Записки Пиквикского клуба (телеспектакль)
Поделись знанием:
К:Фильмы 1972 годаК:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
| Записки Пиквикского клуба | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Александр Калягин |
| Оператор |
Виталий Сушко |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
160 минут |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
«Записки Пиквикского клуба»— советский двухсерийный телевизионный спектакль режиссёра Александра Прошкина, вышедший в 1972 году. Спектакль снят по мотивам романа Чарльза Диккенса.
Сюжет
Первая половина XIX века. В центре спектакля неунывающий, эксцентричный, наивный и трогательный мистер Сэмюэл Пиквик (Александр Калягин) и его друзья — забавные и милые чудаки, наблюдающие жизнь, и попадающие в силу своей искренней наивности и простодушия в нелепые ситуации.
В ролях
- Александр Калягин — мистер Пиквик, несменный президент Пиквикского клуба.
- Валентин Гафт — Сэм Уэллер, слуга мистера Пиквика
- Михаил Козаков — мистер Джингль, мошенник
- Ролан Быков — Иов Троттер, слуга мистера Джингля
- Анастасия Зуева — миссис Уордль
- Евгений Весник — мистер Уордль
- Инна Ульянова — мисс Рэчел Уордль
- Алла Балтер — мисс Эмили Уордль
- Татьяна Васильева — мисс Арабелла Эллен (в титрах Ицыкович)
- Эммануил Виторган — мистер Бен Эллен, брат Арабеллы
- Елена Королёва — Мэри, служанка Мисс Арабеллы
- Леонид Харитонов — Джо, сонный слуга семейства Уордль
- Дмитрий Гошев — мистер Треси Тапмен, член клуба
- Валерий Носик — мистер Натэниел Уинкль, член клуба
- Александр Дик — мистер Снодграсс, член клуба
- Леонид Каневский — мистер Перкер, поверенный
- Михаил Болдуман — мистер Фогг, адвокат
- Лев Штейнрайх — мистер Додсон, адвокат
- Татьяна Непомнящая — миссис Бардль, вдова, мать Томми
- Людмила Гнилова — малютка Томми, сын миссис Бардль
- Климентина Ростовцева — миссис Клоппинс
- Николай Кондратьев — свирепый извозчик
- Виктор Сергачёв — судья
- Роман Фертман — судебный пристав
- Готлиб Ронинсон — аптекарь-присяжный
В эпизодах
- Сергей Сафонов — судья, член клуба
- Василий Корнуков — заключённый / зритель на манёврах
- Владимир Соколов — мистер Боб Сойер, жених Арабеллы
В титрах не указаны
- Яков Ромбро — зритель на манёврах
- Андрей Дрознин — зритель на маневрах / присяжный
- Владислав Буш — зритель на маневрах / судебный секретарь
- Николай Шавыкин — присяжный
- Николай Цорн — присяжный
- Дмитрий Шутов — присяжный
- Геннадий Кочкожаров — заключённый
Съёмочная группа
- Автор сценария: Наталья Венкстерн
- Режиссёр-постановщик: Александр Прошкин
- Композитор: Давид Кривицкий
- Текст песен: Давид Самойлов
- Ведущий оператор: Виталий Сушко
- Операторы: В. Бышов; В. Рыжов-Сочнов; Е. Фирер
- Художник-постановщик: Маргарита Мукосеева
- Художник по костюмам: Р. Каракулакова
- Ассистент режиссёра: К. Велембовская
- Помощник режиссёра: Е. Лойк
- Художник-гримёр: З Сурик
- Звукорежиссер: Г. Зайцева
- Монтаж: В. Летошин
- Мастер по свету: А. Смирнский
- Редактор: М. Тер-Аванесова
- Музыкальный редактор: И. Пааташвили
См. также
Напишите отзыв о статье "Записки Пиквикского клуба (телеспектакль)"
Отрывок, характеризующий Записки Пиквикского клуба (телеспектакль)
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
