ему осталось всего пару лет.

Разузнав про мужа возлюбленной, фабрикант втайне от неё посещает Германа в тюрьме и договаривается о том, что после освобождения тот уедет из страны за океан. В обмен на несколько лет счастья с Марией он обещает оставить своё состояние обоим супругам Браунам. Главная героиня узнаёт о сговоре мужчин только после смерти Освальда, когда адвокат зачитывает его завещание. Тот сдержал своё обещание, супруги Браун отныне богаты. На дворе 1954 год.

Заканчивается фильм очередным взрывом. Когда Мария Браун наконец уединяется у себя в доме с вернувшимся к ней Германом, особняк взлетает на воздух: в кухне остался невыключенным газ. Сцена сопровождается восторженными криками телекомментатора трансляции финала чемпионата мира по футболу: «И вот время пришло! Германия — чемпион мира!!»

В ролях

• Ханна Шигулла — Мария Браун
• Клаус Лёвич — Герман Браун
• Иван Десни — Карл Освальд
• Гизела Улен — мать
• Элизабет Триссенаар — Бетти Кленце
• Готфрид Йон — Вилли Кленце
• Харк Бом — Зенкенберг
• Джордж Иглс — Билл
• Клаус Хольм — доктор
• Гюнтер Лампрехт — Ханс Ветцель
• Антон Ширзнер — дедушка Бергер
• Лило Пемпайт — фрау Эмке
• Соня Нойдорфер — сестра милосердия
• Фолькер Шпенглер — кондуктор в поезде
• Изольда Барт — Веви
• Райнер Вернер Фасбиндер — розничный торговец

Съёмочная группа и производство

• Производство «Albatros Filmproduktion», «Fengler Films», «Tango Film», «Trio Film», «Westdeutscher Rundfunk» (WDR).
• Режиссёр: Райнер Вернер Фасбиндер
• Сценарий: Петер Мертесхаймер (Peter Märthesheimer), Райнер Вернер Фасбиндер, Пиа Фрелих (Pea Fröhlich), Курт Рааб (Kurt Raab, не указан в титрах)
• Продюсер: Вольф-Дитрих Брюкер (Wolf-Dietrich Brücker), Фолькер Канарис (Volker Canaris), Михаэль Фенглер (Michael Fengler)
• Сопродюсер: Ханнс Экелькамп (Hanns Eckelkamp)
• Оператор: Михаэль Бальхаус (Michael Ballhaus)
• Художники: Хельга Бальхаус (Helga Ballhaus), Клаус Хольманн (Claus Hollmann), Норберт Шерер (Norbert Scherer)
• Композитор: Пер Рабен (Peer Raben)
• Монтаж: Франц Вальш (Franz Walsch, псевдоним Р. В. Фасбиндера), Юлиана Лоренц (Juliane Lorenz)
• Костюмы: Барбара Баум (Barbara Baum)
• Грим: Анни Нёбауэр (Anni Nöbauer)

Производство

Идея фильма пришла из нереализованного телепроекта «Браки наших родителей», который Фассбиндер готовил вместе с Александром Клюге. Почти весь фильм был снят в городе Кобург; для съёмки первой и заключительной сцен вся группа переехала в Берлин. Во время съёмок Фассбиндер часто принимал кокаин и конфликтовал с продюсером Михаэлем Фенглером. По предварительной договорённости режиссёр должен был получить 50 % доходов от фильма, однако Фенглер перепродал права на дистрибуцию таким образом, что доля Фассбиндера упала до 15 %. Длительные творческие отношения между продюсером и режиссёром были расторгнуты, финансовые разногласия выплеснулись в затяжной судебный процесс.

В фильме скрупулёзно воссозданы декорации и костюмы послевоенной Германии, а выверенное освещение и простроенные мизансцены наводят на мысль о театральной постановке. Звучит музыка послевоенного времени, включая две известнейшие композиции Гленна Миллера — «В настроении» (англ. In the Mood) и «Серенада лунного света» (англ. Moonlight Serenade). Исходная сценичность рассказа о Марии Браун позволила перенести его на театральные подмостки.

Премьера и прокат

Премьера фильма состоялась 20 февраля 1979 года на Берлинском кинофестивале, а 23 марта фильм вышел в широкий прокат в ФРГ. Чтобы заинтересовать фильмом как можно больше народа, в преддверии премьеры Герхард Цверенц поместил в журнале «Штерн» повесть, основанную на сюжете ленты.

Жюри Берлинале присудило Ханне Шигулле «Серебряный медведь» за лучшую женскую роль. В общей сложности фильм был удостоен 12 кинонаград, в США выдвигался на соискание «Золотого глобуса». «Замужество Марии Браун» стало хитом во многих странах и даже было разрешено к прокату в ГДР, чего прежде с фильмами Фассбиндера не случалось.

Критические отзывы

Новый фильм Фассбиндера показался кинокритикам 1970-х самым его доступным, наименее авангардным проектом. Сочетанием лиричности с эпическим размахом «Замужество Марии Браун» впечатлило Франсуа Трюффо, который заявил на страницах «Кайе дю синема», что Фассбиндер наконец-то «вырвался из синефильской башни из слоновой кости». Американский журнал New Yorker окрестил Марию Браун «невероятной помесью Марлен Дитрих с Джин Харлоу».

В зарубежных отзывах о фильме преобладало аллегорическое прочтение: рецензентам казалось, что судьба Марии Браун повторяет судьбу самой Германии, которая восстала из пепла войны и национального уничижения как эффективная, но бездушная предпринимательница. Феминистки с удовлетворением отмечали, что Мария Браун отвергает аксиомы, на которых базируется классическая голливудская «женская мелодрама» вроде «Милдред Пирс».

В побежденной Германии женщине приходится вести себя как мужчина. Мария из числа тех, кто совершил «экономическое чудо» 1950-х годов, заслужил право на домик, телевизор и газовую плиту. Жизнь, казалось бы, наладилась. Но именно что «казалось бы». Мария погибает при взрыве бытового газа: то ли несчастный случай, то ли самоубийство, признание невозможности жить после всего, что было с ней и её страной.

— М. Трофименков

Финальная сцена

Фассбиндер любил поддразнивать воображение зрительного зала недоговорённостями. «Заключительный взрыв продолжает отдаваться в сознании долго по окончании фильма», — констатирует киносправочник Time Out. Вопрос о том, является ли взрыв газа случайностью, парапраксисом или преднамеренным поступком главной героини, оставлен всецело на усмотрение зрителя. В этой длинной сцене Мария ведёт себя настолько непринуждённо, что её трудно заподозрить в намерении совершить суицид.

Если Мария намеренно оставила газ незакрытым, то её поступок допускает разнообразные мотивировки. Возможно, Марию уязвило осознание сговора мужчин за её спиной: отложенное счастье, намекает режиссёр, это уже не счастье. Возможно также, что сильная, чистая любовь к мужу, которая заставляла её добиваться успеха в жизни, требовала того, чтобы объект этого чувства находился на расстоянии. Киноведы так и не пришли к единому мнению на этот счёт.

Ссылки

• «Замужество Марии Браун» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v31548 Замужество Марии Браун] (англ.) на сайте allmovie

Отрывок, характеризующий Замужество Марии Браун

Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.