Заросший пруд (картина Поленова)
Поделись знанием:
К:Картины 1879 года
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
| |
| Василий Поленов | |
| Заросший пруд. 1879 | |
| Холст, масло. 77 × 121,8 см | |
| Государственная Третьяковская галерея, Москва | |
Существуют другие картины с таким названием, см. Заросший пруд
«Заро́сший пруд» — картина русского художника Василия Поленова (1844—1927), написанная в 1879 году. Картина является частью собрания Государственной Третьяковской галереи. Размер картины — 77 × 121,8 см[1][2].
История и описание
Картина была выставлена на 7-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок («передвижников») в 1879 году[3], вместе с другой картиной Поленова — «Бабушкин сад».
Вид, изображённый на этой картине, обобщает разные впечатления художника. Один из этюдов для этой картины был написан Поленовым в 1877 году, когда он проводил лето в деревне Петрушки под Киевом[4].
На картине изображена часть пруда и мостик, подходящий к нему. На переднем плане — берег с зелёной травой и ромашками, на заднем плане — тёмный лес, у края которого в тени стоит скамейка, на которой сидит женщина. Бо́льшая часть картины, включая поверхность воды и растительность, написана с помощью разнообразных оттенков зелёного цвета. В верхнем левом углу картины виден небольшой кусочек голубого неба с облаками[5].
Отзывы
Исследователь творчества Поленова, искусствовед Тамара Юрова так писала про эту картину[6][7]:
|
Живопись картины обнаруживает высокое мастерство Поленова–колориста. Картина почти целиком построена на градациях одного зеленого цвета. Тонко разработанная в оттенках зеленая гамма отличается исключительной красотой и богатством нюансировки. Кажется, в пейзаже нет двух абсолютно одинаковых тонов, как нет в нем и той несколько нейтральной краски, которая сплошь покрывала отдельные куски холста в "Московском дворике". Картина "Заросший пруд" завершала определенный этап творчества Поленова, знаменовала наступление творческой зрелости. |
|
А искусствовед Элеонора Пастон так писала в своей монографии о творчестве Василия Поленова[8]:
|
|
В другом пейзаже Поленова 1879 года «Заросший пруд» возвышенно-мечтательное настроение художника нашло выражение в изображении старого парка, торжественного в своей монументальной величавости. Это настроение подчеркнуто неподвижно задумчивой фигуркой женщины, белое платье которой одиноко выделяется в темной глубине деревьев. Могучие деревья парка, шатром окружающие хрупкую женскую фигурку, служат надежным убежищем. Лирика пейзажного мотива очерчивается более ярко благодаря единству настроения мира природы и мира женской души, их своеобразному диалогу. Уход от тягот действительности в мир природы - тема, воплощение которой мы видим в этом пейзаже, - позже получит развитие и в творчестве самого Поленова конца 1880-1890-х годов... |
|
Другие картины
Поленов также написал уменьшенный вариант картины «Заросший пруд»[9] (датируемый 1880 годом), только со стоящей женщиной — на этой картине художник изобразил свою сестру-близнеца Веру Дмитриевну Хрущёву[10] (1844—1881, встречается также написание "Хрущова"[11]). Иногда полагают, что она же была изображена на картине 1879 года в качестве сидящей женщины[4].
См. также
Напишите отзыв о статье "Заросший пруд (картина Поленова)"
Примечания
- ↑ [rodon.org/art-080425165206 Василий Дмитриевич Поленов — Заросший пруд (1879)] (HTML). rodon.org. Проверено 18 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tKv2mB Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ [www.art-catalog.ru/picture.php?id_picture=5069 Поленов Василий Дмитриевич — Заросший пруд, 1879] (HTML). www.art-catalog.ru. Проверено 18 августа 2012.
- ↑ [www.artprojekt.ru/gallery/polenov/Pol03.html Василий Дмитриевич Поленов — Заросший пруд (1879), Государственная Третьяковская галерея, Москва] (HTML). www.artprojekt.ru. Проверено 18 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tLSkIW Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ 1 2 [www.polenov.su/zaroshii_pryd/ Заросший пруд (1879)] (HTML). www.polenov.su. Проверено 18 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tQmuh3 Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ [vasily-polenov.ru/jivopis/2.php Василий Поленов — Галерея картин и рисунков художника — Заросший пруд] (HTML). Сайт о Василии Дмитриевиче Поленове — vasily-polenov.ru. Проверено 19 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tNlQdm Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ М. И. Копшицер. [www.tphv-history.ru/books/kopshitzer-polenov4.html Поленов (глава третья)] (HTML). www.tphv-history.ru. Проверено 19 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tON1x0 Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ Т. В. Юрова. Василий Дмитриевич Поленов. — Москва: Искусство, 1961. — 166 с.
- ↑ Элеонора Пастон. [vasily-polenov.ru/paston6.php Монография о творчестве Василия Поленова (часть 6)] (HTML). Сайт о Василии Дмитриевиче Поленове — vasily-polenov.ru. Проверено 18 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tPIhp6 Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ [files.school-collection.edu.ru/dlrstore/6108b189-c4e6-459b-afe8-65c59ecb1fed/Polenov.Zarosshiy_prud.jpg Василий Дмитриевич Поленов — Заросший пруд (уменьшенный вариант картины)] (JPG). school-collection.edu.ru. Проверено 18 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tPqUno Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ [files.school-collection.edu.ru/dlrstore/2b0312ca-9051-4bf5-a38d-8b2314eddce6/Polenov.Zarosshiy_prud.htm Василий Дмитриевич Поленов — Заросший пруд (уменьшенный вариант картины), описание] (HTML). school-collection.edu.ru. Проверено 18 августа 2012. [www.webcitation.org/6B7tQMO0o Архивировано из первоисточника 3 октября 2012].
- ↑ [polenovousadba.ru/3-obzor-doma-portretnaya Усадьба Поленово — Обзор дома, портретная] (HTML). polenovousadba.ru. Проверено 18 августа 2012. [www.webcitation.org/6A4DnzbMR Архивировано из первоисточника 21 августа 2012].
| ||||||
Отрывок, характеризующий Заросший пруд (картина Поленова)
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.
Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
