Записки у изголовья (фильм)

Записки у изголовья
The Pillow Book
Жанр	драма мелодрама эротика
Режиссёр	Питер Гринуэй
Продюсер	Кес Касандер
Автор сценария	Питер Гринуэй
В главных ролях	Вивьен Ву Кэн Огата Юэн Макгрегор
Оператор	Саша Верни
Кинокомпания	«Channel Four Films» «Studio Canal+» «Delux Productions» При поддержке «Eurimages» «Nederlands Filmfonds»
Длительность	126 мин.
Страна	Франция Франция Великобритания Великобритания Нидерланды Нидерланды Люксембург Люксембург
Год	1995
IMDb	ID 0114134
Выход фильма «Записки у изголовья» (оригинальное название — The Pillow Book)

К:Фильмы 1995 года

«Запи́ски у изголо́вья» (англ. The Pillow Book) — кинофильм британского режиссёра Питера Гринуэя. Другие переводы названия фильма — «Чтение на сон грядущий», «Книга-подушка», «Книга подушки», «Роман на ночь», «Постельное чтение», «Китайская каллиграфия» и наиболее распространённый «Интимный дневник». Однако единственно возможный перевод — «Записки у изголовья», поскольку именно в таком переводе нам знакомо произведение японской писательницы конца X — начала XI века Сэй-Сёнагон «Макура-но соси». Оригинальное название фильма — это английский перевод заголовка книги Сэй-Сёнагон.

Фильм рассказывает о двадцати восьми годах из жизни очарованной древнейшим искусством каллиграфии современной японской девушки Нагико, уехавшей от жестокого мужа в Гонконг, где она пережила с англичанином-переводчиком историю любви. Действие фильма перемежается вставками с зарисовками из придворной и личной жизни Сей-Сёнагон, основанных на фрагментах «Записок у изголовья».

«Записки у изголовья» — это фильм, содержащий размышления о каллиграфии и иероглифе — идеальном языке, в котором изображение и текст едины. Гринуэй создал своё произведение, объединив две тысячи лет каллиграфических знаков, сто лет киноязыка и десять лет компьютерных визуальных новаций.

По словам Гринуэя, Япония в фильме — «лишь плод воображения европейцев — вроде Америки у Кафки: Кафка писал о стране, где никогда не был».

Фильм уникален своей эстетикой: чёрно-белое изображение чередуется с цветным, основной видеоряд дополняют вставки с параллельным действием или изображением, усиливающие смысл сцен. Фильм также уникален работой художников и костюмеров. Над каллиграфией работали Броди Нойншвандер и Юкки Яура.

Сюжет

Отец-писатель девочки Нагико каждый год наносит на её лицо каллиграфическое поздравление с днём рождения. Вечером, когда тётя читает ей отрывки из «Записок у изголовья», Нагико видит, как отец оказывает сексуальные услуги своему издателю, а потом передаёт издателю рукопись и принимает от него деньги.

Ситуация повторяется в другие дни рождения Нагико. Когда Нагико взрослеет, издатель предлагает выдать Нагико за молодого специалиста по лукам, который начинал как подмастерье на книжной фабрике издателя.

В день рождения Нагико, унаследовавшей от отца страсть к каллиграфии, её грубый муж отказывается сделать поздравительную надпись на её лице. Нагико находит утешение в чтении и ведёт дневник, в котором муж находит нелицеприятные записи о себе и записи на незнакомых ему языках. Они ссорятся, муж демонстративно сжигает книги Нагико. Она покидает дом и переезжает в Гонконг.

В Гонконге Нагико сперва работает помощницей повара, а также пытается освоить машинопись. Вместе с тем, она испытывает желание письма на собственном теле. Нагико становится секретарём в доме высокой моды, где на ней периодически примеряют новые платья. В Нагико замечают модельную внешность и теперь она работает на подиуме. Благодаря новым знакомствам, ей удаётся заводить любовников среди талантливых каллиграфов, которые расписывают ей тело.

1997 год. Нагико известна, за ней охотятся журналисты. Она заводит дружбу с одним из них — очарованным ею назойливым фотографом Хоки. Однажды в клубе она встречает англичанина Джерома, переводчика со знанием нескольких языков и жалким почерком. После этой встречи у Нагико пробуждается желание писать самой. Она расписывает тело одного из своих любовников, а когда он засыпает, пускает в дом Хоки, чтобы тот сделал снимки написанного ею текста. Хоки предлагает опубликовать текст в виде книги. Нагико переписывает текст с фотографий на бумагу, а Хоки относит его в знакомое издательство. Когда Нагико получает письмо с отказом в публикации, она идёт в издательство сама и узнаёт издателя отца. Его новый любовник — Джером. Желая оказать влияние на издателя, Нагико решает соблазнить Джерома и влюбляется в него.

Джером соглашается на предложение Нагико написать на его теле книгу и показать издателю. Так создаётся первая из тринадцати книг. Издатель доволен, его помощники переписывают текст для выпуска. В последующие дни издатель не отпускает Джерома от себя. Ревнующая Нагико пробирается ночью в дом издателя и видит, как он занимается сексом с Джеромом. Нагико находит в клубе мужчин-добровольцев и посылает издателю одну за другой «Книгу невинности», «Книгу идиота», «Книгу бессилия» и «Книгу эксгибициониста». Джером замечает, что издатель больше не интересуется им, и в раскаянии идёт к Нагико. Она не отвечает на стук в дверь и крики Джерома, закрывает окна и плачет.

Хоки предлагает Джерому изобразить самоубийство в духе «Ромео и Джульетты», и даёт ему таблетки, наглотавшись которых, Джером должен изобразить попытку самоубийства. Пьяный Джером приходит в дом Нагико, когда её нет дома, глотает таблетки, по ошибке выпивает стакан чернил и ложится на постель. Придя домой и застав Джерома, Нагико думает, что он спит, и начинает писать на нём «Книгу любовника». Но изо рта Джерома выливаются чернила, и Нагико понимает, что он мёртв. Джерома хоронят. Нагико сжигает свои рукописи.

Издатель, узнав о смерти Джерома, проводит тайную эксгумацию тела, с которого снимают покрытую «Книгой любовника» кожу и сшивают в книгу-раскладушку. Нагико пишет и поочерёдно посылает издателю «Книгу соблазнителя», «Книгу юности», «Книгу тайн», «Книгу молчания», «Книгу предавшего» и «Книгу фальстартов», каждая из которых содержит нечто, вызывающее беспокойство издателя. Последнюю, тринадцатую, саморазоблачающую «Книгу мертвеца», Нагико пишет на теле профессионального убийцы. Прочитав книгу, издатель заворачивается в листы «Книги любовника» и с готовностью становится перед убийцей, который перерезает ему горло бритвой.

Нагико, вернувшаяся в Японию, кладёт «Книгу любовника» на дно горшка, в котором сажает дерево бонсай. В день своего 28-летия и в год 1000-летия «Записок у изголовья» Нагико берёт на руки своего ребёнка от Джерома и наносит ему на лицо каллиграфическую надпись, которую ей делал отец.

В ролях

• Нагико Киёхара-но Мотосукэ Сэй-Сёнагон / Nagiko Kiyohara no Motosuke Sei Shonagon — Вивьен Ву / Vivian Wu
• Издатель / The Publisher — Ёси Оида / Yoshi Oida
• Отец / The Father — Кэн Огата / Ken Ogata
• Тётя и горничная / The Aunt & The Maid — Хидэко Ёсида / Hideko Yoshida
• Джером / Jerome — Юэн Макгрегор / Ewan McGregor
• Мать / The Mother — Джуди Онгг / Judy Ongg
• Муж / The Husband — Кэн Мицуиси / Ken Mitsuishi
• Хоки / Hoki — Ютака Хонда / Yutaka Honda
• Мать Джерома / Jerome’s Mother — Барбара Лотт / Barbara Lott
• Сестра Джерома / Jerome’s Sister — Линн Лэнгдон / Lynne Langdon

Съёмочная группа

• Автор сценария и режиссёр — Питер Гринуэй
• Продюсер — Кес Касандер
• Оператор — Саша Верни
• Художники — Андре Патмен, Вилберт ван Дорп, Эми Вада
• Монтаж — Питер Гринуэй и Крис Уайетт

Награды

• 1997 Премия Международного кинофестиваля в Сиэтле
  • Лучшая режиссура — Питер Гринуэй
• 1997 Премия Общества кинокритиков Лондона
  • Актер года — Юэн Макгрегор
• 1996 Премия Каталонского международного кинофестиваля
  • Лучший фильм — Питер Гринуэй
  • Лучшая операторская работа — Саша Верни

Ссылки

•  (рус.) Екатерина Глод. [topos.ehu.lt/zine/2001/2_3/glod.htm Оппозиция язык-тело в фильме Питера Гринуэя «Записки у изголовья»]
•  (англ.) [www.mrqe.com/lookup?The+Pillow+Book Рецензии на фильм]
• «Записки у изголовья» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v136354 Интимный дневник] (англ.) на сайте allmovie

Отрывок, характеризующий Записки у изголовья (фильм)

Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?