Западный марксизм

За́падный маркси́зм (англ. Western Marxism) — так называется марксизм, получивший развитие на Западе после Октябрьской революции.

Это течение, которое, с одной стороны, противостоит сталинской интерпретации марксизма, критически отзываясь и о «реальном социализме» в СССР 1930-80 гг., а с другой — критически развивает наследие Маркса и Энгельса, критикуя капиталистическую систему. Основоположниками принято считать Дьёрдя Лукача, Карла Корша, Антонио Грамши. В рамках этого направления сформировались две основные традиции: «Диалектико-гуманистическое» и «Сциентистское».

«Диалектико-гуманистическое направление»

«Диалектико-гуманистическое», предлагавшее поставить человека в центр марксистской философии. В данном случае сочетаются разработки Маркса из «Экономическо-философских рукописей 1844 года» и фрейдизм, экзистенциализм, неогегельянство. В данное направление входят:

• Франкфуртская школа. По мнению китайских профессоров-марксистов Юань Гуйжэня и Ян Гэна, «после Франкфуртской школы западный марксизм и марксоведение уже не имели никакого отношения к социальной практике и в определенной степени превратились в критику с позиций книжного кабинета».
• Фрейдомарксизм (В. Райх, Г. Маркузе, Э. Фромм)
• Экзистенциалистский марксизм (Ж. П. Сартр, К. Касториадис, К. Лефор). Также идеи, близкие к марксизму, разрабатывали Э. Фишер, А. Шафф, К. Косик, Ф. Марек. Среди работ Ж. П. Сартра, посвященных этой тематике, можно выделить «Проблемы метода» и «Критика диалектического разума». Ж. П. Сартр представляет практически действующего индивида как источник социальной диалектики. Основной акцент в этом направлении делается на человеческую субъективность, проблемы отчуждения (то, на что делал сильный упор ранний Маркс), проблемы восстановления целостности человека.
• Феноменологический марксизм, получивший распространение в основном в Италии и США (Энцо Пачи, П. Пиконе). Энцо Пачи пытался соединить Гуссерля с Марксом путём соединения феноменологии и марксизма. Роватти, Вигорелли разрабатывали проблематику человеческих потребностей, революционного субъекта истории и т. д.
• Марксистский историцизм — этого направления придерживались последователи А. Грамши — Н. Баладони, Л. Группи, Э. Серени. Исходя из его понимания философии как «философии практики», они отвергли разделение марксистской философии на диалектический и исторический материализм.
• Будапештская школа (А. Хеллер, М. Вайда, Д. Маркуш, Ф. Фехер) — последователи идей молодого Дьёрдя Лукача (в частности, особенное значение имеет его работа «История и классовое сознание»), в которой диалектика представляется как взаимосвязь и взаимопереход объекта и субъекта, а во главу угла ставится понятие общества как целостности.
• Школа «Праксис», сложившаяся вокруг одноименного югославского журнала, выходившего в Загребе (Г. Петрович, П. Враницкий, М. Кангрга, Р. Супек, М. Маркович, С. Стоянович). В основе их работ лежит понятие практики как фундаментального отношения между субъектом и объектом. Они разрабатывали проблематику человека, а также пытались воздействовать на систему самоуправления в Югославии.
• Эрнст Блох (1885—1977) с его «философией надежды». Блох строит общую концепцию развития мира, в которой субъект и объект сначала слитны, затем разделяются, а затем воссоединяются снова. Марксизм, по Блоху, это «конкретная утопия», соединяющая предвидение будущего с его возможностью его революционного сотворения.

«Сциентистское направление»

«Сциентистское направление», предлагавшее поднять марксизм на высокий научный уровень, очистив его от абстрактного философствования.

• Луи Альтюссер и его последователи (Э. Балибар, Д. Лекур, П. Реймон). Это течение нередко называют «структуралистский марксизм» или «альтюссерианство». Представители этого направления считают, что марксизм должен выявлять свою специфику как науки, освобождаясь от философии субъекта, от телеологической гегелевской диалектики, от идеологии, от эмпиризма. Выдвигается концепция «сверхдетерминации» — мысль о том, что основное экономическое противоречие в обществе должно решаться с помощью политики, идеологии и т. п. Поэтому революция происходит не там, где экономическое противоречие наиболее развито, а там, где на него накладываются иные противоречия.
• Гальвано делла Вольпе (1895—1968) и его последователи рассматривали марксистское учение об обществе как конкретную науку. Делла Вольпе считал, что науке необходимы определённые абстракции, а философия сводится к общей методологии.
• Аналитический марксизм (80-90е гг. XX в.) — представители (Эрик Олин Райт, Дж. Коэн, Ю. Элстер, Дж. Ремер и др.) — стремились развить учение об обществе как науку на основе строгих современных методов. Развиваются микро- и макроуровневый подходы. На макроуровне предложена концепция соотношения производительных сил и производственных отношений, базиса и надстройки, на микроуровне — исследование поведения индивидов. Эти исследования проводились с помощью методов математического моделирования, теории игр и т. д.

Прочее

• Мир-системный анализ И. Валлерстайна, Андре Гундер Франка, Самир Амина и других.
• Теория зависимого развития А. Г. Франка, Теотониу душ Сантуша, Руй Мауро Марини, Родольфо Ставенхагена, Рауля Пребиша и других.

Синтез Хабермаса

С 60-х годов XX века наиболее крупным автором западного марксизма постепенно становится синтезировавший идеи диалектико-гуманистического и сциентистского направления Юрген Хабермас. Главным разногласием Хабермаса с так называемой «Франкфуртской школой», а особенно с его предшественниками Адорно и Хоркхаймером, является отрицание книжного характера философии и требование, чтобы философия изменяла мир, а философы участвовали в политическом процессе. Кроме того, по мнению Хабермаса, процесс самосозидания человечества не ограничивается только трудовой сферой, на чём настаивали ортодоксальные марксисты и с чем соглашались создатели «критической теории», в частности Хоркхаймер и Адорно.

Но это — разногласие Хабермаса именно с ортодоксальным марксизмом, а не с Марксом, который марксистом не был. Хабермас под современным марксизмом обычно понимает именно учение К. Маркса, Ф. Энгельса, Розы Люксембург, А. Грамши, а не тот марксизм, сторонником которого Маркс не был. Маркс в «Немецкой идеологии» отвечает Бруно Бауэру, что никогда не говорил о коммунизме через призму потребностей и потребления: Маркс и его сторонники, в отличие от марксистов, о коммунизме говорят в ином аспекте — как о процессе постоянного роста самосознания, который как раз и изучает Хабермас.

Производственные отношения — это не только результат труда, это и процесс коммуникации. Если принять, что история — это процесс рационализации — выстраивания социальной практики в соответствии с какой-то программой рационального мышления, то следует признать, что рационализация бывает двоякого рода:

1) как процесс роста производительных сил путём отбора и рационализации средств;

2) рационализация действий, ориентированных на взаимопонимание путём устранения отношений принуждения, которые встроены в структуру коммуникации.

Отсюда и два типа рациональности:

Инструментальная (подавляет личность и её субъективность, допускает творчество только в тех пределах, которые определены расчетом и системой власти)

и коммуникативная (предполагает проявление и развитие субъективности, индивидуальности, а также устранение насилия).

Понятие «коммуникативная рациональность» становится основным в философии Ю. Хабермаса и специально рассматривается в его основных работах «Познание и интерес» (1968) и «Теория коммуникативного действия» (1981). Коммуникативная рациональность призвана регулировать такие важные жизненные сферы, как культурная преемственность, воспитание, социальная интеграция. Однако в условиях модернизирующегося западного общества коммуникативная рациональность вытесняется рациональностью экономической и административной, и в этом и есть причина несправедливости и кризисности современного общества.

Постметафизика, по Хабермасу, означает не просто позитивную философию по Шеллингу, а современную позитивную философию Хабермаса и его последователей, которую он рассматривает наряду с классическим западным марксизмом, аналитической философией, структурализмом, феноменологией как одно из основных направлений современной западной философии. При этом постметафизическое мышление выступает и в роли синонима современного философского мышления как такового и, помимо лингвистического поворота и ситуирования разума, включает в себя также процессуальную рациональность, или фаллибилизм, и дефляцию не-повседневного, под которой следует понимать тривиализацию и функционализацию Хабермаса.

См. также

• Неомарксизм
• Новые левые

Литература

• Грецкий М. Н. доклад на международной научной конференции «Классический марксизм: что устарело, что выдержало проверку временем» (1997). Опубликован в журнале «Экономико-философские тетради», 2004 г., выпуск 2, стр. 179—181

Ссылки

• Андерсон П. [web.archive.org/web/20020220101031/www.sovetsky.narod.ru/cp/books/consider.htm «Размышления о западном марксизме»] М., 1991 (монография)
• Андерсон П. [www.scepsis.ru/library/id_1796.html «На путях исторического материализма»]
• [www.situation.ru/app/aut_t_127.htm Работы А. Грамши] на situation.ru
• А. Тарасов о трудах [radical-xxi.narod.ru/fromm.htm Э. Фромма]

Отрывок, характеризующий Западный марксизм

Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему: