Запорожская Сечь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

 История Украины

Доисторический период

Трипольская культура

Ямная культура

Киммерийцы

Скифы

Сарматы

Зарубинецкая культура

Черняховская культура

Средневековая государственность (IXXIV века)

Племенные союзы восточных славян и Древнерусское государство

Распад Древнерусского государства: Киевское, Галицко-Волынское и другие княжества

Монгольское нашествие на Русь

Великое княжество Литовское

Казацкая эпоха

Запорожская Сечь

Речь Посполитая

Восстание Хмельницкого

Гетманщина

Переяславская рада

Руина

Правобережье

Левобережье

В составе империй (17211917)

Малая Русь

Слобожанщина

Волынь

Подолье

Новороссия

Таврия

Политические организации

Габсбургская монархия

Восточная Галиция

Буковина

Карпатская Русь

Политические организации

Народная Республика (19171921)

Революция и Гражданская война

Украинская революция

Украинская держава

ЗУНР

Акт Злуки

Советские республики

ВСЮР

Махновщина

Советская Республика (19191991)

Образование СССР

Голод на Украине (1932—1933)

Вторая мировая война

ОУН-УПА

Авария на Чернобыльской АЭС

Современный период1991)

Независимость

Ядерное разоружение

Принятие конституции

Оранжевая революция

Политический кризис на Украине (2013—2014)

Евромайдан

Крымский кризис

Вооружённый конфликт на востоке Украины


Наименования | Правители
Портал «Украина»

Запоро́жская Сечь (укр. Запорiзька Січ) — название ряда последовательно сменявших друг друга военных и административных центров днепровского низового казачества с XVI по XVIII век, называемых «Сечь» по наименованию главного укрепления (военного лагеря) и «Запорожскими» по месту их расположения в низовьях Днепра южнее труднопроходимых днепровских порогов.





Содержание

Этимология названий Сечь и Кош

Сечь представляла собой укрепление, внутри которого стояли церкви, хозяйственные постройки и жилые помещения (курени). Название места нахождения штаб-квартиры казаков — Сѣчъ происходит от слова «сѣкти», «высѣкать», и связано с частоколом, окружающим поселение, у которого были высеченные острые края. (Иногда для обозначения крепостного сооружения Сечи применяли слово «паланка».)

Сечь являлась центром деятельности и управления всеми войсковыми делами, резиденцией всех главных старшин, стоявших во главе низового казачества (то есть действующего в низовьях Днепра).

Часто со словом «Сечь» (или вместо него) употреблялось слово «Кош». Запорожцы, употребляя слово «Сечь», подразумевали, прежде всего, постоянную столицу Войска, а под словом «Кош» — любую в том числе, временную стоянку войска, то есть, любой военный лагерь. Таким образом, Запорожским Кошем иногда именовалась Запорожская Сечь, а иногда временная ставка войска во время походов. Этим объясняются подписи на письмах «Дан на Кошу Сечи Запорожской», то есть, собственно, на Запорожской Сечи, «Дан с Коша при Буге» — то есть с временного лагеря при Буге.[3] Также, «кошем» запорожцы называли орган войскового управления[4][5][6], поскольку лагерь казаков не перестал быть военным и управлялся по своим законам, главные решения в котором принимались всем лагерем (казачьим кругом), то есть, кошем.

Начало Запорожской Сечи

Сведения о появлении казаков в низовьях Днепра датируются концом XV в. (возможно, это произошло и ранее см. Первые упоминания и происхождение).

Первое письменное упоминание (от 1489 г.) о создании в низовьях Днепра укреплённого казацкого лагеря (Сечи) оставлено польским хронистом Мартином Бельским. По рассказу хрониста, казаки летом занимались промыслами по Днепровским порогам (рыболовством, охотой, пчеловодством), а зимой расходились по ближайшим городам (Киев, Черкассы и др.), оставляя в безопасном месте на острове в Коше несколько вооружённых огнестрельным оружием и пушками казаков. Рассказ Бельского о запорожцах позволяет сделать вывод, что объединение отдельных сечей в Запорожскую Сечь произошло, вероятно, где-то в 1530-х гг. К этому же периоду времени относит возникновение первой Сечи и исследователь В. А. Голобуцкий[7].

Хортицкая крепость — прототип Запорожской Сечи

На острове Малая Хортица (остров Байда) в 1552 году волынским князем Дмитрием Вишневецким был заложен деревянно-земляной замок. Дмитрий Яворницкий называет данный замок Хортицкой сечью[8]. Находилась она недалеко от пастбищ Крымского ханства (на р. Конские Воды /совр. р. Конка в Запорожской области/).

Речь Посполитая не оказала никакой помощи в строительстве крепости, она строилась на личные средства Вишневецкого. Будучи родственником Ивана Грозного, Дмитрий Вишневецкий обратился за помощью к Русскому царству. Опираясь на этот форпост, в 1556 г. организовал поход запорожских казаков, который был частью крупной операции русского войска, возглавляемых дьяком Матвеем Ржевским, против Крымского ханства. После был организован самостоятельный поход. В результате ответных действий турецких и крымских войск в 1557 г., городок Вишневецкого на Малой Хортице был ими после длительной осады захвачен и разрушен. Сам Вишневецкий со своими казаками в 1558 году перешёл на службу к царю Ивану IV Васильевичу; ему были пожалованы «в вотчину» город Белёв (ныне в Тульской области) и земли в окрестностях Москвы. Князь «за всё это клялся животворящим крестом служить царю всю жизнь и платить добром его государству».[9][10][11]

После смерти Д. И. Вишневецкого о крепости позабыли, но идею об отражении набегов крымцев в низовьях Днепра казаки помнили. Вскоре эта идея возродилась — появились хорошо укреплённые военные лагеря казаков — Запорожская Сечь.

Имеет распространение и другое мнение о происхождении запорожских казаков, разделяемое И. М. Каманиным:

Исконное землевладельческое и земледельческое туземное южно-русское население, сознающее свою национальную особенность и преданное своей вере, которое, признав сначала добровольно власть татар, а потом перейдя под владычество Литвы, при вторжении в его жизнь чуждых шляхетско-католических начал стало стремиться к обособлению, к выработке собственных форм; но вследствие отсутствия сильной власти центральной, соединённого польско-турецкого давления извне, постоянных смут внутри, оно вынуждено было развиваться лишь в многосторонней, обессиливавшей его борьбе, которая и составляет отличительную черту казацкой истории.

— Каманин И. М. К вопросу о казачестве до Богдана Хмельницкого[12]

Число и порядок Запорожских Сечей

Основной источник: [8]

В зависимости от военно-политической обстановки Запорожская Сечь время от времени изменяла своё расположение. При этом, особенно в начальный период, не всегда существовала временна́я преемственность последовательно существовавших Сечей, так что создатели следующей Сечи могли вовсе не знать о месте точного размещения предыдущей.

По мнению исследователей, за всю историю Запорожского казачества существовало 8 мест расположения Сечей, которые находились в нижнем течении Днепра, за днепровскими порогами. Как правило, Сечь располагалась вблизи переправ через Днепр, где было легче контролировать набеги крымцев на Правобережную Украину. Для грабежа Левобережной Украины и Русского государства крымцы пользовались Муравским шляхом.

Всего Запорожские Сечи просуществовали, поочередно сменяя одна другую, около двух с половиной веков (XVI−XVIII вв.). При этом все Сечи имели собственное название по месту своей дислокации и существовали от 5 до 40 лет каждая:

1. Хортицкая, 1552−1557(1558) гг. — на острове Малая Хортица.
2. Томаковская, 1563−1593 гг. — на острове Томаковка близ нынешнего г. Марганец (с нач. 1540-х гг. с некоторыми перерывами (на Хортицкую Сечь) вплоть до сер. 1590-х [либо как Кош Сечи Запорожской (собственно Сечь), либо — как паланка][13]).
3. Базавлуцкая (Базавлукская), 1593−1638 (1630) гг. — на острове Базавлук у места впадения в Днепр трех рек: Чертомлык (укр.), Подпольна и Скарбна (он же о. Чертомлык, близ нынешнего с. Капуловка)
4. Никитинская, 1639(1628)−1652 гг. — возле переправы у Никитского рога (рядом с современным Никополем).
5. Чертомлыцкая , 1652−1709 гг. — при впадении правого притока Днепра Чертомлыка.
6. Каменская, 1709−1711, 1728−1734 гг. — в устье реки Каменка на правом берегу Днепра (ныне село Республиканец Бериславского района Херсонской области).
7. Алешковская, 1711−1728 гг. (1734; см. также рис. справа) — в урочище Алешки (укр. Оле́шки), ныне территория города Алёшки, напротив современного города Херсона.
8. Новая (Подпольненская), 1734−1775 гг. — на большом полуострове, образуемом рекой Подпольной при впадении её в Днепр (вблизи нынешнего с. Покровское Днепр. обл.).

После разрушения по указу Екатерины II в 1775 г. последней Запорожской Сечи существовали ещё и:

9. Задунайская Сечь, 1775−1828 гг. — на землях Османской империи в дельте Дуная.
10. 1785 год — значительная часть казаков была расселена также на территории Баната в Австрийской монархии (банатское казачество).[14]

Войско Запорожское

На протяжении своего существования Запорожская Сечь (Войско Запорожское Низовое) находилась в той или иной зависимости от Речи Посполитой, Русского государства (затем Российской империи) или Османской империи

Войско Запорожское Низовое (сечевые казаки)

Задолго до приема части средне-днепровских казаков на службу польскому королю в 1572 г. (т. н.реестровые казаки) дикое поле днепровского «за-порожья» осваивали свободные казаки, со-организовавшиеся в подвижные военные отряды. Эти отряды называли «Войском Запорожским», а место их основного нахождения именовалось «Запорожской Сечью»[15].

Реестровые казаки, «не имея никакого основания называться»[16], продолжали называться запорожскими, поэтому, чтобы не путать с ними запорожских казаков, не состоящих на государственной службе у польского короля (позднее — у русского царя), последних стали называть низовыми или сечевыми, а реестровых — городовыми казаками[17]. Более того, в 1751 году запорожские казаки заявляли официальную жалобу на то, что городовые казаки и их полковая старшина не по праву «называют себя и подписываются войском запорожским»[16]

Государственная власть Речи Посполитой не признавала сечевых казаков. Более того, реестровые запорожские казаки использовались польским правительством, для выполнения полицейских функций против низовых(сечевых) казаков. Для этих целей, например, была основана крепость Кодак, гарнизон которой состоял из реестровых казаков и задача которых состояла в предотвращении всякого сношения Сечи с населением низа и верховья Днепра. В Русском государстве с сечевиками всегда считались.[18][19]Низовые казаки жили отдельным, независимым от какого-либо государства сообществом, которое условно делилось на две группы: на сечевых и зимовых казаков[20]. Сечевые казаки обладали рядом прав и привилегий, по сравнению с зимовыми.

Сечевые казаки назывались «лыцарством» (укр. лицарство, рус. рыцарство) или «товарыством» (укр. товариство, рус. товарищество)[21]. Только эти казаки имели право выбирать из своего состава старшину, получать денежное жалованье и вершить все дела войска. Зимовые казаки на Сечь не допускались, а жили вблизи неё, но входили в состав Войска Запорожского Низового[20].

Войско Его Королевской Милости Запорожское

В 1572 году польский король Сигизмунд II Август принял на государственную службу 300 казаков. Так было организовано новое воинское соединение «Войско Его Королевской Милости Запорожское» (Войско Запорожское Низовое (реестровое)), основными функциями которого были участие в военных походах, полицейская служба и оборона южных границ Речи Посполитой от нападений турок и крымских татар. Казаки, служившие в войске назывались реестровыми. Остальных казаков, живших на Коше Запорожской Сечи, польское государство официально не признавало, но иногда временно привлекало на службу в реестровое войско.

Войско Eго Царского Величества Запорожское

В 1654 г. Войско Его Королевской Милости Запорожское, изменив присяге королю, перешло, вместе с подконтрольными ему землями, на службу русскому царю. Возникло новое государственное образование в составе Русского государства — «Гетманщина». Войско Запорожское Низовое также перешло в подданство к русскому царю, который рассматривал его независимой автономной военной силой. Войско Eго Царского Величества Запорожское было распущено в 1775 году указом Екатерины Великой

Условия приёма в Сечь

Д. И. Яворницкий сообщает, что приём в Запорожскую Сечь новоприбывшего осуществлялся при выполнении следующих условий[22]:

  • он должен был быть вольным и неженатым (определение «вольный» подразумевало, что прибывший мог быть смердом, дворянином, поповичем, казаком, татарином, турком, но не холопом или закупом);
  • должен был хорошо говорить на «казацком языке»; если прибывший был иноязычен, он должен был разговаривать «казацким языком» (в XVII веке язык жителей надднепрянских степей называли руським или казацким)[23][24];
  • должен был исповедовать православную веру, знать «Символ веры» и молитвы (если пришедший был католиком или протестантом, то должен был принять православие, если иудеем или мусульманином, то креститься в православную веру);
  • должен был пройти полное обучение по прибытии в Сечь — изучить войсковые порядки (выучиться «сечевому рыцарству»), и только после этого записываться в «испытанные товарищи», что могло произойти не раньше, чем через семь лет.

Женатые казаки жили на территории владений Запорожской Сечи и считались в её «подданстве»[25].

Вновь принятым казакам давались новые фамилии-прозвища на казацкий манер (укр. : Не-ридай-мене-мати, Шмат, Лисиця, Не-пий-воду и т. п.)

Сечь состояла в основном из «малороссийских черкас» (впоследствии их стали называть малороссийскими казаками). Но кроме этого, туда приходили поляки, литвины, татары, турки, армяне и люди прочих национальностей[26].

Устройство Сечи

Казаки Запорожской Сечи составляли Кош (товарищество, общину).

В войсковом отношении Запорожский Кош делился на 38 куреней[25][27] (XVIII век[Комм 2]), представлявших собой самостоятельные военные подразделения казацкого войска. Численность куреня в разное время могла составлять от нескольких десятков (обычно, в мирное время) до нескольких сотен казаков (и более, — во время войн и военных походов). Однако, наиболее подходящим сравнением казацкого куреня с организационно-штатной структурой современных вооруженных сил подходит понятие «батальон» (как последний и назывался в XX в. в составе ряда украинских национальных военных структур).

Слово курень имело и второе значение. Оно также означало у запорожцев жилое здание, в котором, собственно, и располагался в Сечи тот или иной курень-подразделение. По внешнему виду жилой курень представлял собой длинную казарму, длиной 30 метров и шириной около 4 метров. Иногда на тот или иной курень-подразделение приходилось несколько куреней-казарм.[Комм 3]

Первые военизированные казацкие поселения (для отпора кочевникам Дикого Поля) появились на территории современной Донецкой обл. в Святогорске (до 1964 — с. Банное, 1964−2003 — Славяногорск) и Бахмуте (Артёмовск) в середине − второй половине XVI в., а со временем добрались до устья Кальмиуса (Святогорск — см. записки немецкого дипломата С. Герберштейна, Никоновская летопись, «Книга Большому чертежу»…). Со второй половины XVI в. известны казацкие Торские солёные озёра (для выварки соли; Славянск, с 1645 по 1784 — Соляной Тор). Казацкие зимовники и хутора стали появляться в местах нынешнего Донецка (верховья р. Кальмиус) в конце XVI в. и на протяжении XVII в. В XVI−XVII вв. в современных пределах г. Мариуполь существовали поселения беглых крестьян и казаков, периодически разоряемые татарскими набегами, а с конца XVII и на протяжении XVIII в. — казацкое сторожевое укрепление Домаха, уничтоженное в 1769 во время русско-турецкой войны.

С конца XV в. на протяжении трёх столетий земли на сотни километров к северу от Чёрного моря были малонаселенным так называемым Диким полем. Они контролировались (значительная территория) Крымским ханством, подвластным Оттоманской империи; а территории-местности (вышеописанные) были заселены разношерстным беглым людом, который в исторической литературе принято называть запорожскими казаками (в широком понимании этого определения)[28].

В связи с увеличением численности населения на Запорожье и усложнением, в связи с этим, функций управления и суда, на территории владений Запорожской Сечи с середины XVII в. возникло деление на паланки (административно-территориальные окру́ги; по типу войскового круга, о́круга на Дону).

Вся территория Сечи разделялась на 8 [изначально на 5] паланок (окру́г): Кодакскую, Бугогардовскую, Ингульскую (Перевознинскую; на правом берегу), Самарскую, Орильскую, Прогноевскую, Протовчанскую, Кальмиусскую (на левобережье Днепра). То есть, владение Сечи 3апорожской охватывали земли современной Днепропетровской, Запорожской и Херсонской обл., частично — Кировоградской, Одесской, Николаевской, Донецкой областей.

Сечевые, куренные и паланочные Рады

Рада запорожских казаков представляла собой высший административный, законодательный и судебный орган того или иного уровня.

На сечевых (войсковых) радах обсуждались все важнейшие вопросы жизни Низового Запорожского войска: о мире, о походах на неприятелей, о наказании важных преступников, о разделе земель и угодий, о выборе кошевой (войсковой) старши́ны.

Соответственно, на куренных и паланочных радах решались аналогичные вопросы того или иного куреня или паланки.

Сечевые рады проходили в обязательном порядке 1 января (начало нового года), 1 октября на Покров (храмовый праздник Сечи) и на 2-й или 3-й день Пасхи. Кроме того, Рада могла быть созвана в любой день и время по желанию большинства Войска. Решения Рады были обязательны к исполнению для каждого казака.

Административная и судебная власть в Запорожской Сечи

Всего начальствующего состава на Сечи, по разным источникам, насчитывалось от 49 до 149 человек (см. ниже). Главным на Сечи был кошевой атаман. Далее шли судья, есаул (укр. осавул), писарь и куренные атаманы. Это можно было условно назвать правительством Запорожской Сечи. Далее шёл низший командный состав: подписарь, подъесаул, хорунжий и т. д.

Атаманы Коша

Кошевой атаман соединял воедино военную, административную, судебную и духовную власть и в военное время имел полномочия диктатора.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4236 дней] Имел право подписи смертных приговоров для казаков, совершивших преступления (см. ниже Кошевой судья). Символ власти кошевого атамана — булава[29].

В январе 1663 года, после отречения от власти Юрия Хмельницкого, в противовес наказному гетману (Левобережья, с 1662−1663 — основному претенденту на гетманскую булаву и всей Украины) Якиму Самко (не утверждённому царской грамотой), в Запорожской Сечи был провозглашен «кошевой гетман» — Иван Брюховецкий (то есть фактически второй после Б. Хмельницкого). Гетман Яким Самко говорил царскому посланнику Фёдору Лодыженскому, что виновником этого является епископ Мстиславский и Оршанский Мефодий «и Брюховецкий по баламутству его называетца гетманом; а у них же в Запорогах от веку гетмана не бывало, а были атаманы, также как и на Дону…, а особного де кошевого гетмана в Запорогах николи не бывало, то же учинено вновь…»[30].

Список в хронологическом порядке:

Суды, наказания и казни на Сечи

Жизнь запорожцев отличалась тем, что они исповедовали безбрачиеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3130 дней]. Это связано, очевидно, с формой жизни и деятельности этих людей. Семья была помехой жизнедеятельности запорожских казаков. За введение женщины в Сечь грозила смертная казньК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3130 дней]. Блудодеяние также принадлежало к числу наиболее сурово караемых, по запорожским обычаям, преступлений. Войско состояло из холостых, вдовых или бросивших своих жен казаков. Семья мешала военным походам.

Самым тяжким преступлением на Сечи считалось воровствоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3130 дней]. Даже за мелкую кражу существовало одно наказание — смерть. Суд руководствовался при ведении дел обычаями Сечи (т. н. обычаевое право[31]), был быстрым и доступным. Перед судом были равны все — начальствующий и простой казак. Тяжкими уголовными преступлениями считались: убийство казаком казака, побои казака в нетрезвом состоянии, связь с женщиной и «содомский грех», опорочивание женщины, дерзость в отношении начальства, дезертирство, грабеж (православного) населения.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3130 дней]

Наказаниями было: приковывание цепями к деревянному столбу на площади или к пушке, сажание на деревянную кобылу, битье кнутом или киями.

Права и вольности Войска Запорожского Низового

Церкви и монастыри

Запорожские казаки были глубоко верующими людьми, они придерживались христианской православной веры. Церковь освящала все важнейшие этапы жизни и деятельности казаков.

В Речи Посполитой православная вера жестоко преследовалась, особенно после Брестской церковной унии 1596 года. Православная церковь, как социальный институт, в целом перестала существовать.

Лишь в 1620 году православная церковь на территории современной Украины начала возрождаться, была восстановлена православная иерархия — патриархом Иерусалимским Феофаном III (на обратном пути из Москвы на Ближний Восток) была возобновлена Киевская Митрополия Константинопольского Патриархата, он также рукоположил епископов на другие кафедры. Это произошло благодаря дипломатическому таланту гетмана Петра Сагайдачного и поддержке народа[32].

К середине XVII столетия духовенство и церковь Сечи принадлежали киевскому митрополиту, через него признавалось верховенство вселенского Константинопольского патриарха. Важными чертами запорожской церкви были демократичность и автономность от высшей церковной иерархии.

Почитаемый и опекаемый запорожцами Межигорский Спасо-Преображенский монастырь, считавшийся казаками их войсковым монастырем и являвшийся центром церковной жизни запорожского казачества, подчинялся непосредственно патриарху Иерусалимскому (а позднее Константинопольскому), то есть был независим от Синода и Киевского митрополита (подчинявшегося Московскому Патриарху), имел статус ставропигии.

Доходы Войска Запорожского Низового

Главными источниками доходов на Сечи были: военная добыча и грабеж во время походов, внешняя и внутренняя торговля, винная продажа, дань от перевозов, царское хлебное и денежное жалованье. По обычаям лучшую часть добычи запорожцы отдавали на церковь, а остальное делили между собой. Утаивание части добычи казаком считалось преступлением.

Запорожцы не занимались земледелием — оно было невозможным в соседстве татар. Главным занятием запорожцев, кроме походов и грабежей была охота и рыболовство.

Значимую часть доходов давали шинки, расположенные на землях Войска Запорожского, и сбор с проезжавших по землям войска купцов, торговцев, промышленников и чумаков.

Также значительную часть доходов составляли «дымовые», то есть налог на жилища в пределах Войска.

Последним источником доходов было жалованье, получаемое запорожцами от польского короля, а затем и от русского царя.

Грамотность и школы

Анализ писем старшин Войска Запорожского свидетельствует о том, что это были люди грамотные, писали не только грамотно, но и стилистически правильно. Грамотные люди высоко ценились на Сечи, потому что «они святое письмо читают и темных людей добру научают».

Кроме этого, в самой Сечи были свои школы. Запорожские школы разделялись на сечевые, монастырские и церковно-приходские. В сечевых школах обучались мальчики, насильно уведённые казаками на Сечь или привезённые своими родителями. Школа монастырская существовала при Самарском Пустынно-Николаевском монастыре. Школы церковно-приходские существовали при всех приходских храмах на территории Войска Запорожского. (Запорожские казаки в большинстве своем были безграмотны).

Вооружение и войска Сечи

На вооружении у запорожских казаков были пушки, гаубицы, мортиры и мортирки, самопалы, пистоли, копья, сабли, луки, стрелы, клинки и кинжалы. Исторические и археологические данные показывают, что Войско Запорожское имело на вооружении самое передовое оружие того времени, отобранное у всех народов, с которыми воевали запорожцы.

Войско разделялось на три рода войск — пехоту, конницу и артиллерию. Элитной частью войска была конница. По своим боевым качествам это подразделение представляло самую грозную силу запорожцев.

Войско делилось на полки и сотни. Сотня представляла собой тактическую единицу войска и была численностью 180 человек. Полк состоял из трех сотен общей численностью 540 человек. Во время походов запорожцы разбивали табор, то есть, четырёхугольный или круглый ряд возов, которые устанавливались в несколько рядов и скреплялись цепями.

военные звания, иерархия:
  • кошевой, кошевой атаман, атаман — глава войскового управления (коша) в Запорожской Сечи; в случае, если атаман не избирался на сечевой раде, а был назначен по решению старшины или гетмана /например, во время войсковых походов/, его называли наказны́м
  • генеральная (кошевая) старши́на [зачастую упоминается не совсем верно как войсковая; не следует путать с войсковой старшиной на Дону]:
    • есаул, генеральный есаул (обычно, их было два)
    • генеральный (войсковой) писарь, толмач (тлумач) — фактически, начальник генерального штаба; чужеземцы называли его «канцлером», ввиду его важной роли в политической жизни Запорожского Войска (позднее — Гетманщины)
    • бунчужный, генеральный бунчужный
    • генеральный хорунжий
    • генеральный обозный
    • генеральный (кошевой) судья — приговоры кошевого судьи утверждал кошевой атаман, смертные приговоры — войсковая рада
    • генеральный подскарбий — казначей

После старшины по своему значению шли

  • куренные атаманы — казачий генералК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4204 дня]; чаще — полковник, паланковый полковник
  • генеральная старшина вместе с полковниками [в иные периоды, по необходимости, — и генеральными радниками от каждого полка] образовывала старшинскую раду (совет; раду старши́ны) — или Генеральную Войсковую Раду (Рада генеральной старши́ны, Рада Сечевой старшины), которые имели значительное влияние на государственные дела
  • так называемые, ба́тьки[Комм 4] или «сиво-усые деды» — прежние войсковые запорожские старшины, входили в совет (раду) старейшин (см. выше).

Далее шли войсковые служители:

  • войсковой (кошевой) до́вбыш (политаврник) — барабанщик-сигналист,
  • войсковой есаул,
  • войсковой (кошевой) пушкарь (гарма́ш) — начальник артиллерии,
  • войсковой (кошевой) кантаржий — эквивалентен главе налоговой инспекции и палаты мер и весов (аналога современных центров стандартизации, метрологии, качества и сертификации),
  • войсковой (кошевой) шафари — налоговая, таможенная служба, и частично фининспекция,
  • канцеляристы (10−16 чел.)
  • войсковой (кошевой) школьный атаман — приравнивался к министру просвещения; в полковой, сотенной старши́не имелся соответствующий ему библиотекарь — школяр,
  • булавни́чий,
  • бунчу́жный (бунчуко́вый товарищ, подбунчу́жный)
  • хорунжий (значковый товарищ) ≈ соответствовал прапорщику, корнету казачьих войск;
  • войсковые товарыши — соответствовали сотнику (капитану), выполняли обязанности адъютанта при атамане (гетмане) и имели право принимать участие в раде старши́ны.

Особым уважением и почётом пользовались на Запорожской Сечи характерники (химородники) — так называемые вещуны, колдуны, которые занимались не только ясновидением, но и лечением раненных казаков, их психотерапией и психофизической подготовкой.
Характерник — своеобразный духовный наставник, которого казаки уважали и несколько побаивались, хранитель традиций и тайн боевого искусства запорожского казачества. По преданию, кошевой запорожцев И. Сирко, которого избирали на эту должность в течение 24 лет, был известным казацким характерником

некоторые обычаи и одежда:
  • бритьё голов
    и айдар (укр. оселе́дець — хохол, хохолок, хохлач, хохлатый, чуб, чубатый, косматый) — клок долгих волос, коса мужская на темени
  • ношение:
    • шаровар
    • широких цветных поясов,
    • сафьяновых с острыми носками сапог
    • высоких остроконечных шапок или шапок (папах) с длинным шлыком навыпуск
    • суконных, восточного покроя, кафтанов
пища:
  • бры́нза — овечий сыр
  • пострама́ — вяленое мясо
  • буза́ — род кислого молока
  • кули́ш (куле́ш) — любая крупа, в основном пшённая, заправленная салом и луком
  • тара́нь — сушёная рыба

Войсковые клейноды

— войсковые знаки, регалии или атрибуты власти, казачьего войска (часто — драгоценные).

Обычно, войсковыми казачьими клейнодами являются:

  • Знамя (хору́гвь) — символ войскового (и полкового) объединения. Обычно хранилось в Войсковом храме и выносилось в особо важных случаях (праздник, похороны атамана).
  • Бунчу́к — знак ставки, символ атамана на походе, принадлежал войсковому соединению. В мирное время хранился в храме. Войсковой бунчук был сделан из конского хвоста.
  • Булава́ — символ военной власти, которой наделён атаман (гетман).
  • Насе́ка — посох с металлическим навершием, на котором первоначально насекались имена атаманов. Символ гражданской власти атаманов всех степеней.
  • Па́лица, украшенная серебряными кольцами — символ войскового судьи.
  • Перна́ч — символ власти полковника.
  • Войсковая печать

а также литавры, пушки, значки, по́сохи (тро́сти), и другое.

Каждый из клейнодов составлял принадлежность какого-либо должностного лица в казачьем войске.

По летописям, клейнодами Войска Запорожского являлись: «коро́гва[Комм 5] королевская, златописанная», бунчук, булава, палица, печать «сре́бная» (серебряная), «котли медные великие с добошем» (литавры), арма́ты[Комм 6] (пушки), пернач, значки и трости.

Впервые Клейноды были пожалованы Запорожскому войску Стефаном Баторием в 1576 г., как признаки независимого существования низовых казаков. Затем клейноды запорожцам жаловали и русские цари: в 1708 г. — Петр I, в 1734 г. — Анна Иоанновна, в 1763 г. — Екатерина II.

Все они хранились, исключая «палок до литавр» и «войсковых армат», или в сечевой Покровской церкви, или в войсковой скарбни́це (казне), откуда выносились только по особому приказу атамана (кошевого или гетмана) — по сечевым праздникам, либо для проведения в их присутствии сечевых рад. «Палки до литавр» находились всегда в курене войскового до́вбыша (барабанщика), а арматы — в цейхгаузе или сечевой пушкарке. Теперь клейноды можно видеть в музеях частных и учёных обществ (особенно в Одесском музее истории и древностей, в музее Московской оружейной палаты и др.).

Сухопутные и морские походы запорожцев

Походы на суше предпринимались против поляков, татар, турок и России (см. гетман Сагайдачный, Пётр Кононович). Рейды по рекам и морям почти всегда велись против Крымского ханства и Османской империи. Сухопутные походы всегда начинались весной, для этого объявлялся сбор казаков на Сечи. Перед самым выходом из Сечи служился молебен, который заканчивался выстрелом из самой большой пушки. Передвижение войска шло с большой осторожностью по балкам и оврагам. В походе запрещалось разводить костры, громко разговаривать, курить люльки. Впереди войска шли разведчики. Главной задачей сухопутного похода было внезапное нападение на врага. В походах конница преобладала над пехотой.

По словам Е. П. Савельева[33]:

Запорожцы в числе 10 тыс. пристали к Дмитрию I в борьбе его с Годуновым. Потом, после битвы под Добрыничами, к ним пришло на помощь ещё 7 тыс. Видя неустойчивость бояр в присяге и ненавидя все московское, они в 1606 г. взяли Пронск, Михайлов, Зарайск, Рязань, а потом в 1611 г. напали на Козельск, в 1612 г. взяли Вологду и истребили за преданность кичливым боярам всех её жителей. В 1615 г. по словам некоторых польских и русских летописей, казаки реестровые (запорожские) и городовые превзошли в жестокости не только поляков, но даже татар. В 1617 г. казаки реестровые (то есть не запорожские) напали на Новгородскую область, где жгли и грабили. Потом опустошили уезды: Углицкий, Пошехонский, Вологодский и пошли в поморские места, были в Навге, Тотьме, Устюге, Двинской земле, Яренске, потом в Олонце, в Сумском остроге, Заонежье, в Луде, у Ледовитого моря и возвратились в Каргополь, а оттуда через Новгород в Малороссию с многими пленными, которых продавали в рабство татарам и полякам.
В 1618 г. состоялся поход на Москву во главе с польским королевичем Владиславом. Войском Запорожским предводительствовал гетман реестрового казачества Петр Сагайдачный. Бельская летопись свидетельствует о начале этого похода, отмеченным взятием казаками небольшого города Ливны (ныне Орловская обл). Ливны был небольшой городок из «засечной» линии на пути крымцев при набегах на Россию по Муравскому шляху:
«…А пришол он, пан Сагадачной, с черкасы под украинной город под Ливны, и Ливны приступом взял, и многую кровь християнскую пролил, много православных крестьян и з жёнами и з детьми посёк неповинно, и много православных християн поруганья учинил и храмы Божия осквернил и разорил и домы все християнские пограбил и многих жён и детей в плен поимал…»[34]

Такой же почерк имели и морские походы. Разница состояла в том, что запорожцы выступали в поход на так называемых чайках — больших лодках (см. Хортицкая Сечь). Лодки были двоякого рода — речные и морские. В одну лодку садилось от 50 до 70 казаков, каждый из которых имел саблю, два ружья, боеприпасы и продовольствие. Для морских походов выбиралось осеннее время, особенно пасмурные дни и темные ночи. Чайки выходили прямо из Сечи и сплавлялись к Чёрному морю. Весть о выходе запорожцев в море наводила ужас на жителей приморских областей Турции. Высаживаясь на берег, запорожцы уничтожали людей, занимались грабежом и с добычей возвращались на Сечь.

Из походов наиболее известны: взятие приступом городов Варны, Очакова, Перекопа (1607), Синопа, Трапезунда, Кафы (1616), ряд многочисленных удачных походов казаков во главе с Сагайдачным в 1614, 1615, 1616 и 1620 гг. на Крым и Турцию, со второй пол. XVI в. по приглашению Молдавского господаря (против турецкого засилия) многочисленные успешные вылазки (походы морем) запорожского казачества на Дунай и Днестр в теч. двух последующих столетий, и пр.; с 1618 присоединение к «Лиге милиции христианства», целью которой была борьба с Османской империей (на международной арене).

В 1635 году на Балтике была создана польская казацкая флотилия, состоявшая из 30 чаек. Личный состав флотилии был набран из запорожских козаков, под руководством полковника Войска Запорожского Константина Вовка.

Охрана границ Запорожской Сечи

Живя вблизи татар, запорожские казаки принимали меры по охране своих границ от их внезапного вторжения. Средствами охраны у запорожцев были бекеты, редуты, фигуры и могилы. Бекетами назывались конные разъезды казаков вдоль восточных и южных границ. Редуты — это помещения для сторожевых бекетов. Они ставились вдоль левого берега Днепра на расстояниях 15-18 км друг от друга, чтобы можно было видеть с одной редуты другую. Фигуры — это ряд бочек, обвязанных между собой и поставленных друг на друга. Наверху устанавливался пук соломы, который зажигался при появлении татар. Затем зажигался пук соломы на следующей фигуре и т. д. Дым от горящих бочек оповещал Сечь о нападении татар.[35]

Переяславская Рада (1654 г.)

После подписания унии между Польским королевством и Великим Княжеством Литовским (Люблинская уния, 1569 год) об образовании единого федеративного государства Речи Посполитой и, особенно, после подписания в 1596 году унии, подчинившей православную церковь католикам в Речи Посполитой (Брестская уния), положение православного населения Великого Княжества Литовского, а также, особенно, Русского, Холмского и Белостокского воеводств Польши кардинально изменилось из-за религиозных притеснений со стороны римокатоликов (поляков) и греко-католиков (отступников). До подписания Унии литовцы, хотя и католикиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3407 дней], в целом терпимо, с уважением относились к православным, поскольку у них был общий язык с православными, заимствованный у русскихК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3407 дней] (нынешние литовцы назывались тогда жмудьюК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3407 дней]), в общем, и поляки тоже вынуждены были признавать русские свободы. Ниже приведён фрагмент стихотворения украинского поэта XIX века Тараса Шевченко, идеалистично описывающего настроения того времени:


Тарас Шевченко, Кобзарь,
«Полякам»[36]

Ще як були ми козаками,

А унії не чуть було,
Отам-то весело жилось!
Братались з вольними ляхами,
Пишались вольними степами,
В садах кохалися, цвіли,
Неначе лілії, дівчата.
Пишалася синами мати,


Синами вольними… Росли,
Росли сини і веселили
Старії скорбнії літа…
Аж поки іменем Христа
Прийшли ксьондзи і запалили
Наш тихий рай. І розлили
Широке море сльоз і крові,
А сирот іменем Христовим



Замордували, розп’яли.
Поникли голови козачі,
Неначе стоптана трава.
Украйна плаче, стогне-плаче!
За головою голова
Додолу пада. Кат лютує,
А ксьондз скаженим язиком
Кричить: «Te deum! алілуя!..»



Отак-то, ляше, друже, брате!
Неситії ксьондзи, магнати
Нас порізнили, розвели,
А ми б і досі так жили.
Подай же руку козакові
І серце чистеє подай!
І знову іменем Христовим
Ми оновим наш тихий рай.

Низовое Войско Запорожское, вследствие его стихийной природы, жёстко не контролировалось центральной властью Речи Посполитой. Его необузданный нрав и немалая военная сила привлекала многих политических авантюристов. В 1648 году казаки Никитинской Сечи поднимают восстание. Повод к восстанию привез казачий реестровый полковник Богдан Хмельницкий, который враждовал с чигиринским старостой шляхтичем Чаплинским (см. статью Богдан Хмельницкий). Кош выступил на стороне Хмельницкого. Выступление казаков поддержало незнатное православное население польской Украины. Первоначально казакам сопутствовал успех. После ряда внушительных побед над шляхтой в 1648 году (Жёлтых Водах, Корсунь, Пилявцы), восставшие заключают перемирие с польским королём Яном II Казимиром. Победный поход завершен 23 декабря 1648 года торжественным входом казаков в Киев.

Однако в 1651 году восставшие терпят ощутимое поражение от польской армии в Берестецкой битве. Богдан Хмельницкий ведёт переговоры с поляками, отчаянно торгуется. Население Украины не приемлет достигнутые договорённости. Ненависть к полякам так высока, что сопротивление всё растёт. Но силы не равны, прежние союзники крымцы и турки больше не поддерживают восставших, шляхта, среди которой ещё много православных, пытается заключить с Москвой славянский союз против безродных космополитов Запорожского войска, зверства которых в Смуту и во время русско-польских войн хорошо помнят и в России. Чтобы расстроить этот союз, казаки были вынуждены сами просить помощи у единоверной России.

Богдан Хмельницкий, получивший титул гетмана из «рук» сечевиков[37], советовался с ними о его желании просить покровительство русского царя. Ещё 26 декабря 1653 года он отправил из Чигирина на Сечь письмо, в котором он отдавал должное запорожским казакам за их вклад, который они сделали, воюя с Польшей. Гетман писал: «Так же как мы начинали махину войны с поляками не без воли и не без вашего совета, братьев наших, так и нынешнее не меньшее дело о запросе о протекции русского царя, без вашего позволения и совета принять не хочем»[37]

В 1654 году была созвана Переяславская Рада, заявившая о переходе подконтрольных восставшим территорий под протекторат России. Однако, на Переяславскую Раду представители низового запорожского казачества не были приглашены.[38] На Раде присягу на верность русскому царю принимала реестровая казацкая старшина[37]. Сечевики присягнули русскому царю где-то к концу мая.[38]

Запорожская Сечь, не входя ни в один из полков Войска Запорожского, обладала автономией в Гетманщине и напрямую подчинялась гетману. В отличие от полков Войска Запорожского, где полковников назначал гетман, Сечь сама выбирала своего кошевого атамана[38]

Несмотря на родственные связи между российской и польско-литовской знатью и все обиды на черкасов русские войска поддержали восставших казаков, что привело к русско-польской войне 1654—1667.

Война завершилась Андрусовским перемирием, по условиям которого территории, лежащие восточнее Днепра (Левобережная Украина и Сиверщена) отошли к России, а лежащие западнее (Правобережная Украина)- к Польше. При этом Запорожье одновременно подпадало в двойное подданство российского царя и польского короля.[39]

О дальнейшем развитии событий на Украине после присоединения к России см. статью Руина (история Украины)

Борьба за Запорожскую Сечь в период Великой Северной войны

По словам Яворницкого, в период Великой Северной войны после перехода гетмана Мазепы на сторону Карла XII, на Запорожье начали поступать письма от Петра І и Мазепы. 30 октября 1708 года царь написал кошевому атаману Константину Гордиенко грамоту, в которой просил запорожцев быть верным присяге русскому царю и православной вере, за что обещал «умножить» к ним свою милость, которой они раньше того были лишены из-за наветов на них Мазепой.[40]

О том же самом хлопотал и Мазепа. Он отправил в Сечь «знатную особу» с универсалом и с письмом низовому войску. В универсале Мазепа извещал о переходе на сторону шведского короля, чтобы защищать Украйну от тирании московского царя, который не раз говорил Мазепе о желании истребить запорожских казаков. Гетман писал, точно знает, что москали, отступая перед шведами, завлекли его на Украйну, но король, не имеет дурных намерений относительно запорожского войска; запорожцы должны воспользоваться таким счастливейшим случаем, свергнуть с себя «иго московское» и сделаться навсегда народом свободным.[41]

Недовольство казаков

Часть запорожцев не поддержала Петра по ряду причин, среди которых одной из главных было возведение в 1701 году царским правительством крепости (редута) в Каменном Затоне.

Крепость (сейчас это Каменка-Днепровская Запорожской обл.) была выстроена на левом берегу Днепра, возле переправы у Никитинского Рога. Здесь же, но в разное время, на правом берегу Днепра рядом с современным Никополем, базировались пять Запорожских сечей (см. ниже Мемориальные места Сечи на Украине).

Мелководный Днепр возле Никитинского Рога позволял туркам и татарам переправляться через реку и совершать набеги на Речь Посполитую. Через Каменный Затон проходил и важный торговый путь в Крым, Чумацкий шлях. Крепость в Каменном Затоне позволяла регулярным правительственным войскам контролировать набеги крымцев, но, при этом, сильно ограничивала свободу действия и своевольное поведение казаков Запорожской Сечи (которые также не прочь были время от времени предпринимать разбойные «походы за зипунами»). Все это вызвало у казаков раздражение к Москве, которое могло быть потушено лишь срытием крепостей в Каменном Затоне и на реке Самара[42].

Ниже приведены выдержки из переписки заинтересованных сторон.

Крымский хан писал Порте[42]:

«татары не могут быть безопасны при существовании крепости Каменного Затона и что теперь самое благоприятное время потребовать от Москвы её разорения, с угрозою, что в случае отказа хан присоединится к шведам со всею ордою»

Из донесения посла в Стамбуле П. А. Толстого[42]:

«4 числа получил я ведомость о злых замыслах козаков запорожских: прислали к крымскому хану просить, чтоб их принял под свой протекцион»

Из письма запорожцев Мазепе[42]:

«чтоб присланы были к нам на кош уполномоченные от короля шведского и польского и от него, Мазепы, для заключения договоров, за кем им быть, а для разорения Каменного Затона чтоб присланы были войска, и как только эта крепость будет разорена, запорожцы поспешат к шведам на помощь против московских войск»

Ни письмами, ни деньгами привлечь на свою сторону запорожцев Петру не удалось. Гетман Мазепа продолжал уговаривать казаков, объявляя, что «царь хочет весь народ малороссийский загнать за Волгу, и что московские войска разоряют Украйну пуще шведа»[42]. Кошевой атаман Гордиенко также призывал выступить против царя. «Кошевой вор пишет универсалы за Днепр в Чигирин, прелщая к Мазепиной стороне», — сообщает князь Г. Долгорукий Меншикову 16 марта 1709 года. А 3 апреля докладывает царю, что Гордиенко «яд свой злой ещё продолжает, на другую сторону за Днепр непрестанно прелестно пишет, дабы побивали свою старшину, а сами б до него за Днепр переходили, что уже такая каналія тамо за Днепром купами збираетца и разбивает пасеки…»[42]

Казако-гетмано-шведский союз

Дипломатическую войну царь Пётр І, по мнению Д. И. Яворницкого, проиграл. После таких донесений в царском лагере стало ясно, что кошевой Гордиенко хитрит и имеет злые в своем уме намерения.[43]. 27 марта (7 апреля) 1709 года кошевой атаман Кость Гордиенко и гетман Мазепа подписали союзнический договор с королём Карлом XII. В этом договоре Запорожье присоединилось к гетманско-шведскому союзу против царя Петра I.

Уничтожение Запорожской Сечи (1709 год)

Уже с января 1709 г. к Петру стали поступать сообщения, что запорожцы что-то замышляют. Подозревая, что казаки могут выступить против него, Пётр отдаёт распоряжения об укреплении гарнизонов крепостей:
«…Вчерашнего дня получили мы подлинную ведомость, что запорожцы конные пришли уже давно и кошевого ждут с пехотою вскоре, а сей сбор их только 5 верст от Богородицкого, и опасно, чтоб чего над оным не учинили … не для города, а для артиллерии и амуниции, которой зело много, а людей мало. Того ради зело потребно, дабы один конный полк послать в Богородицкий, велеть бы оному там побыть, пока из Киева три полка будут в Каменный Затон», при этом указывая Меншикову, что «…токмо едина материя суть, чтоб смотреть и учинить запорожцев добром по самой крайней возможности; буде же оные явно себя покажут противными и добром сладить будет невозможно, то делать с оными, яко с изменниками…»[42]

Первые поражения мазепинцев

На Раде, состоявшейся в марте, запорожцы приняли сторону Карла XII и начали боевые действия против российских войск, как самостоятельно, так и совместно со шведскими войсками. В стычке в местечке Царичевке запорожцами было захвачено в плен несколько русских солдат, которых они отправили к шведскому королю, стоявшему тогда в местечке Будищах. Но в большинстве случаев сечевики терпели поражения, так они были разбиты в стычке с отрядом полковника Болтина, вместе со шведами они потерпели неудачу у местечка Сокольна от генерала Ренне[42].

Приказ Петра Первого

После того, как Кость Гордиенко и гетман Мазепа подписали с Карлом XII союзнический договор, царь Пётр I отдал приказание князю Меншикову двинуть из Киева в Запорожскую Сечь три полка русских войск под командованием полковника Яковлева с тем, чтобы «истребить всё гнездо бунтовщиков до основания»[44]. Подошедший к Сечи полковник Яковлев, чтобы избежать кровопролития, пытался договориться с запорожцами «добрым способом», но зная, что на помощь осаждённым из Крыма может подойти кошевой Сорочинский с татарами, начал штурмовать Сечь. Первый штурм запорожцы сумели отбить, при этом Яковлев потерял до трёхсот солдат и офицеров. Запорожцам даже удалось захватить какое-то количество пленных, которых они «срамно и тирански» убили.

11 мая 1709 года, с помощью казацкого полковника Игната Галагана, который знал систему оборонительных укреплений Сечи, крепость была взята, сожжена и полностью разрушена.

Игнат Галаган пристал к Яковлеву на пути его в Сечь и под присягой обещал тайными тропинками провести русских к запорожской столице. Так или иначе, но на него возлагались в этом отношении большие надежды, как на человека, знавшего все «войсковые секреты» и запорожские «звычаи». И точно, прибытие Игната Галагана к Сечи имело для запорожцев решающее значение. Игнат Галаган закричал козакам: «Кладите оружие! Сдавайтесь, бо всем будет помилование!» Запорожцы сперва не поверили словам Галагана и продолжали по-прежнему отбиваться от русских, но Галаган поклялся перед ними в верности своих слов, и тогда казаки бросили оружие. Но то было не больше, как обман со стороны Игната Галагана. Русские устремились на безоружных запорожцев, и тут произошла страшная кровавая расправа, причем все курени и все строения в Сечи были сожжены.[45]

Из доклада царю об уничтожении Сечи (Чертомлыкской):

Живьем взято старшин и казаков с 300 человѣк, пушек, також и амуниціи взято в оном городѣ многое число… А ис помянутых живьем взятих воров знатнѣйших велѣл я удержать, а протчих по достойности казнить и над Сѣчею прежней указ исполнить, також и всѣ их мѣста разорить, дабы оное измѣнническое гнѣздо весма выкорѣнить.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4368 дней]

После схватки взяты были в плен — кошевой атаман, войсковой судья, 26 куренных атаманов, 2 монаха, 250 человек простых козаков, 160 человек женщин и детей. Из того числа 5 человек умерло, 156 человек атаманов и козаков казнено, причем несколько человек были повешены на плотах и сами плоты были пущены вниз по Днепру на страх другим[46].

Из доклада кошевого атамана Степаненко гетману Скоропадскому[47]:

Учинилось у насъ въ Сичѣ то, что по Галагановой и московской присягѣ, товариству нашему голову лупили, шею на плахахъ рубили, вѣшали и иныя тиранскія смерти задавали, и дѣлали то, чего и въ поганствѣ, за древнихъ мучителей не водилось: мертвыхъ изъ гробов многихъ не только изъ товариства, но и чернецовъ откапывали, головы имъ отсѣкали, шкуры лупили и вѣшали.

Грамота царя к украинскому народу

Для того, чтобы ослабить[48] впечатление, произведённое на украинский народ[48] истреблением сечевых казаков, царь издал 26 мая грамоту, в которой говорил, что причиной уничтожения Сечи, была измена самих запорожцев, потому что они сносились с врагами России, шведами. Тут же Пётр приказывал[49] хватать, бросать в тюрьму и казнить запорожцев, не бросивших своё оружие.

Сечь в 1709—1775 гг

Каменская и Алешковская Сечи

Царь Петр I вплоть до его смерти не разрешал восстанавливать Сечь, хотя такие попытки были. На территории, подконтрольной Османской империи, казаки попытались основать Каменскую Сечь (1709−1711 годы).

Однако в 1711 году русские войска и полки гетмана И. Скоропадского напали на крепость и разрушили её. После этого была основана Алешковская Сечь (1711−1734 годы) на этот раз под протекторатом крымского хана, но и она просуществовала недолго.

Новая Сечь (Подпольненская)

В 1729 году кошевой атаман Иван Малашевич от имени всех запорожцев просил принять казаков в подданство России[50]. Но только в 1733 году, когда началась война России с Турцией и крымский хан приказал запорожцам двинуться к русской границе, генерал Вейсбах, устраивавший украинскую линию крепостей, вручил им в урочище Красный Кут, в 4 верстах от старой Чертомлыцкой Сечи, грамоту императрицы Анны Иоанновны о помиловании и принятии в русское подданство; здесь запорожцы прожили до 1775 года.

Они обязались оберегать границу от татар и за это получили прежние земли, которые поделили на 5 паланок (округов), каждую под начальством полковника и его старшины; всех переселившихся из Крыма запорожцев насчитывалось 7 268 человек. Впоследствии количество их достигло 13 тысяч;

Быт их значительно изменился: большинство уже были люди женатые; однако женатые не пользовались ни правом голоса на раде, ни правом избрания на должности и были обязаны уплачивать в сечевую казну «дымовое», то есть род налога с семьи; полноправные (холостые) запорожцы жили либо в Сечи, либо посёлками по паланкам (в зимовиках). Паланками управляли выборные полковники и старшина (есаул и писарь).

Запорожцы в мирное время занимались рыбным промыслом, охотой, скотоводством и торговлей, их паланки сильно застраивались, в них насчитывалось до 16 церквей[51].

Новая Запорожская сечь находилась на государственном содержании. В 1735 году она получила годовое жалованье в 20 тысяч рублей, 2 тысяч кулей муки, а для кошевого атамана и его свиты 490 рублей и по ведру вина[52]. Казакам были запрещены дипломатические отношения с Турцией и Крымским ханством, но предоставлены привилегии на рыбные ловли и промыслы[53]. До 1753 года казенное жалованье оставалось неизменным — на каждый курень приходилось около 140 рублей в год и надбавки за воинские заслуги[54]. Торговля Запорожья с Россией облагалась таможенными пошлинами, отмененными только в 1775 году[55].

Новая Запорожская сечь обладала значительной автономией, но оказалась под сильным военным контролем российских властей. Уже в 1736 году в самой сечевой крепости началось строительство Новосечинского ретраншемента, а позднее на месте старой Сечи появились российские военные посты «для смотрения за своевольными запорожцами»[54]. В 1750 году Запорожская Сечь была подчинена сразу гетману Малороссии и киевскому генерал-губернатору[54]. В 1753 году на южных границах Сечи появились воинские караулы[56].

В 1750-е годы российские власти стали ограничивать автономию Запорожской сечи. 19 июля 1753 года грамота, подписанная императрицей Елизаветой Петровной, запретила запорожцам самостоятельно избирать кошевого атамана[55]. В 1756 году Запорожская сечь была подчинена Сенату[54]. В 1761 году указ Сената запретил избрание старшин и самостоятельный суд, а посланные в Запорожье чиновники сняли с должностей кошевого атамана А. Белицкого и судью Ф. Сохацкого[55]. Новая императрица Екатерина II с самого начала правления принялась за ликвидацию остатков запорожского самоуправления. В 1762 году сечевая церковь была подчинена киевскому митрополиту и был запрещен вывоз из Сечи серебряных денег[57].

Столь жесткий контроль был скорее всего связан с боязнью новой измены запорожцев, которая была отнюдь не беспочвенна. В 1755 году стало известно, что 119 запорожцев перешли турецкую границу и просили крымского хана о принятии их в свою защиту, а сторонники гетмана И. С. Мазепы посылали письма на Сечь, уговаривая запорожцев выйти из подчинения России[58].

Существование Сечи было связано с нескончаемыми пограничными спорами, так как часть территорий, на которые претендовали запорожцы, оказались заняты в 1752 году сербскими поселенцами[54]. Запорожцы неоднократно (в 1746, 1748, 1752, 1753, 1755, 1756 годах) просили правительство четко определить границы своих земель, но безуспешно[54]. Дело дошло до того, что в 1774 году запорожцы совершили набег на спорные территории, говоря, «что в нынешнее лето всю состоящую под Елисаветградскую провинцию землю получат в свое ведомство»[54].

Другие запорожские казачьи образования XVIII века

В украинских степях существовали ещё два казачьих фактически независимых образования. Относительно мирной была группа запорожцев, осевшая в районе Каменного Затона и Прогноя, которых турки называли «гюрунами»[59]. Они не подчинялись ни Крымскому ханству, ни Запорожской сечи, пока в ходе русско-турецкой войны 1768−1774 годов не были включены в состав войска в качестве Прогноинской паланки[59].

В низовьях Южного Буга недалеко от Очакова располагался ещё один казачий очаг, который обнаружил в 1704 году Е. И. Украинцев[59]. Эти казаки не подчинялись никому и занимались грабежами[59]. Просуществовал этот очаг долго — в 1755 году в Сенат поступил рапорт И. Глебова о том, что проживающие недалеко от устья Южного Буга гайдамаки совершали набеги на турецкие территории; позднее грабежам подверглись польские земли[60]. Часть очаковских гайдамаков переселилась на Запорожье. В феврале 1756 года в сечь прибыли 50 гайдамаков, которые получили прощение и повторно были приведены к присяге[61]. Очаковское казачье (точнее гайдамачье) образование было ликвидировано в 1761 году в результате серии совместных операций России, Турции и Польши[61].

Участие в русско-турецкой войне

В русско-турецкую войну 1768−1774 годов 10 тысяч запорожцев были причислены к армии Румянцева. Казаки не только отличались в разведках и рейдах, но и сыграли важную роль в сражениях при Ларге и Кагуле. В январе 1771 года Екатерина II наградила кошевого атамана Запорожского войска П. Калнишевского за заслуги золотой медалью, «осыпанною бриллиантами». Золотых медалей были удостоены ещё 16 человек из высших чинов Запорожского войска[62].

Ликвидация Запорожской Сечи (1775 г.)

Окончательно судьба запорожцев была решена 3 августа 1775 года подписанием российской императрицей Екатериной II манифеста «Об уничтожении Запорожской Сечи и о причислении оной к Новороссийской губернии»[63]:

Манифест Екатерины Великой

Мы восхотѣли чрезъ сіе объявить во всей Нашей Имперіи къ общему извѣстію Нашимъ всѣмъ вѣрноподданнымъ, что Сѣчь Запорожская въ конецъ уже разрушена, со истребленіемъ на будущее время и самаго названія Запорожскихъ Козаковъ… сочли Мы себя нынѣ обязянными предъ Богомъ, предъ Имперіею Нашею и предъ самымъ вообще человѣчествомъ разрушить Сѣчу Запорожскую и имя Козаковъ, отъ оной заимствованное. Въ слѣдствіе того 4 Іюня Нашимъ Генералъ-Порутчикомъ Текелліемъ со ввѣренными ему отъ насъ войсками занята Сѣчь Запорожская въ совершенномъ порядкъ и полной тишинѣ, безъ всякаго отъ Козаковъ сопротивленія… нѣтъ теперь болѣе Сѣчи Запорожской въ политическомъ ея уродствѣ, слѣдовательно же и Козаковъ сего имени…"

— Данъ въ Москвѣ, отъ Рождества Христова тысяща седьмь сотъ семьдесятъ пятаго года, Августа третьяго дня,
а Государствованія Нашего четвертагонадесять лѣта.[64]

Причины ликвидации Сечи

Причинами такого решения Екатерины II была совокупность целого ряда событий.

К концу XVIII века после многочисленных политических и военных побед Российской империи над Турцией был заключен Кючук-Кайнарджийский мирный договор (1774), по которому Российская Империя получила выход к Чёрному морю, была создана Днепровская оборонительная линия, Крымское ханство, которое на протяжении нескольких веков терроризировало окраины России, было аннексировано, католическая Речь Посполитая была на грани раздела.

Таким образом, дальнейшая необходимость в охране казаками границ Российской империи отпала.

В то же время, между низовыми казаками и царским правительством, приступившим к этому времени к активному освоению земель Новороссии, временами возникали конфликты. Так, казаки неоднократно громили колонии сербских поселенцев в Таврии из-за земельных споров.[65]

К тому же, после восстания Пугачева, в котором участвовали запорожские казаки[66], российское правительство, боясь того, что восстание перекинется на Запорожье, приняло решение ликвидировать Запорожскую Сечь[67].

Ультиматум генерала Текели

5 июня 1775 года, на троицкую неделю, войска генерала-поручика Петра Текели вместе с валашским и венгерскими полками генерал-майора Федора Чобры в составе пятидесяти полков конницы-пикинеров, гусар, донцов и десяти тысяч пехоты подошли к Запорожью ночью. Запорожцы праздновали зеленые святки, часовые спали, Орловский пехотный полк с эскадроном конницы прошел незаметно через все предместье и без выстрелов занял Новосеченский ретраншемент. Внезапность действия русских войск деморализовала казаков. Текели зачитал ультиматум, и кошевой Петр Калнышевский получил два часа для размышления[68].

Старшины с участием духовенства после длительного обсуждения решили сдать Сечь. Однако, подавляющее число рядового казачества намеревалась вступить в борьбу с царскими войсками. Много усилий приложил кошевой Петр Калнышевский и глава сечевого духовенства Владимир Сокальский, чтобы убедить казаков покориться. Они объясняли свою позицию нежеланием проливать православную кровь. Из Сечи были конфискованы казна и архив. После этого артиллерия Текели сравняла с землёй пустую крепость. За выполнение бескровной операции, Текели был награждён орденом св. Александр Невского[69].

После ликвидации Сечи

После ликвидации Сечи, казаки были предоставлены своей судьбе, бывшим старшинам было дано дворянство, а нижним чинам разрешено вступить в гусарские и драгунские полки. Но трем казакам Екатерина не простила прежние обиды. Петр Калнышевский, Павел Головатый и Иван Глоба (писарь) за измену и переход на сторону Турции были сосланы в разные монастыри[70]. Калнышевский на Соловках прожил до 112-летнего возраста и даже после амнистии Александра I предпочел остаться там. Глоба также прожил до глубокой старости в Белозерском монастыре[68].

Задунайская Сечь

Часть запорожцев сперва ушла в Крымское ханство, а затем на территорию Турции, где осели в дельте Дуная. Султан позволил им основать Задунайскую Сечь (1775−1828) на условиях предоставления 5-тысячного войска в свою армию. На новом месте казаки конфликтовали с некрасовцами, а также до 1860-х годов участвовали в подавлении восстаний против Османской империи единоверных им православных народов Балкан (греки, болгары, сербы и т. д.). В 1853 году, с началом Крымской войны, из задунайских (бывших запорожских) казаков был сформирован казачий полк по регулярному образцу (по разным оценкам численность составляла от 1400 человек), получивший впоследствии название «Славянского легиона». Непосредственного участия в сражениях с русскими войсками полк не принимал.

Войско Запорожцев, Черноморское, Азовское и Кубанское казачество

Ликвидация такого крупного воинского формирования, как Запорожская Сечь, принесла целый ряд проблем. Около 12-ти тысяч запорожцев остались в подданстве Российской империи, многие не выдержали жесткую дисциплину регулярных армейских частейК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4414 дней].

При этом, все ещё сохранялась и внешняя военная угроза со стороны Турции. Поэтому было решено восстановить казачество и в 1787 году казачьи старшины подали прошение на имя императрицы, в котором выразили желание по-прежнему служить. Александр Суворов, который по приказу императрицы Екатерины II организовывал армейские подразделения на юге России, занялся формированием нового войска из казаков бывшей Сечи и их потомков. Так появилось «Войско верных Запорожцев» и 27 февраля 1788 года в торжественной обстановке Суворов собственноручно вручил старшинам Сидору Белому, Антону Головатому и Захарию Чепиге белое войсковое знамя, пожалованное императрицей Екатериной II[71], а также флаги и другие клейноды, которые были конфискованы при ликвидации Запорожской Сечи в 1775 году[72].

Войско Верных Запорожцев, переименованное в 1790 году в Черноморское казачье войско, участвовало в Русско-турецкой войне 1787−1792. По окончании войны, в знак благодарности от Екатерины II-й, им была выделена территория левобережной Кубани, которую они заселили в 1792-93 годы Войско приняло активное участие в Кавказской войне и других войн империи.

В 1828 году, задунайские казаки во главе с кошевым Йосипом (Осипом) Гладким перешли на сторону России и были помилованы лично Императором Николаем I. Из них было сформировано Азовское казачье войско (1828−1860)[73]. Оно, как и исторические морские походы Запорожцев, играло роль преимущественно береговой охраны Кавказского побережья, и особенно отличилось в Крымской войне. В 1860 году войско расформировали и казаков переселили на Кубань. Последний кошевой Задунайской Сечи, наказной атаман Азовского казачьего войска, генерал-майор Осип Гладкий похоронен на исторической родине казаков в Александровске (ныне г. Запорожье).

В этом же, 1860, году Черноморское войско объединили с двумя левыми полками (Хопёрский и Кубанский) Кавказского линейного войска в Кубанское казачье войско, которое сохранилось по настоящее время (потомки-наследники казаков; восстановилось после упразднения и многолетнего советского запрета; некоторые части и подразделения казаков действовали также во время ВОВ).

Письмо турецкому султану — литературный памятник Сечи

Известен оскорбительный ответ запорожских казаков, написанный турецкому султану в ответ на его требование прекратить нападать на Блистательную Порту и сдаться. Письмо написано в XVII веке, когда в среде запорожского казачества и на Украине была развита традиция таких писем. Основой таких писем служили документальные формы войсковой казачьей канцелярии[74]. Атмосфера и настроение среди казаков, сочиняющих текст ответа, описана в известной картине Ильи Репина (см. иллюстрацию справа). Оригинал письма не сохранился, оно известно в списках не ранее XVIII века. Более позднее аналогичное письмо чигиринских казаков встречается в списках второй половины — конца XVII века, которое написано в Посольском приказе в Москве около 70-х годов XVII века[75]. Ниже приводится текст письма запорожских казаков по Выписке из книги Дарвинского сборника истории Запорожской Сечи, хранящейся в Публичной Библиотеке города Санкт-Петербурга (см. также раздел Литература).

Султан Мохаммед IV — запорожским казакам
Я, султан и владыка Блистательной Порты, брат Солнца и Луны, наместник Аллаха на Земле, властелин царств — Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Большого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, исполнитель воли самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться.

Султан Мохаммед IV
Ответ запорожцев Мохаммеду IV
Ти, султан, чорт турецький, і проклятого чорта брат і товариш, самого Люципера секретар. Який ти в чорта лицар, коли голою сракою їжака не вб’єш. Чорт висирає, а твоє військо пожирає. Не будеш ти, сукин ти сину, синів християнських під собой мати, твойого війська ми не боїмось, землею і водою будем битися з тобою, розпрости твою мать.

Вавілонський ти кухар, Македонський колесник, Ієрусалимський бравирник, Олександрійський козолуп, Великого і Малого Єгипта свинар, Вірменська злодиюка, Татарський сагайдак, Каменецький кат, у всього світу і підсвіту блазень, самого гаспида внук й нашого хрена крюк. Свиняча ти морда, кобиляча срака, різницька собака, нехрещений лоб, мать твою… От так тобі запорожці висказали, плюгавче. Не будеш ти і свиней христіанських пасти. Тепер кончаємо, бо числа не знаємо і календаря не маємо, − місяць у небі, год у книзя, а день такий у нас, який і у Вас, за це поцілуй в сраку нас!

Підписали: кошовий отаман Іван Сірко зо всім кошем Запоріжськім</div></blockquote>

Отношения между запорожскими и донскими казаками

Возникновение казачества на южных границах бывшей Руси имеет много общего как на территории Великого княжества Литовского, так и Московского государства. В целом «всё» очень похоже у запорожских и донских казаков, их жизненный устрой, цели, политика. Существовали между этими двумя группами связи, как и в каком виде они проявились, какие тому свидетельства?

Известно, что запорожские (около 17 тысяч человек см. Сухопутные и морские походы запорожцев) и донские казаки поддерживали Самозванцев в Смутное время. Число донских казаков доходило до 10 тыс.человек, возглавляет их донской атаман Иван Мартынович Заруцкий (впоследствии посажен на кол)[76].

1559 Походы воеводы Адашева из устья Днепра и воеводы Вишневецкого из устья Дона на Крым.[77]

1621 г. В составе армии запорожских казаков, участвующих в Хотинской битве был большой отряд донских казаков[78]

1622 г. Совместный поход запорожских и донских казаков в числе 700 человек на 25 судах под начальством запорожского атамана Шило к турецким берегам и овладение несколькими прибрежными населенными пунктами. Высланный из Константинополя отряд галерных судов нанес поражение казакам, захватив 18 судов и до 50 казаков.

1624 г. Совместный морской поход запорожцев и донских казаков на 150 чайках на Чёрное море и набег на побережье Турции и окрестности Босфора. Для противодействия набегу на Константинополь султаном было выслано к устью Босфора до 500 больших и малых судов и приказано протянуть через Золотой Рог железную цепь, сохранившуюся ещё с тех времен, когда греки запирали залив для предотвращения прохода судов киевских князей.

1625 г. Совместный поход запорожцев и донских казаков в числе 15000 человек на 300 чайках через Чёрное море на Трапезонд и Синоп. Встреченные турецким флотом в составе 43 галер под начальством капудан-паши Редшид-паши казаки после упорного боя были разбиты, потеряв 70 чаек.

1637 г. Запорожцы вместе с донцами участвовали в осаде Азова.[67]

1638 г. Совместный морской поход запорожских и донских казаков в составе 1700 человек на 153 чайках на Чёрное море. Высланный против казаков значительный турецкий флот под начальством капудан-паши Раджаба нанес казакам поражение[77].

1669 г. Всю зиму Степан Разин шлет гонцов к гетману Правобережной Украины Петру Дорошенко и кошевому атаману войска Запорожского Ивану Сирко — подбивает товарищей для задуманного. Чуть позже отправляет он гонцов к опальному патриарху Никону. И Сирко, и Дорошенко, и Никон будут мучиться, раздумывать, тянуть время, но Разина не поддержат. Если бы поддержали — «лопнула бы Русь, как арбуз, и вывалилась наружу совсем иная русская история»[79].

1707−1709 гг. После разгрома восстаний Разина и Булавина на Дону в 1708 на Запорожье бежало много повстанцев. Этим попытался воспользоваться украинский гетман И. С. Мазепа, перешедший на сторону шведов в Северной войне 1700−1721. Пугая казаков расправой со стороны царского правительства, Мазепа призывал их поддержать его.[7]

1773−1775 гг. После восстания Пугачева, в котором участвовали запорожские казаки, правительство, боясь того, что восстание перекинется на Запорожье, приняло решение ликвидировать Запорожскую Сечь[67].

Известно, что в Сечи (на всех её территориях), был курень Динский (Донской), в котором собирались выходцы с Дона. Впоследствии курень переместился на Кубань, где сейчас есть станица Динская[80].

Мемориальные места Сечи на Украине

На острове Хортица в 1965 году был основан Государственный историко-культурный заповедник, а в 1990-е городской краеведческий музей переоборудован в Музей истории запорожского казачества. Рядом с музеем, на территории заповедника, в Совутиной балке отстроена реконструированная Сечь с куренями, церковью, и другими артефактами быта Сечи.
Напротив музея находится плотина ДнепроГЭСа, расположенная в [тогдашнем] самом узком месте реки (Волчье горло) (~175 м[Комм 7]) в конце порогов.[Комм 8] Здесь была известная в Таврии переправа через Днепр — «Кичкас». Через переправу проходило одно из ответвлений Муравского шляха. Это место было удобно для засад где промышляли казаки Запорожской Сечи.
Между плотиной ДнепроГЭСа и островом Хортица расположено несколько маленьких порогов. Со времён запорожских казаков дошли до нас названия отдельных скал и порогов (Два брата, Столбы…) и многочисленные легенды, связанные с Запорожской Сечью. Так на одном из них в гигантском гранитном казане, выдолбленном в каменном теле порога (Запорожская миска), казаки готовили на всю Сечь галушки. О другом пороге «Дурная скала» существовало несколько легенд: по одной из них казацкое сообщество ссылало сюда провинившихся казаков, чтобы выветрить из их головы «дурь», а по другой — после разгрома шведов под Полтавой по приказу Петра I здесь пороли за измену казаков, сторонников Мазепы[81].
В посёлке Верхняя Хортица (район Запорожья) находится 700-летний дуб. По одной из легенд под этим дубом запорожцы писали своё знаменитое письмо турецкому султану (см. Запорожский дуб).
Малая Хортица (Байда) — остров, расположенный между правобережной частью Запорожья и островом Хортица в русле реки Старый Днепр. На острове находился деревянный хортицкий замок, прототип Запорожской Сечи (Хортицкая Сечь), которую построил Дмитрий Вишневецкий (по прозвищу Байда), волынский князь из литовского рода Гедиминовичей.
Пять из 8 локализаций Запорожской Сечи находились недалеко от города Никополь (Томаковская, Базавлукская, Никитинская, Чертомлыкская, Новая /Подпольненская/). После разлива Каховского моря (крупнейшего водохранилища в Украине) многие места Сечи, расположенные вокруг города, были затоплены.
В старой части города Никополя (на мысе Никитин Рог /Никитин Перевоз/) находится площадь Богдана Хмельницкого, на которой установлен обелиск — памятный знак (тумба, сложенная из красного гранита; скульп. А. Сытник): «В этой местности находилась Запорожская Никитинская Сечь. В 1648 году в этой Сечи запорожские казаки избрали Богдана Хмельницкого гетманом Украины»; а также памятник Б. Хмельницкому (скульптор И. Кавалеридзе).
В ~ 6-8 км от центра Никополя в деревне Капуловка (место Чертомлыкской Сечи) находится могила (с сохранившимся надгробным камнем) и памятник (1980; скульп. В. Шконда) выдающегося кошевого атамана Запорожской (Чертомлыкской) Сечи Ивана Сирко; а к празднованию 500-летия украинского казачества в начале 1990-х годов создали мемориальный комплекс И. Сирко. Тогда же близ автодороги Никополь — Кривой Рог (у поворота к селу Капуловка, близ селения Чертомлык) был насыпан курган, на котором благодарные потомки в знак уважения к украинскому казачеству установили крест и мемориальную плиту.
Предполагается, что с его именем связана легенда о письме казаков турецкому султану Магомету IV, положенная в основу знаменитой картины И. Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» (1880—1891). Во всяком случае её автор вместе с не менее известным художником В. Серовым посетили Капуловку в 1880 году, о чём свидетельствует установленный в селе памятный знак (1967).
  • город Алёшки, Херсонская обл. (во времена Киевской Руси (X—XIII) Алешье — летописный город на водном пути из Царьграда до Киева; впоследствии урочище на Кардашинском лимане Днепра, с 1780-х (местечко c 1802) — Алешки, укр. Олешки), — с 1711 по 1734 гг. здесь была Алешковская Сечь.
  • село Республиканец, Херсонская обл., — с 1709 по 1711 гг. и с 1728 по 1734 гг. здесь была Каменская Сечь. Казаки в 1709 основали Каменскую Сечь, в 1712 году — Алешковскую Сечь, где до 1728 года атаманствовал Кость Гордиенко (сторонник И. Мазепы>). Его могила находится в селе Республиканец Херсонской области, на территории Каменской Сечи.[82]
    На месте нынешнего Червоного (Красного) Маяка (оба села относятся к Червономаякскому сельсовету) в средние века существовала турецкая крепость, а затем запорожский городок (паланка). В 1781 г. у балки Пропасной, прорезающий высокий берег реки Днепр, царское правительство выделило участок земли для основания монастыря — рядом с Покровской церковью Каменской Сечи. В этих землях существовала Софрониева пустынь (пещерная обитель), и Григорие-Бизюков (Пропасной) мужской монастырь — в начале XX в. монастырь становится одним из богатейших на юге Российской империи (практически полностью канувшие в Лету с приходом атеистической власти). Чудом сохранились небольшие фрагменты каменных стен [монастыря] с тремя башенками (XVIII в.) и постепенно восстанавливаемая в годы независимости Украины Покровская церковь (святыня казаков).
  • село Тягинка, Херсонская обл. (с XV в. — турецкая крепость Тягин, с 1778 — село Тягинка), — на высоком валу неподалёку от Днепра, оставшемся от крепости разрушенной в XVIII веке, установлен эффектный и видимый издалека (на многие километры по автотрассе М-14/E 58 Одеса — Херсон — Мариуполь — Ростов-на-Дону) памятник в честь 500-летия украинского казачества «Казацкая Слава» (1992 г.). Этот символичный монумент, увенчанный скульптурой грустно-задумчивого архангела, облокотившегося на огромный меч, посвящён в том числе и походу на крепость запорожских казаков под предводительством атамана И. Сирко в 1673 г., и разгрому в 1693 г. полковником С. Палием под Тягинкой татарского отряда. На левом берегу небольшой речушки, впадающей в Тягинке в Днепр, установлен другой сельский памятник — гетману Б. Хмельницкому (1992 г.), напоминающий уменьшенную копию величественного монумента, венчающего Каменную гору в Чигирине.
  • Старые Кодаки (Днепропетровский район), Днепропетровская обл. (пристань на Днепре, аэропорт Днепропетровск, и ж/д ветка) — В конце XV в. за порогами Днепра (а самый северный или первый из них — Кодакский — расположен в районе современного города Днепр) начали селиться казаки. Центром украинского казачества и постоянной напряжённости для всех захватчиков украинских земель стала свободолюбивая Запорожская Сечь, основанная в 1540-х-50-х годах.
    В июле 1635 г. Речью Посполитой на круче над Днепром основана крепость Кодак, целью которой было препятствовать побегам крестьян и изолировать мятежную Запорожскую Сечь. Место для крепости было выбрано не случайно — здесь находился первый днепровский порог. Он состоял из четырёх гряд общей длиной 400 м и падением воды в 2 м. Земляную Кодакскую крепость строил французский инженер Г.-Л. де Боплан; гарнизонная застава состояла из двухсот немецких наемников-драгун во главе с французским офицером Ж. Марионом. Месяц спустя недостроенную крепость захватили и разрушили украинские казаки под руководством И. Сулимы. К 1639 г. крепость вновь отстроили, а гарнизон увеличили втрое. В самом начале Освободительной войны украинского народа в 1648 году казаки полковника М. Нестеренко в течение четырёх месяцев держали в осаде кодакский гарнизон, пока тот не сдался; после капитуляции польской заставы-крепости 1648 Кодак перешёл во владения Сечи. С тех пор в крепости стоял немногочисленный казацкий сторожевой отряд (опорный пункт украинской армии), и жили лоцманы, зарабатывавшие на жизнь проводкой судов через пороги. В 1711 г. неудачный Прутский поход русского царя Петра I закончился унизительным миром, согласно которому России предстояло сравнять с землёй несколько крепостей, среди которых была и Кодакская.
    В 1730-х у бывшей крепости (от которой остались лишь фрагменты оборонных валов и рвов; руины Кодака сохранились до наших дней) возникло небольшое казацкое поселение-слобода — центр Кодакского полкового укрепления (паланки). В конце XVIII в., после ликвидации Запорожской Сечи, оно было переименовано в с. Старые Кайдаки (название не прижилось). На фрагменте оборонного вала в 1910 г. был установлен монумент Кодакской крепости с не совсем точным текстом на мемориальной плите (гласящей о том, что «взяли приступом польскую крепость»). Вспомнили о славных казацких победах и в начале 1990-х гг., установив в центре села мемориальный камень от благодарных потомков (село находится в предместье Днепра, рядом с Приднепровской ГРЭС).
  • Днепр. В городе находятся дом-музей Д. И. Яворницкого [1946; в парке им. Т. Г. Шевченко], и Исторический музей Д. И. Яворницкого с бронзовым памятником (1995) большому знатоку истории украинского казачества (в музеях широко представлена уникальная коллекция материальных памяток (быт) из Запорожья и Юга Украины (пополнялась в основном материалами собственных археологических и этнографических экспедиций, а также подаренными или купленными экспонатами — рукописи, картины, оружие и одежда запорожцев и т. п.), насчитывающая более 75 тыс. единиц хранения; исторический (историко-краеведческий) музей организован при непосредственном участии Яворницкого, в каковом он и занимал должность директора в 1902—1933 гг. Украшением города также является (согласно преданию выросшие на месте фруктовых садов, посаженных есаулом запорожского войска Л. Глобой) парк им. Т. Шевченко (часть которого расположена на днепровском острове Монастырском), и городской парк им. Л. Глобы с 5-метровым монументом его основателю (1972; скульп. Э. Курилов, арх. К. Присяжный; ранее сад им. В. Чкалова).
  • село Пилява (Хмельницкая область) (до средины XVIII в. называвшееся Пилявцами) — село вошло в историю как одно из знаковых мест Освободительной войны украинского народа 1648-54 гг. Здесь состоялось одно из первых удачных сражений казацко-крестьянских войск под предводительством Б. Хмельницкого с польской армией. В начале осени 1648 г. 80-тысячное украинское войско разгромило и обратило в бегство польскую армию, снискав себе боевую славу и получив новые тысячи сторонников, влившихся в его ряды. В ознаменование 300-летия Переяславской рады в 1954 г. на месте битвы установлен стандартный юбилейный монумент — точная копия обелиска в память о Никитинской Сечи (скульп. А. Сытник), сооружённого в Никополе. В 1967 г. на могиле полковника И. Ганжи, погибшего в битве под Пилявцами, был насыпан курган и установлен гранитный обелиск, в годы независимости Украины заменённый стилизованным казацким крестом.

См. также

Напишите отзыв о статье "Запорожская Сечь"

Комментарии

  1. Скорее всего, древко нарисовано не с той стороны — см. здесь www.vexillographia.ru/ukraine/images/rada.gif и здесь img857.imageshack.us/img857/5922/rada1.jpg
  2. «Число куреней было стабильным со времени документальной истории Сечи к концу существования Задунайской Сечи и переселения прежних запорожцев на Кубань в кон. XVIII ст. Поныне в Краснодарском крае много станиц имеют названия прежних запорожских куреней»
    [history.franko.lviv.ua/IIIs_3.htm Історія України (Січ Запорозька)]  (укр.).
    Там же см. «Курінь»; в статье «Курінний Отаман» следует читать: очолював найнищу адм.-територіальну ланку…  (укр.).
  3. Курень представлял собой не обязательно казарму (или «комуналку»; скорее «гостинку»). Хаты [в которых проживало несколько человек] ставились гнездом, то есть рядом стоящие, вплоть приставленные две избы (не отдельными подворьями, а в куче, мелкими группами — чаще по две). Три избы и более в одной связи, в купе, и назывались куренём на Запорожье [то есть улица (длинная, зачастую вдоль реки), селение, аналогом которого на Дону были станицы; отсюда — куренной (станичный) атаман]. Курень обозначал также сход, толпу (Войсковую Раду), и собственно майдан перед куренями-хатами (для Рады). В равной степени курень обозначал и обоз, стан — для ночлега, привала (для круговой обороны; см. выше Этимология названий)
  4. Это почётное звание (титул) незаслуженно и без всяких на то оснований присвоил себе анархист Махно, так как не был ни кошевым атаманом, ни наказным гетманом.
  5. в пер. с укр. — хоругвь
  6. совр. укр. — гармáти
  7. Ныне длина дугообразной железобетонной плотины составляет 760 м, выс. — 60 м.
  8. Порожистый участок (между Кодаком и Запорожьем) имел длину более 65 км и ширину 400−900 м, а общий перепад высот составлял более 30 м. Выходы гранитных и гнейсовых пород образовывали: гряды (собственно пороги), которые перегораживали Днепр; заборы, которые занимали лишь часть русла (их насчитывалось более 60); острова (их было более 50), и обрывистые скалы на обоих берегах.
В словаре Даля стоят рядом «казак» и «козак». Когда речь заходила о запорожцах, Гоголь неизменно говорил и писал «козак». Посмотрите «Тараса Бульбу» и убедитесь. Наш гений знал тайну этого слова, как и Яворницкий – автор трехтомной «Истории запорожских козаков».

Они были вольными. Служили только Богу и свободе. В отличие от донских, терских, уральских и даурских казаков, которые подчинялись царю. Согласитесь, большая разница. Кстати, запорожцы не ездили на Переяславскую Раду и не подписывали акт о присоединении к царской Московии [официальная Россия возникла позже]. (Автор этого комментария ошибается: 1. во времена когда донские, терские, уральские и даурские казаки служили царю, запорожских низоваых казаков уже не было, они превратились в кубанских и азовских, которые верой и правдой служили царю. 2. низовые запорожские казаки присягнули московскому царю в конце мая в начале июня того же 1654 года, когда реестровые казаки во главе с Богданом Хмельницким на Переяславской Раде присягали царю в январе 1654 года. Кстати, население тех земель, которые назывались потом называлось Гетманщина присягали царю постепенно, это связано с тем что царские дьяки не успевали принять присягу от всех желающих. Население и клерики с воодушевлением и радостью присягало царюю 3. Низовые запорожские казаки после присяги "на прямую" вели свои дела (отношения) с русским царем, Верхушка реестровых казаков для низоввых казаков был неуказ, они им не подчинялись. Вот почему когда пришли шведы Мазепа уговоривал низовиков выступить против Петра и только небольшая часть подалась его уговорам. При Иване Серко после присяги царю низовые казаки ни разу не нарушали присяги, напротив реестровая верхушка каждые 4-5 лет пыталась продаться полякам или туркам)

Примечания

  1. [ukrlife.org/main/uacrim/mam4aksymb.html Мамчак М. Військово-морська символіка України. — Снятин: ПрутПринт, 2009.]  (укр.)
  2. [www.vexillographia.ru/ukraine/cosaccos.htm Знамёна казаков © Russian Centre of Vexillology and Heraldry, last modified 8.12.2009]
  3. [mazepa.in.ua/articles/article-Mazepa-N-N-Zaporojskaya-Sechi.html Мазепа Н. Н. Запорожская Сечь] на сайте Харьковского научно-исследовательского института казачества mazepa.in.ua
  4. [dic.academic.ru/dic.nsf/kuznetsov/77966 Кош // Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. — 1-е изд-е. — СПб.: Норинт, 1998.]
  5. БЭС, [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/166102 «Кош».].
  6. [dic.academic.ru/dic.nsf/efremova/178168 Кош // Ефремова Т. Ф. Современный толковый словарь русского языка — 2000.]
  7. 1 2 Запорожская Сечь // БСЭ, 1972.
  8. 1 2 Эварницкій (Яворницкий), Т. 1, Гл. "Число и порядок запорожских Сичей".
  9. Соловьёв С. М., [www.magister.msk.ru/library/history/solov/solv06p3.htm Т. 6., Гл. 3].
  10. Эварницкій (Яворницкий), [www.cossackdom.com/book/bookyvor/izk2/201.html 1990. — Т. 2., Гл. 1].
  11. Голобуцький В., 1994, [izbornyk.org.ua/holob/hol04.htm Розділ II.].
  12. Каманин И. М. К вопросу о казачестве до Богдана Хмельницкого. — К., 1894. — С. 29. — цит. по [kazakirossii.narod.ru/litera1.html Сопов А. В. Историография вопроса о происхождении казачества] // Проблемы изучения и пропаганды казачьей культуры: материалы научно-практической конференции (п. Тульский) 13 июня 1998 г. — Майкоп, 1998. — 233 с.
  13. Все сведения в скобках из:
    Запорізька Січ // Украинский Советский Энциклопедический словарь = Український Радянський Енциклопедичний словник (в 3 томах) / Гол. ред. Бажан М. П. та інш.. — К.: Головна редакція Української Радянської енциклопедії АН УРСР, 1966. — Т. 1. — С. 752−753. (укр.), и
    Ивченко А. С. Вся Украина. Путеводитель. — К.: ГНПП «Картографія», 2005. — С. 430−437, 519−524. — ISBN 966-631-618-8.
  14. [www.totalwars.ru/index.php/novoe-vremya/zaporojci-v-avstrijskoj-imperii-v-xviii-v.html Запорожцы в Австрийской Империи в XVIII в.]
  15. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/131394 Запорожская Сечь // Большой Энциклопедический словарь — 2000.]
  16. 1 2 Эварницкій (Яворницкий), Т. 2, Гл. 1.
  17. Договоры и постановления Прав и вольностей войсковых между Ясне вельможным Его милости Паном Филиппом Орликом новоизбранным войска Запорожского Гетманом, и между Енеральными особами Полковниками и тым же войском Запорожским с полною з обоих сторон обрадою Утверженные При вольной Елекции формальною присягою от того же Ясне вельможнаго Гетмана Потверженные Року от рождества Христова αψί Месяца Априля ε: (5 апреля 1710 г.)
  18. Голобуцький В., 1994, [izbornyk.org.ua/holob/hol.htm Розділ III. Організація реєстрового козацтва.].
  19. Щербак В., 2000, [izbornyk.org.ua/coss1/shch03.htm Розділ 2. Формування станових ознак українського козацтва. — §. 2.1. Реєстрові козаки на державній службі.].
  20. 1 2 Эварницкій (Яворницкий), 1990, Т. 1., C.148−149.
  21. Потто В. А., 1899, [www.vehi.net/istoriya/potto/kavkaz/31.html Т. I. От древнейших времен до Ермолова, Ч. Черноморское войско. Гл. I. Чепега и Головатый (Запорожцы на Кубани).].
  22. Эварницкій (Яворницкий), Т. 1., Гл. "Состав, основание и число славного Запорожского Низового товариства".
  23. Матвіяс І. Українська мова і її говори — К.: «Наукова думка», 1990. — 168 с. (укр.) — С. 6.
  24. Эварницкій (Яворницкий), Т. 1., Гл. "Состав, основание и число славного Запорожского Низового товариства" — 1892−97, C. 185.; 1990, C. 145−146.
  25. 1 2 Савельев, 1913, [passion-don.org/tribes/tribes_4.html Гл. ІV. Запорожская сечь.].
  26. Эварницкій (Яворницкий), Т. 1., Гл. «Состав, основание и число славного Запорожского Низового товариства».
  27. Мышецкий Семен. [litopys.org.ua/samovyd/sam11.htm «Исторія о козакахъ запорожскихъ, какъ оные изъ древнихъ лѣтъ зачалися, и откуда своё происхожденіе имѣютъ, и въ какомъ состояніи нынѣ находятся»] // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете (ЧОИДР). — М., 1847. — № 6.
  28. [ukraina.tourua.com/ug3.html Юг Украины]
  29. [www.rusidea.org/?p=25081802 5.08.1775 (18.08). Ликвидация Запорожской Сечи в связи с пугачевским бунтом // Календарь «Святая Русь» 5.08.1775 (18.08) // Сайт издательства «Русская идея» (www.rusidea.org) (Проверено 18 апреля 2014)]
  30. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России — М., 1872. — Т. 7, С. 359.
  31. [history.franko.lviv.ua/IIk_4.htm Історія України (Козацьке право)]  (укр.)
  32. Сагайдачный, Пётр Кононович
  33. Савельев Е. П. Древняя история казачества — М.: Вече, 2007. — С. 105. — ISBN 978-5-9533-2143-3.
  34. ПСРЛ, [www.russiancity.ru/books/b64.htm Т. 34, С. 266].
  35. [history.franko.lviv.ua/IIIf.htm Історія України (Фігура)]  (укр.)
  36. [runa.6te.net/kobzar/kobzar.html#polakam Шевченко Т. «Кобзар» Поезії, «Полякам»]  (укр.)
  37. 1 2 3 Голобуцький В., 1994, [izbornyk.org.ua/holob/hol04.htm Розділ XI.].
  38. 1 2 3 Яковенко Н., 1997, С. 233. [history.franko.lviv.ua/PDF%20Final/Jakovenko.pdf Розділ: Дипломатія Хмельницького в пошуках виходу. Переяславська угода 1654 р.].
  39. История Украины, 2008, Гл. 2., Ч. 1., § Политический строй казацкой Украины, С. 250.
  40. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 14. — 1991, C. 293.
  41. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 14. — 1991, C. 296.
  42. 1 2 3 4 5 6 7 8 Соловьёв С. М., [www.magister.msk.ru/library/history/solov/solv15p4.htm Т. 15., Гл. 4].
  43. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 14. — 1991, C.303.
  44. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 15. — 1991, C. 324-325.
  45. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 15. — 1991, C.327-328.
  46. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 15. — 1991, C. 329.
  47. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 15. — 1991, C. 328.
  48. 1 2 Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 15. — 1991, C. 332.
  49. Эварницкій (Яворницкий), Т. 3., Гл. 15. — 1991, C. 333.
  50. Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 105. Режим доступа: mgou.ru/7109
  51. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/shirok/03.php Широкорад А. Б. Россия и Украина: Когда заговорят пушки… — М.: «Издательство АСТ», 2007, 2008. — 429 с.] — ISBN 5-17-039125-0, ISBN 978-5-17-039125-7, УДК 327(470)(091) ББК 66.4(2Рос) — C. 219−220.
  52. Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 45. Режим доступа: mgou.ru/7109
  53. Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 106. Режим доступа: mgou.ru/7109
  54. 1 2 3 4 5 6 7 Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 107. Режим доступа: mgou.ru/7109
  55. 1 2 3 Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 110. Режим доступа: mgou.ru/7109
  56. Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 109. Режим доступа: mgou.ru/7109
  57. Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 116. Режим доступа: mgou.ru/7109
  58. Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 111. Режим доступа: mgou.ru/7109
  59. 1 2 3 4 Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 112. Режим доступа: mgou.ru/7109
  60. Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 113—114. Режим доступа: mgou.ru/7109
  61. 1 2 Кондрико А. В. Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в сер. XVII — кон. XVIII вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. — М., 2015. — С. 114. Режим доступа: mgou.ru/7109
  62. Дуров В. Л., Можейко И. В. Русские наградные медали // Вопросы Истории — 1973. — № 12. — С. 114−122.
  63. [www.nlr.ru/e-res/law_r/search.php Полное собрание законов Российской империи: Первое собрание (1649−1825). — Т. XX. — № 14354. — С. 190−193.]
  64. [nasledie.russportal.ru/index.php?id=histrus.manifest1775_08_03 Исторія Малой Россіи, со временъ присоединенія оной къ Россійскому государству при царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ, съ краткимъ обозрѣніемъ первобытнаго состоянія сего края. Часть четвертая. — М.: Въ Типографіи Семена Селивановскаго, 1822. — С. 297−303.]
  65. Атакування Січі 1775 // Українське козацтво. Мала енциклопедія. — К.: «Генеза», 2002. — C. 23. (укр.)
  66. [www.rusizn.ru/rom05_021_7.html Секачева Е. Запорожская Сечь]
  67. 1 2 3 Никифоров Ю. А. Россия: Иллюстрированная энциклопедия — ISBN 5-373-00239-9.
  68. 1 2 Потто В. А., 1899, [www.vehi.net/istoriya/potto/kavkaz/114.html Т. I. От древнейших времен до Ермолова, Введение, Гл. XIV. Генерал-аншеф Текелли.].
  69. [www.uc.kr.ua/fresh/2152/ Петраков В. «Портрет соратника Суворова»] // © «Украина-Центр» (uc.kr.ua), 1999−2009.  (Проверено 1 октября 2008)
  70. Шамбаров В. Е. Казачество: История вольной Руси ― М.: Изд-во Алгоритм, 2007. — C. 688 (Тихий Дон). — ISBN 978-5-9265-0306-4.
  71. [odisseyabook.narod.ru/gallery/zn1.html Якаев С. Н. Одиссея казачьих регалий — Краснодар: Краснодарское издательско-производственное предприятие, 1992. — 176 с.; Краснодар: 2004. — 280 с.]
  72. [knsuvorov.ru/materials/chuhlib.html Чухлиб Т. «Александр Суворов в Украинской истории» // сайт Александр Васильевич Суворов (knsuvorov.ru)]  (Проверено 3 апреля 2012)
  73. [narodna.pravda.com.ua/history/473b3095c2871/ Герасимчук А. В степь донецкую из-за Дуная шли казаки… // сайт Народная правда (narodna.pravda.com.ua), 14.11.2007 19:29.]
  74. Робинсон А. Н. Жанр поэтической повести об Азове // Труды Отдела древнерусской литературы. — М.-Л.: Академия наук СССР, 1949. — Т. VII. — С. 107−109.
  75. Каган-Тарковская М. Д. Переписка запорожских и чигиринских казаков с турецким султаном (в вариантах XVIII в.) // Труды Отдела древнерусской литературы. — М.-Л.: Наука, 1965. — Т. XXI. — С. 346−354.
  76. Савельев, 1913, [passion-don.org/tribes/tribes_8.html Гл. VIII. Смутное время и казаки. Начало ХVІІ века].
  77. 1 2 Походы запорожских и донских казаков на Чёрном и Азовском морях в XVI−XVII в. // Боевая летопись русского флота: Хроника важнейших событий военной истории русского флота с IX в. по 1917 г. — М.: Воениздат МВС СССР, 1948.
  78. [www.ursr.org/vitchyzna/ Смолій В. Петро Сагайдачний: воїн, політик, людина // Журнал «Вітчизна», 1990. — № 1. — С. 189−194.]
  79. Прилепин З. «Terra tartarara: Это касается лично меня» — М.: АСТ, Астрель, 2009. — 224 с. — ISBN 978-5-17-058382-9.
  80. [media-kuban.ru/Tribyna/information/Stranitsyi_istorii__Dinskogo_rayona Козаченко Б. «Страницы истории Динского района» // газета «Трибуна», Портал СМИ Краснодарского края «Медиа Кубань», 20.08.2009.]
  81. [www.gis-center.com/products/chortitza_1.htm Остапенко Г. и М. История нашей Хортицы // ГИС центр Градостроитель (gis-center.com) (Проверено 3 апреля 2012)]
  82. [timeszp.com/news/13299-skoro-nachnutsya-raskopki-eshhe-odnojj-zaporozhskojj-sechi.html Скоро начнутся раскопки ещё одной Запорожской Сечи] © Запорожское время (timeszp.com), 19.02.2010.

Литература

  • Александров П. Г. Ліквідація Запорозької Січі. // «Пам’ять століть», 1997. — № 1.  (укр.)
  • Большой энциклопедический словарь: [А − Я] / Гл. ред. А. М. Прохоров. — 1-е изд. — М.: Большая Российская энциклопедия, 1991. — ISBN 5-85270-160-2; 2-е изд., перераб. и доп.М.: Большая Российская энциклопедия; СПб.: Норинт, 1997. — С. 1408. — ISBN 5-7711-0004-8.
  • Голобуцкий В. [dlib.eastview.com/browse/doc/7134518 Социальные отношения в Запорожье XVIII века] // Вопросы истории. — М., 1948. — № 9. — С. 71-84.
  • Голобуцький В. [izbornyk.org.ua/holob/hol.htm Запорозьке козацтво]. — К.: Вища школа, 1994. — 539 с. — ISBN 5-11-003970-4.. (укр.)
  • Ефименко П. С. Калнышевский, последний кошевой Запорожской Сечи. 1691−1803 // «Русская старина», 1875. — Т. 14. — № 11. — С. 405−420.
  • Запорожская Сечь / [bse.sci-lib.com/article101792.html] Голобуцкий В. А. // Евклид — Ибсен. — М. : Советская энциклопедия, 1972. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 9).</span>
  • Запорожская Сечь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.history.org.ua/?litera&kat=4&id=20 История Украины: научно-популярные очерки / Институт истории Украины, НАН Украины. Кол. авт. Под ред. В. А. Смолия.] [histans.com/LiberUA/978-5-373-02355-9/978-5-373-02355-9.pdf]. — К.: ОЛМА Медиа Групп, 2008. — 1070 с. — ISBN 978-5-373-02355-9.
  • Козацькі Січі (нариси з історії українського козацтва XVI—XIX ст.) — К.: «Запоріжжя», 1998.  (укр.)
  • Летописец, или Описание краткое знатнейших действ и случаев, что в котором году деялося в Украини малороссийской обеих сторон Днепра и кто именно когда гетманом был козацким / Публ. и предисл. В. Б. Антоновича // Сборник летописей, относящихся к истории Южной и Западной Руси. — К., 1888. — С. VII−XII, 1−69.
  • Львов Л. Отношения между Запорожьем и Крымом. — Одесса: 1895.
  • Мурзакевич Н. Н.(сообщ.) Серко И.: Письмо к Хану Крымскому войска Запорожского низового кошевого атамана Ивана Серко. 1675 г. // «Русская старина», 1873. — Т. 8. — № 7. — С. 88−92.
  • [www.academia.edu/17100209/Намогильні_хрести_запорожців_Grave_crosses_of_the_Zaporizhzhe_Cossacks_1998 Намогильні хрести запорозьких козаків. / відп. редактор — І. В. Сапожников. — Одеса, 1998] (укр., рус.).
  • Полное собрание русских летописей. Т. 1−43. — СПб.М.: 1846−2004.
  • Потто В. А. [www.vehi.net/istoriya/potto/kavkaz/index.html Кавказская война − в 5-и томах] = «Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях». — 1899.
  • П. П. Запорожское гнездо // «Исторический вестник», 1888. — Т. 34. — № 12. — С. 737−752.
  • Ригельман, Александр Иванович. Летописное повествование про Малу Россию. C дополнением «Список именной всем бывшим в Малой России атаманам и гетьманам», альбомом (28 портретов) и двух карт Украины. (1778; ч. 1-4; в 1785-86 переработано и дополнено) — Изд-во Й. Бодянського — 1847.
  • Сапожников И. В., Сапожникова Г. В. [www.academia.edu/13451193/Запорожские_и_черноморские_казаки_в_Хаджибее_и_Одессе._1998 Запорожские и черноморские казаки в Хаджибее и Одессе]. — Одесса: ОКФА, 1998. — 272 с.
  • Соловьёв С. М. История России с древнейших времён: в 29 т. — [www.runivers.ru/lib/book4544/ СПб., Изд.: Товарищество «Общественная польза», 1851—1879.]; М.: Голос; Колокол-Пресс, 1993—1998.; М., 2001.; [www.magister.msk.ru/library/history/history1.htm]; [az.lib.ru/s/solowxew_sergej_mihajlowich/].
  • Ставровский И.(сообщ.) Прошение малороссиян императору Петру II // «Русский архив» 1864, Вып. 5/6. — С. 493−505.
  • Савельев Е. П. [passion-don.org/tribes.html Племенной и общественный состав казачества. (Исторические наброски)] // Донские областные ведомости. — 1913. — № 125-278.
  • Симоновский Я. А.(сообщ.) Ответ запорожцев турецкому султану // «Русская старина», 1872. — Т. 6. — № 12. — С. 701.
  • Султан турецкий и запорожцы: Султан Мухамед IV к Запорожским казакам; Запорожцы — турецкому Султану // «Русская старина», 1872. — Т. 6. — № 9. — С. 450−451.
  • Чухліб Тарас. Секретна зброя наших пращурів // «Чумацький шлях», 2002. — № 5. — С. 24−25  (укр.)
  • Щербак Віталій. [izbornyk.org.ua/coss1/shch.htm Українське козацтво: формування соціального стану. Друга половина XV — середина XVII ст.]. — К., 2000. (укр.)
  • Шульгин И. П. (сообщ.), Репинский Г. К. (статья) Атаман Калнышевский. 1787−1801 (Материалы к биографии) // «Русская старина», 1876. — Т. 15. — № 1. — С. 217−218.
  • Эварницкій Д. І. Исторія запорожскихъ козаковъ: в 3-хъ т. — СПб.: 1892−1897.;</br>Яворницький Д. І. Історія запорізьких козаків: у 3-х т. / З російської переклав Іван Сварник. — Львів: «Світ», 1990; К.: «Наукова думка», 1991. (укр.);</br>Яворницкий Д. И. История запорожских казаков: в 3 т. — М.; [www.cossackdom.com/book/bookyvor/ К.: «Наукова думка»], 1990. (рус.).
  • Яковенко Наталія. [history.franko.lviv.ua/PDF%20Final/Jakovenko.pdf Нарис історії України з найдавніших часів до кінця ХVІІІ ст.]. — К.: Генеза, 1997. — 380 с. (укр.)

Ссылки

  • Библиография по теме «Войско Запорожское Низовое» / Казачьи войска и полки // Сайт «Казачество XV−XXI вв.» (www.cossackdom.com)(недоступная ссылка) [web.archive.org/web/20140810052425/www.cossackdom.com/troopsr.html#zaporozh Архивировано из первоисточника 10 августа 2014.]
  • [sich.in.ua/ Сайт «Запорозька Січ» (укр.) — исторический проект (sich.in.ua)  (Проверено 17 июля 2015)]
  • [rushist.ru/?page_id=313 Запорожская сечь во второй половине XVII−XVIII вв. // Сайт «История Российского государства» (rushist.org)](недоступная ссылка с 17-07-2015 (3168 дней))
  • [www.savva.org.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=43&Itemid=86 Запорожское казачество. Мелитопольский Курень] // Сайт мужского монастыря святого Саввы Освященного (www.savva.org.ua)(недоступная ссылка) [web.archive.org/web/20081028200422/www.savva.org.ua/index.php?option=com_content&task=view&id=43&Itemid=86 Архивировано из первоисточника 28 октября 2008.]
  • [www.academia.edu/13873944/%D0%97%D0%B0%D0%BF%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B7%D1%8C%D0%BA%D0%B0_%D0%92%D1%96%D0%B9%D1%81%D1%8C%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B0_%D0%9F%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%BE%D0%B2%D1%81%D1%8C%D0%BA%D0%B0_%D1%86%D0%B5%D1%80%D0%BA%D0%B2%D0%B0_2003 Запорозька Військова Покровська церква 2003]
  • [www.runivers.ru/lib/detail.php?ID=144294 Львов Л. Отношения между Запорожьем и Крымом] Одесса: 1895.
  • [www.hortica.org.ua/ Национальный заповедник «Хортица»]  (укр.)
  • [www.life.zp.ua/unikalnye-fotografii-strojki-zaporozhskoj-sechi-08-07-2006-goda Фотографии строительства Запорожской Сечи]
  • [www.academia.edu/13703830/%D0%A5%D0%B0%D0%B4%D0%B6%D0%B8%D0%B1%D0%B5%D0%B9_-_%D0%9E%D0%B4%D0%B5%D1%81%D0%B0_%D1%82%D0%B0_%D1%83%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%97%D0%BD%D1%81%D1%8C%D0%BA%D0%B5_%D0%BA%D0%BE%D0%B7%D0%B0%D1%86%D1%82%D0%B2%D0%BE._1999 Хаджибей — Одеса та українське козацтво. 1999]

Отрывок, характеризующий Запорожская Сечь

Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.