Заслуженный мастер спорта СССР

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
</div>

«Заслуженный мастер спорта СССР» (до 1983 года — «Заслуженный мастер спорта») — почётное спортивное звание в СССР. Стандартное сокращение в спортивной справочной литературе — ЗМС СССР.

Звание было учреждено постановлением ЦИК СССР от 27 мая 1934 года «Об установлении звания заслуженного мастера спорта» для присвоения «выдающимся мастерам — активным строителям советской физической культуры».[1]

Звание присваивалось высшим органом по управлению спортом в СССР (он неоднократно менял названия и статус). В 1992 году звание присваивалось — в основном, за успехи в составе Объединённой команды — сначала Госкомспортом СССР, затем Спортивным советом СНГ.





Первые заслуженные мастера спорта

5 июня 1934 года звание было присвоено 22 спортсменам, их список был опубликован 17 июня в газете «Правда». Знак № 1 получил конькобежец Яков Мельников. По 10 человек из этого списка представляли Москву и Ленинград, по 1 — Киев и Харьков.[2] Большинство были действовавшими спортсменами или закончили выступления недавно (в начале 1930-х годов); Платон Ипполитов, чьи спортивные достижения относятся к 1910-м — началу 1920-х годов, много сделал для популяризации конькобежного спорта в СССР.

№ знака[a 1] Спортсмен Вид спорта Город Общество
1 Мельников, Яков Фёдорович конькобежный спорт Москва «Торпедо»
2 Ипполитов, Платон Афанасьевич конькобежный спорт Москва «Динамо»
3 Калинин, Владимир Иванович конькобежный спорт Ленинград
4 Бутусов, Михаил Павлович футбол Ленинград «Динамо»
5 Батырев, Павел Васильевич футбол Ленинград «Спартак»
6 Старостин, Николай Петрович футбол, русский хоккей Москва «Спартак»
7 Селин, Фёдор Ильич футбол Москва «Динамо»
8 Исаков, Пётр Ефимович футбол Москва «Спартак»
13 Привалов, Иван Васильевич футбол Харьков «Локомотив»
10 Соколов, Николай Евграфович футбол Ленинград «Динамо»
11 Демин, Александр Александрович лёгкая атлетика Москва ЦДКА
12 Максунов, Алексей Яковлевич лёгкая атлетика Ленинград «Динамо»
9 Безруков, Александр Павлович лёгкая атлетика Киев военный округ
14 Шаманова, Мария Гавриловна лёгкая атлетика Москва «Медик»
15 Бухаров, Александр Васильевич тяжёлая атлетика Москва «Динамо»
16 Шумин, Александр Михайлович плавание Ленинград профсоюзы
17 Воног, Владимир Донатович футбол, русский хоккей Ленинград профсоюзы
18 Васильев, Дмитрий Максимович лыжный спорт Москва ЦДКА
19 Рыжов, Александр Ильич стрельба пулевая Ленинград «Динамо»
20 Кудрявцев, Евгений Аркадьевич теннис Ленинград «Динамо»
21 Романовский, Пётр Арсеньевич шахматы Ленинград «Искра»
22 Маляев, Александр Васильевич лёгкая атлетика Москва «Динамо»
  1. В таблице спортсмены расположены в порядке, в котором они были приведёны в газете «Правда» 17 июня 1934 года.

Торжественное вручение удостоверения Якову Мельникову было проведено во Дворце культуры Автозавода имени Сталина в присутствии нескольких тысяч человек. Чествование остальных спортсменов проходило в помещении Всесоюзного совета физической культуры.[2]

Знак ЗМС СССР

Нагрудный знак заслуженного мастера спорта был утверждён в 1935 году. На знаке на фоне советских символов — красной звезды, красного знамени с надписью «СССР», серпа и молота — был изображён бегун, разрывающий финишную ленточку. Автор эскиза знака — Александр Немухин — художник-плакатист и один из пионеров лыжного спорта в России, в 1939 году сам удостоенный звания заслуженный мастер спорта[2].

Всего было вручено более 4500 знаков. Количество вручённых знаков превосходит количество заслуженных мастеров спорта: спортсменам, которые были лишены звания, но позже звание было восстановлено или присвоено заново (см. ниже), вручался новый знак; дубликаты также имели свой номер — так, из первых 22 ЗМС дубликаты были выданы М. П. Бутусову (№ 1012) и П. А. Романовскому (№ 1009).

Дальнейшая история звания

Новые присвоения звания последовали в 1936 году и стали регулярными.

Великая Отечественная война

В годы Великой Отечественной войны звание «заслуженный мастер спорта» присваивалось мастерам спорта, отличившимся в боях с захватчиками. Некоторые из присвоений:

  • 18 июня 1942 года «за выдающуюся общественную и педагогическую деятельность в деле подготовки резервов для Красной Армии и Военно-морского Флота и отличные спортивные достижения» звание было присвоено 22 спортсменам, тренерам и преподавателям, в числе которых был известный легкоатлет (а в будущем — знаменитый тренер) Виктор Алексеев — участник движения «спортсменов-тысячников» в блокадном Ленинграде.[3]
  • 23 сентября 1942 года «за выдающиеся спортивные достижения и плодотворную общественную и педагогическую деятельность в подготовке резервов для Красной Армии» звание было присвоено Феодосию Ванину, который в специальном забеге на 20 000 м на побитие мирового рекорда показал один из лучших результатов в истории.
  • 17 июля 1943 года среди получивших звание было присвоено участникам футбольных матчей 1942 года в блокадном Ленинграде — капитану «Динамо» Валентину Фёдорову и арбитру Николаю Усову.[4][5] Усов — единственный в истории, получивший звание ЗМС как спортивный арбитр.
  • Осенью 1943 года звание было присвоено штангисту А. Авакяну за то, что он убил немца ударом кулака[6].
  • В том же 1943 году звание было присвоено посмертно Евгению Шеронину — известному боксёру и командиру разведки партизанского отряда, погибшему в 1941 году.

Конец 1940-х — 1950-е годы

В 1945 году заслуженными мастерами спорта стали цирковые борцы Иван Поддубный и Клеменс Буль, никогда не выступавшие в качестве спортсменов-любителей. В том же году звание было присвоено двум пионерам российского спорта — легкоатлету Петру Москвину и фехтовальщику Петру Заковороту.

Во второй половине 1940-х — начале 1950-х годов количество присвоений звания резко возросло. Было проведено несколько награждений, приуроченных к праздникам, наиболее крупное из которых — 5 августа 1948 года в связи с 25-летием общества «Динамо». Известный спортивный журналист Владимир Пахомов отмечает, что из-за спущенной сверху разнарядки звание получили в том числе и спортсмены, не имевшие никаких серьёзных достижений.[7]

В первой половине 1950-х годов в связи с выходом советских спортсменов на международную арену было принято решение о присвоении звания за достижения на крупнейших международных соревнованиях.

До середины 1950-х годов звание нередко присваивалось за тренерские и педагогические достижения; в 1956 году такая практика была прекращена в связи с учреждением звания «заслуженный тренер СССР».

1989—1992: присвоения ветеранам спорта

26 августа 1989 года в «Советском спорте» под рубрикой «Субъективный взгляд» была опубликована статья Льва Россошика «Сочтёмся славою?», в которой он приводил примеры спортсменов, как получивших звание без каких-либо существенных достижений, так и незаслуженно обойдённых при присвоении. Как отмечает Россошик, это выступление газеты помогло восстановить справедливость: звание получили пловцы Семён Белиц-Гейман, Владимир Косинский, Виктор Мазанов, Владимир Стружанов, фехтовальщик Лев Романов и многие другие.[8]

Присвоение звание ветеранам спорта продолжалось вплоть до 1992 года, а в 1990-е — начале 2000-х годов за достижения советского периода ряду российских спортсменов было присвоено звание «заслуженный мастер спорта России».

Статистика присвоений

  • Многие советские космонавты стали заслуженными мастерами спорта за установление мировых рекордов в космонавтике.
  • Заслуженными мастерами спорта становились и представители видов спорта, не имевших распространения за пределами СССР: звание было присвоено 10 городошникам, многократной чемпионке СССР по многоборью ГТО Наталье Богословской.

На 1 января 1975 года звание получили около 2022 человека[9], к 1988 году — более 3 тыс. человек[10].

Иностранные граждане — ЗМС СССР

В декабре 1972 года в ознаменование 50-летия СССР звание было присвоено лучшим спортсменам ряда социалистических стран[2]:

23 апреля 1985 года в связи с 40-летием победы в Великой Отечественной войне звание было присвоено группе спортсменов, в числе которых был прыгун на лыжах с трамплина Станислав Марусаж (Польша), воевавший в польском Сопротивлении.[11]

Спортсмены, лишённые звания ЗМС СССР

При выезде за границу на постоянное место жительства или отказе вернуться в СССР следовало лишение звания. Так, звания были лишены шахматистка Алла Кушнир, шашист Исер Куперман, «невозвращенцы» фигуристы Людмила Белоусова и Олег Протопопов, шахматист Виктор Корчной.

Единственным исключением был футболист Агустин Гомес. Попавший в СССР подростком в числе детей испанских республиканцев, он в 1956 году вернулся в Испанию — для работы в компартии.[12]

Кроме того, ряд спортсменов были лишены звания за неспортивное поведение, «нарушения спортивного режима» или по политическим причинам. Среди наиболее известных случаев:

  • Во время сталинских репрессий ряд репрессированных спортсменов были лишены и звания ЗМС; наиболее известные из них — братья Александр, Андрей и Николай Старостины, лишённые звания в 1941 году (звание восстановлено в 1955 году).[4]
  • После поражения сборной СССР по футболу от сборной Югославии на Олимпийских играх 1952 года звания были лишены тренер Борис Аркадьев, игроки Константин Бесков и Валентин Николаев[13] (позднее звание восстановлено).
  • В 1958 году для трёх олимпийских чемпионов по футболу — Эдуарда Стрельцова, Михаила Огонькова и Бориса Татушина — вечеринка закончилась уголовными обвинениями; все трое были лишены звания. Против Огонькова и Татушина уголовные обвинения были сняты, но они были пожизненно дисквалифицированы; в 1962 году дисквалификация с них была снята, и им вернули звание «мастер спорта СССР»[14]; у Татушина звание ЗМС было восстановлено[15], Огоньков до восстановления не дожил (он умер в 1979). Стрельцов был осуждён, после выхода из заключения вернулся в большой спорт, и в 1967 году ему было вновь присвоено звание заслуженного мастера спорта.
  • Шахматист Марк Тайманов после поражения в 1971 году от Р. Фишера со счётом 0:6 был подвергнут досмотру на таможне; у него обнаружили книгу Солженицына «В круге первом», и он был лишён звания[16] (звание восстановлено через 20 лет).
  • В 1973 года после досмотра на таможне сборной СССР по баскетболу, возвратившейся из турне по Америке, звания были лишены олимпийские чемпионы 1972 года Алжан Жармухамедов, у которого в сумке нашли пистолет, и Иван Дворный, вскоре арестованный и осуждённый за «спекуляцию». Жармухамедову звание было вновь присвоено в 1979 году после победы на чемпионате Европы; Дворному в 1999 году было присвоено звание «заслуженный мастер спорта России».
  • Пятиборец Борис Онищенко был лишён звания после скандала на Олимпийских играх 1976 и последовавшей за ним пожизненной дисквалификацией: он оснастил свою шпагу механизмом, при использовании которого происходила электронная фиксация укола без реального его нанесения.
  • В 1984 году после обнаружения на канадской таможне анаболических стероидов звания лишены тяжелоатлеты Александр Курлович (позднее получил звание вновь) и Анатолий Писаренко.
Спортсмены, которым звание ЗМС СССР присваивалось дважды
Спортсмен Вид спорта Дата Достижения на момент присвоения /
причины лишения
Серым цветом выделены данные о лишении звания
Кузькин, Виктор Григорьевич хоккей с шайбой 1963 чемпион мира 1963
1966 обвинение в дебоширстве и хулиганстве
1967 чемпион мира 1967
Стрельцов, Эдуард Анатольевич футбол 16.02.1957 олимпийский чемпион 1956
18.02.1958 обвинение в изнасиловании
5.11.1967 признан лучшим футболистом СССР 1967
Жармухамедов, Алжан Мусурбекович баскетбол 1972 олимпийский чемпион 1972
1973 за «нарушение таможенного режима»
1979 чемпион Европы 1979
Лукьянов, Александр Викторович академическая гребля 1976 олимпийский чемпион 1976, чемпион мира 1974, 1975
19…
1984 победитель соревнований «Дружба-84»
Курлович, Александр Николаевич тяжёлая атлетика 1984 победитель соревнований «Дружба-84» в рывке,
серебряный призёр в двоеборье и толчке, рекордсмен мира
1985 обнаружение на канадской таможне анаболических стероидов
1988 олимпийский чемпион 1988, чемпион мира 1987

Материальные льготы

Пенсии «за спортивные достижения и выслугу лет» были установлены Постановлением Совета Министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ от 2 августа 1988 года № 945 «О совершенствовании управления футболом, другими игровыми видами спорта и дополнительных мерах по упорядочению содержания команд и спортсменов по основным видам спорта». Согласно принятому в феврале 1989 года «Порядку назначения и выплаты пенсий за выслугу лет заслуженным мастерам спорта СССР, мастерам спорта СССР международного класса — членам сборных команд СССР»[17] эти пенсии назначались «при общем стаже работы не менее 20 лет заслуженным мастерам спорта СССР и мастерам спорта СССР международного класса, состоявшим в штате команд мастеров не менее 10 лет, в том числе в сборных командах СССР, или не менее 6 лет в составе сборных команд СССР».[18]

Тем же постановлением от 2 августа 1988 года Госкомспорту СССР было разрешено:

  • «выплачивать спортсменам — заслуженным мастерам спорта СССР и мастерам спорта СССР международного класса после завершения ими активной спортивной деятельности в составе сборной команды СССР или штатной команды мастеров по футболу и другим игровым видам спорта 70 процентов получаемого оклада до завершения ими высшего или среднего специального образования или получения профессии и 50 процентов этого оклада в последующие три года» (в сумме — не более 8 лет);
  • вводить «надбавки к окладам за звание „Мастер спорта СССР“ в размере 10 рублей в месяц, за звание „Заслуженный мастер спорта СССР“, „Заслуженный тренер СССР“ или „Заслуженный тренер союзной республики“ в размере 20 рублей в месяц тренерам, состоящим на окладах» (по одному, высшему, званию).

После 1992 года в ряде государств, ранее входивших в состав СССР, звание «Заслуженный мастер спорта СССР» даёт такие же льготы, как и аналогичное звание этого государства. В Белоруссии 12 апреля 1996 года лица, имеющие звание «Заслуженный мастер спорта СССР», были приравнены к лицам, удостоенным звания «Заслуженный мастер спорта Республики Беларусь»[19].

См. также

Списки

Списки ЗМС СССР Списки ЗМС России Списки ЗМС Украины
авиационный спорт
автоспорт
акробатика спортивная
альпинизм
баскетбол
биатлон
бобслей бобслей и скелетон
бокс бокс
велоспорт
борьба вольная
борьба греко-римская
водное поло
водно-моторный спорт
водные лыжи
волейбол волейбол
гандбол
гимнастика спортивная гимнастика спортивная
гимнастика художественная
городки
гребля академическая
гребля на байдарках и каноэ
дзюдо
кёрлинг
конный спорт
конькобежный спорт конькобежный спорт
лёгкая атлетика
лыжный спорт
мотоспорт
настольный теннис
ориентирование спортивное
парашютный спорт
парусный и буерный спорт
плавание
подводный спорт
прыжки в воду
радиоспорт радиоспорт радиоспорт
самбо
санный спорт санный спорт
сноуборд
современное пятиборье
стрельба из лука
стрельба пулевая
стрельба стендовая
судомодельный и автомодельный спорт
теннис теннис
спортивный туризм
тхэквондо
тяжёлая атлетика
фехтование фехтование
фигурное катание
футбол футбол футбол
хоккей на траве
хоккей с шайбой хоккей с шайбой
хоккей с мячом хоккей с мячом
шахматы
шашки

Напишите отзыв о статье "Заслуженный мастер спорта СССР"

Литература, ссылки

  1. Изменено Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 сентября 1983 года «О внесении изменений в некоторые законодательные акты СССР по вопросам здравоохранения, физической культуры и спорта, народного образования и культуры» // «Ведомости Верховного Совета СССР». — 1983 — № 39 — С. 583
  2. 1 2 3 4 [web.archive.org/web/20090423021246/www.olympic.ru/search/sr_news.asp?id=5675&rub=7 Когорта сильнейших и доблестных] // Сайт ОКР. — 24 мая 2004
  3. [www.leningradpobeda.ru/nesmotrja-ni-na-chto/sport/ Спорт в блокадном городе]. Сайт «Ленинград. Победа». Проверено 25 октября 2012. [www.webcitation.org/6BvaLEJuV Архивировано из первоисточника 4 ноября 2012].
  4. 1 2 Список ЗМС по футболу // «Футбольный курьер». — 17—23 февраля 1993
  5. [zenit.nevasport.ru/articles.php?id=8729 Памятная дата… Блокадный матч]. «Невский спорт» (30 мая 2005). Проверено 27 февраля 2014.
  6. М. Л. Аптекарь. [books.google.com/books?id=uET_AgAAQBAJ&printsec=frontcover Тяжёлая атлетика. Справочник]. — М.: «Физкультура и спорт», 1983. — С. 59.
  7. Владимир Пахомов. Мог ли Пеле стать ЗМС? // «Футбольный курьер». — № 27 (28 июля — 3 августа) 1993
    Пахомов приводит примеры футболистов:
  8. Лев Россошик. [www.championat.com/other/article-223947-komu-v-sssr-vruchali-zasluzhennogo-mastera-sporta.html Незаслуженно «заслуженные», или Кому воздастся сторицей], Чемпионат.com (5 июня 2015). Проверено 4 февраля 2016.
  9. Спортивные звания — статья из Большой советской энциклопедии.
  10. Мастер спорта — статья из Большого энциклопедического словаря
  11. «Советский спорт». — 30 апреля 1985
  12. Юрий Петров. [torpedo-archives.narod.ru/Gomes4.htm Красная Площадь Агустина Гомеса] // «Футбол». — 1995, № 48
  13. [www.sport-express.ru/art.shtml?45764 Секретный архив Акселя Вартаняна] // «Спорт-Экспресс». — 28 января 2002
  14. Хавин Б. Н. Всё о советских олимпийцах. — М.: «Физкультура и спорт», 1985. — С. 444, 449.
  15. [www.rusteam.permian.ru/players/tatushin.html Б. Татушин] на сайте «Сборная России по футболу»
  16. [www.euruchess.org/cgi-bin/index.cgi?action=printtopic&id=695&curcatname=%C8%ED%F2%E5%F0%E2%FC%FE&img=interview2 Интервью Марка Тайманова] газете «Московский комсомолец». — 4 марта 2005
  17. «Порядок назначения и выплаты пенсий за выслугу лет заслуженным мастерам спорта СССР, мастерам спорта СССР международного класса — членам сборных команд СССР». Утверждён Госкомтрудом СССР, Секретариатом ВЦСПС и Госкомспортом СССР 1—13 февраля 1989 г. № 584-МК/09-14/20; направлен органам социального обеспечения письмом Министерства социального обеспечения РСФСР от 29 марта 1989 года № 1-53-И (см.: Ведомственные нормативные акты. Приложение к журналу «Пенсия». 1999. С. 174—175)
  18. Азарова Е. Г., Кондратьева З. А. Комментарий к статье 31 // Постатейный комментарий к Федеральному закону «О трудовых пенсиях в Российской Федерации». — Юридическая фирма «Контракт», 2003. — ISBN 5-900785-80-7.
  19. Указ Президента Республики Беларусь от 12 апреля 1996 г. № 143 [www.lawbelarus.com/repub/sub26/texf1034.htm «О некоторых мерах по подготовке белорусских спортсменов к Олимпийским и Паралимпийским играм 1996 и 1998 годов»]


Отрывок, характеризующий Заслуженный мастер спорта СССР

В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!