Западнопанджабские языки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Западнопанджабские языки или лахнда — это гипотетическая группа индоарийских языков, распространённых в основном на северо-западе и в центральной части Пакистана, а также в некоторых районах Индии и Афганистана. Несмотря на название эти языки не следует смешивать с восточным панджаби (собственно панджаби). Другие названия — лахнда или ленди («западный»), западный панджаби (это может вызвать путаницу с языком пакистанских панджабцев, для которого обычно используют такое же название), джатки (в силу того факта, что на них говорили многие джаты).


Первым исследователем, выделившим эти языки, был Дж. Грирсон. Он считал, что отличия восточного панджаби от западного объясняются влиянием одного из диалектов западного хинди. Дж. Грирсон выделил 4 группы диалектов:

центральную (шахпурский диалект);
южную (мултани, бахавалпури, сирайки хиндки и др.);
северо-западную (савайн, дханни, хиндко);
северо-восточную (чибхали, потхвариаванкари, гхеби).[1]

Некоторые исследователи рассматривали эти идиомы как диалекты одного языка. В частности Ю. А. Смирнов выделял две группы диалектов:

южную (диалекты мультани, джатки, тхали);
северную (потхохари, чибхали, пунчхи, аванкари, шахпурский диалект Соляного хребта, гхеби, дханни, хиндко Пешавара, тинаули, дхунди-кайрали).

Кроме того, некоторые авторы рассматривали западнопанджабсие языки, как диалекты собственно панджаби. Однако при этом не учитывались значительные грамматические и лексические различия этих языков. В частности, для них характерно большее значение синтетических форм; образование форм будущего времени с помощью суффикса -s-, а не -g-; своеобразные причастные и деепричастные формы; своеобразная система склонения имён и другие особенности.[2]

Однако в настоящее время возобладала точка зрения, согласно которой составляющие этой гипотетической языковой общности скорее являются самостоятельными языками. Этому способствовали исследования К. Шекла, который в своих работах подверг сомнению реальность языкового объединения, указав на фонетические и грамматические расхождения различных групп диалектов. Языки сирайки (южная группа диалектов) хиндко (северо-западные диалекты) и потхохари (северо-восточные диалекты) рассматриваются как самостоятельные. В частности, во время переписи населения в Пакистане сирайки назвали родным 10,53 % населения, что делает его четвертым языком в стране по количеству носителей после панджаби, пушту и синдхи.[3]



Классификация Ethnologue

В известном справочнике по языкам мира Ethnologue западнопанджабские языки вместе c с вариантом панджаби, используемым в Пакистане и языком джакати (на Украине) отнесены к макроязыку «лахнда» (код ISO-639 lah)[4].

Такое объединение базируется не столько на лингвистических, сколько на экстралингвистических соображениях.

Напишите отзыв о статье "Западнопанджабские языки"

Примечания

  1. Зограф Г. А. Языки Южной Азии. — М.: Наука, 1990. — С. 47-48.
  2. Смирнов Ю. А. Язык ленди. — М.: Наука, ГРВЛ, 1970. — С. 14-16.
  3. [www.statpak.gov.pk/depts/pco/statistics/other_tables/pop_by_mother_tongue.pdf Population by mother tongue (2008)]
  4. [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=lah Лахнда] в Ethnologue. Languages of the World, 2015.

«Википедия» содержит раздел
на западнопанджабском языке
«پہلا صفہ»

Отрывок, характеризующий Западнопанджабские языки

– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.