Заповедные лета

Запове́дные ле́та (также заповедные годы, от «заповедь» — повеление, запрет) — годы, в течение которых в некоторых районах Русского государства запрещался крестьянский выход в осенний Юрьев день (предусмотренный ст. 57 Судебника 1497 года). Ограничения стали появляться с 1581 года, когда правительство Ивана Грозного занялось всеобщей переписью земель с целью определения масштабов упадка хозяйства страны в 1570—1580-е годы.

Вопрос существования государственных указов о заповедных годах интересен для историков в связи с двумя гипотезами о закрепощении крестьян: «указного» и «безуказного» по терминологии Р. Г. Скрынникова. Указная теория восходит к В. Н. Татищеву, который считал закрепощение результатом закона, принятого Годуновым в 1592 году, но позже утерянным. Безуказная теория, по В. О. Ключевскому, утверждает, что не правительственные распоряжения, а условия жизни и задолженность крестьян постепенно прекратили крестьянские переходы от одного феодала к другому. Упоминания о «заповедных летах» в грамотах, датированных 1581—1592 годами, добавляют аргументов сторонникам теории «указного» закрепощения.

Согласно гипотезе В. И. Корецкого, в общегосударственном масштабе Юрьев день был отменён указом царя Фёдора Ивановича около 1592—1593 годов. По его мнению, существование такого указа подтверждается отсутствием ссылок на заповедные года после 1592 года (последнее упоминание содержится в грамоте двинскому судейке от 14 апреля 1592 года). Этот указ, по мнению Корецкого, запретил выход крестьян и сделал писцовые книги, работа над которыми велась в 1581—1593 годах и которые устанавливали принадлежность крестьян владельцу, юридическим основанием закрепощения. Корецкий считает, что режим заповедных лет не распространялся на южные уезды государства; помещики и крестьяне там продолжали руководствоваться статьёй 88 Судебника 1550 года (о крестьянском отказе).

Историки относятся к реконструкции указа Корецким в целом отрицательно. Г. Н. Анпилогов считает эту реконструкцию сомнительной, и утверждает, что режим заповедных лет распространялся и на южные уезды. Р. Г. Скрынников не признаёт существования указа 1592—1593 года и считает, что на юге правила крестьянского перехода формально не были отменены. Не согласен с Корецким и В. М. Панеях. Согласно интерпретации В. А. Аракчеева, реконструкция Корецкого ошибочна, существующие факты объясняются тем, что режим заповедных лет к 1590-м годам превратился в установившийся порядок, а термин просто постепенно исчез. Аракчеев отмечает, что термин «незаповедные лета» всё ещё используется в 1608 году.

См. также

• Урочные лета

Литература

• Заповедные лета // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Корецкий В. И. [www.if.tsu.ru/chair1/reader.htm Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI — начале XVII в. (К проблеме «заповедных лет» и отмены Юрьева дня)]. — «История СССР», 1957, № 1.
• Аракчеев В. А. [cyberleninka.ru/article/n/zakrepostitelnye-meropriyatiya-v-russkom-gosudarstve-v-nachale-1590-h-gg Закрепостительные мероприятия в русском государстве в начале 1590-х гг]. // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. 2008. № 81.
• [www.kursach.com/biblio/0002001/008.htm Глава 8. Заповедные и урочные годы]. // Скрынников Р. Г. Борис Годунов.- М., Наука, 1978. — С. 90-101.

Отрывок, характеризующий Заповедные лета

«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.