Засада в Лафголле

Засада в Лафголле
Основной конфликт: Конфликт в Северной Ирландии
Полицейский участок Лафголла, закрытый в августе 2009
Дата	8 мая 1987
Место	Лафголл, графство Арма, Северная Ирландия
Итог	поражение боевиков ИРА
Изменения	база Королевской полиции Ольстера в Лафголле разрушена
Противники
Временная ИРА Британская армия (Особая воздушная служба) и Королевская полиция Ольстера
Командующие
Патрик Джозеф Келли† неизвестно
Силы сторон
не менее 12 человек (8 в группе атаки) 36 спецназовцев SAS, группа полицейских
Потери
8 убитых 3 раненых
Общие потери
9 убитых (в том числе один гражданский), 4 раненых (в том числе один гражданский)

Засада в Лафголле (англ. Loughgall Ambush), в историографии британской армии известна как Операция «Джуди» (англ. Operation Judy) — вооружённое столкновение, которое произошло 8 мая 1987 в североирландской деревне Лафголл. Отряд из восьми боевиков Ирландской республиканской армии атаковал базу Королевской полиции Ольстера: три боевика заминировали экскаватор и направили его прямо на базу, другие боевики приехали на микроавтобусе и открыли огонь из него. После взрыва бомбы в бой ввязались регулярные части британской армии: отряд из 36 спецназовцев Особой воздушной службы разгромил боевиков.

Британцы не потеряли убитым ни одного из солдат (хотя трое были ранены), поскольку заранее знали о планах боевиков и подготовили засаду на них. В ходе перестрелки был убит один гражданский, ещё один был ранен. Боевики, потеряв 8 человек убитыми, понесли крупнейшие потери в единичном столкновении с британскими частями.

Предыстория

Восточно-Тиронская бригада Временной ИРА контролировала восточную часть графства Тирон и соседние территории графства Арма, став к середине 1980-х самым боеспособным отрядом ирландских повстанцев. Военнослужащие бригады Джим Лина и Патрик Маккирни выработали стратегию уничтожения военных и полицейских баз без возможности их восстановления, чтобы «сравнять с землёй» британскую армию. В 1985 году бригаду возглавил боевик Патрик Джозеф Келли и приступил к реализации этой стратегии: в 1985 и 1986 годах он провёл две атаки, которые, по мнению Марка Урбана, были «впечатляющими» — это битва в казармах Бэллигоули 7 декабря 1985 и бой на базе Королевской полиции Ольстера в Бёрчес (графство Арма) 11 августа 1986. В обоих случаях боевики обстреляли базы и их гарнизон, а сами здания разрушили за счёт подрыва бомбы (в Бёрчес они протаранили заградительную стену на экскаваторе, внутри которого была спрятана взрывчатка). Аналогичная атака планировалась на легко укреплённую базу в Лафголле.

Однако британские спецслужбы раскрыли планы заговорщиков, предположительно, за счёт действия разведывательных сил специального назначения армии и полиции. По некоторым данным, данные об атаке передал двойной агент из стана ИРА, которого убили спецназовцы в засаде; по другим источникам, никакого агента спецслужбы не внедряли и действовали старыми проверенными методами. 7 мая на базу тайно прибыл отряд из 36 солдат SAS (Особая воздушная служба) и офицеры из группы мобильной поддержки при штаб-квартире Королевской полиции Ольстера. Большая часть солдат и офицеров находилась внутри зданий базы, одна группа была вне базы, остальные части находились на месте предполагаемого движения боевиков ИРА.

В атаку ИРА отрядила две команды: одна управляла экскаватором с бомбой и должна была разрушить здание, другая должна была прибыть на микроавтобусе и расстрелять выживших на базе. Согласно плану все боевики должны были скрыться на микроавтобусе. Оба транспортных средства были угнаны незадолго до начала атаки: микроавтобус Toyota HiAce боевики нашли в Данганноне, а экскаватор — в двух милях к западу от Лафголла на ферме на Лислэсли-Роуд (два ирландских боевика остались на ферме следить за хозяевами угнанного экскаватора). Водителем экскаватора был назначен Деклан Артурс, двое боевиков вели перед ним машину сопровождения, остальные повстанцы ехали на микроавтобусе (вероятно, также при наличии машины сопровождения).

Засада

Боевики прибыли в Лафголл с северо-восточной стороны после 19:00. Все боевики были хорошо вооружены и экипированы: носили бронежилеты, защитные костюмы, перчатки и балаклавы. Несколько раз они предварительно объехали участок для разведки. В 19:15 Деклан Артурс направил экскаватор на базу при сопровождении Джеррарда О’Каллахана и Тони Гормли. В цистерне на экскаваторе находилась семтексная бомба массой 90 кг, которая подрывалась спустя 40 секунд после активации. В самой машине были командир отряда Патрик Келли, а также боевики Джим Лина, Патрик Маккирни, Юджин Келли и Шеймус Доннелли. Экскаватор проломил заградительную сетку, проехал несколько метров вперёд, и взрывное устройство тут же было запущено. Боевики выскочили из экскаватора и, по данным спецслужб, открыли огонь по зданию (некоторые авторы, среди которых выделяется Рэймонд Мюррэй, это отрицают). Спецназовцы SAS тут же открыли ответный огонь из автоматов M16, HK G3 и L7A2. Бомба взорвалась, уничтожив экскаватор и ранив трёх оперативников. По боевикам было выпущено 1200 пуль: микроавтобус также попал под обстрел. Боевики выпустили в ответ, по некоторым данным, 70 пуль и ни разу не попали по целям.

Восемь боевиков ИРА было убито в результате перестрелки: их тела были изрешечены пулями, однако фатальными оказались выстрелы в голову. Один из боевиков, Шеймус Доннелли, пытался сбежать с базы на футбольное поле напротив дороги, но не успел и был смертельно ранен. По некоторым данным, трое из боевиков готовы были сдаться спецназовцам, но были расстреляны на месте. Согласно заметке Джима Касака в газете The Irish Times от 5 июня 1987, повстанцы, которые были в автомобилях сопровождения, поспешили скрыться с места перестрелки и тем самым спаслись. В результате боя под огонь попали ещё и двое гражданских: Энтони и Оливер Хьюз возвращались с работы и были по ошибке приняты оперативниками за боевиков ИРА, поскольку были в костюмах того же синего цвета, что и ирландские повстанцы. Энтони, который был за рулём, был убит на месте, а Оливер был тяжело ранен. По ним было выпущено со стороны сада более 50 пуль. Местных жителей не предупреждали предварительно о проведении операции, поскольку тем самым британцы могли случайно оповестить ИРА, поэтому никакой эвакуации не проводилось. Британское правительство было вынуждено выплатить компенсацию вдове Энтони.

На поле боя британцы подобрали следующее оружие: три автомата HK G3, автомат FN FAL, две винтовки FN FNC, ружьё Franchi SPAS-12 и револьвер Ruger Security Six. По данным Королевской полиции Ольстера, из этого оружия было осуществлено не менее 19 убийств в Центральном Ольстере, к тому же револьвер Ruger был украден у убитого двумя годами ранее офицера полиции Уильяма Клемента. Одной из жертв этого оружия стал Гарольд Генри, помогавший в обустройстве баз британской армии и полиции в Северной Ирландии

Последствия

Восточно-Тиронская бригада, несмотря на понесённые потери, не складывала оружие вплоть до Белфастского соглашения. Попытки ИРА определить, кто оказался тем самым загадочным «двойным агентом», выдавшим их планы по нападению на Лафголл, не увенчались успехом. Среди ирландских республиканцев убитые восемь человек стали известны как «Лафголлские мученики» (англ. Loughgall Martyrs). По версии родственников убитых, британские спецслужбы давно охотились за этими боевиками и тем самым организовали расправу. Тысячи людей присутствовали на похоронах восьми ирландских повстанцев: эти похороны стали крупнейшими со времён Ирландской голодовки 1981 года. На похоронах Джерри Адамс заявил, что британцы могут надавить на ирландское правительство, но никогда не сумеют одержать победу в конфликте. Руководство Временной ИРА также подтвердило, что несколько из ирландских повстанцев были взяты в плен и расстреляны без суда и следствия.

В 2001 году Европейский суд по правам человека, рассматривая иски от родственников погибших ирландцев, неожиданно вынес решение, согласно которому убийство всех восьми ирландских повстанцев было преступлением со стороны британского правительства, а должного расследования проведено не было, и вынес решение о присуждении компенсации в размере 10 тысяч фунтов стерлингов каждому из родственников погибших. Джон Рейд, который тогда занимал пост министра по делам Северной Ирландии, приветствовал решение. В декабре 2011 года, однако, Команда исторических расследований Северной Ирландии после перепроверки дела заявила, что у SAS были основания стрелять, поскольку боевики ИРА открыли огонь первыми, а арестовать их без угрозы для жизни возможным не предоставлялось.

Полицейский участок был отстроен и передан полиции в 2001 году, но в августе 2009 года был закрыт и переоборудован в жилое помещение, а в апреле 2011 года был перепродан.

В массовой культуре

В 1988 году группа The Pogues записала песню «Streets of Sorrow/Birmingham Six».. Ещё одну песню о сражении «Loughgall Ambush» записала группа Charlie and The Bhoys.

См. также

• Хронология действий Временной Ирландской республиканской армии
• Битва в казармах Бэллигоули
• Взрыв автобуса в Бэллигоули
• Нападение на блокпост в Дэрриярде
• Засада в Клоноу
• Нападение на Колислэнд

Ссылки

• [www.eliteukforces.info/special-air-service/sas-operations/loughgall/ Special Air Service (SAS) — Loughgall, Northern Ireland]
• [games.mail.ru/pc/articles/feat/luchshij_v_mire_antiterroristicheskij_specnaz/ Лучший в мире антитеррористический спецназ. SAS. На службе Её Величества]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Засада в Лафголле

– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».