Затопление французского флота в Тулоне

Операция «Лила»
Основной конфликт: Вторая мировая война
Уходящий на дно крейсер Марсельеза, один из 77-ми затопленных кораблей
Дата	27 ноября 1942 года
Место	Тулон, южная Франция
Итог	Провал немецкой операции по захвату французского флота
Противники
Третий рейх Третий рейх Французское государство
Командующие
Йоханнес Бласковиц Жан де Лаборд
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Затопление французами своего флота в Тулоне — событие Второй мировой войны, произошедшее ранним утром 27 ноября 1942 года. Флот был затоплен по приказу Адмиралтейства режима Виши, чтобы избежать захвата нацистской Германией судов, стоявших на рейде военно-морской базы Тулона.

Предпосылки

После поражения в кампании 1940 года и заключения соглашения с нацистской Германией, Франция была разделена на оккупационную зону немецких войск и коллаборационистское государство, управляемое режимом Виши. Компьенское перемирие предусматривало значительное разоружение французского флота и заключение его в портах, указанных Кригсмарине, под контролем Франции. Союзники опасались, что флот мог попасть в руки Германии, что повлекло ряд операций по захвату и уничтожению французских судов британскими войсками в июне 1940 года и безуспешную попытку захвата французских колоний в Африке в сентябре 1940 года.

8 ноября 1942 года Западные союзники провели операцию «Факел» по вторжению во Французскую Северную Африку. Генерал Д. Эйзенхауэр при поддержке Рузвельта и Черчилля заключил секретное соглашение с командующим вишистскими военно-морскими силами адмиралом Ф. Дарланом, по которому Дарлан должен был получить контроль над Французской Северной Африкой в случае, если он примет сторону Союзников. Узнав об этом соглашении, Гитлер немедленно развернул операцию «Антон» по оккупации вишистской Франции и укрепил немецкие военные части в Африке.

К моменту захвата руководство над флотом в Тулоне было разделено между двумя командующими, адмиралом Ж. де Лабордом и морским префектом адмиралом А. Марки.

Операция «Лила»

Целью операции «Лила» был захват невредимыми судов французского флота, стоявших на военно-морской базе Тулона. Операция была проведена 7-й танковой дивизией Вермахта, усиленной подразделениями других дивизий.

Подготовка к операции началась 19 ноября 1942 года, 27 ноября планировалось захватить Тулон и французский флот. Планировалось, что немецкие войска войдут в Тулон с востока, захватив форт Ламальг, служивший штаб-квартирой морского префекта адм. А. Марки, арсенал Мурийона, телефонный и радиоцентры, а также с запада, захватив базу палубной авиации в Сен-Мандрие, главный арсенал, береговые укрепления и артиллерию. Другие части должны были захватить прочие здания, набережные и причалы. Немецкие суда курсировали возле выхода из гавани, были заложены морские мины с целью не позволить французским судам уйти.

Боевые группы вошли в Тулон в 04:00 27 ноября 1942 года и направились в сторону гавани, встречая лишь редкое и слабое сопротивление. В 04:30 немцы заняли форт Ламальг и арестовали спящего А. Марки. К 5 утра телефонная связь была выведена из строя. Однако офицерам штаба удалось сообщить о тревоге начальнику арсенала контр-адмиралу Дарнону, который, в свою очередь, сумел предупредить адмирала Ж. де Лаборда, находившегося на борту линкора «Страсбур». Лаборд приказал судам готовиться к затоплению. В 05:25 немецкие танки достигли набережной, и со «Страсбура» была передана команда затопить корабли.

В общей сложности было затоплено 77 судов. Французы потеряли 3 линейных корабля (флагман «Страсбур», «Дюнкерк» и «Прованс»), гидроавианосец «Коммандан Тест», 4 тяжелых и 3 легких крейсера, 16 эсминцев, 14 миноносцев, 15 подводных лодок и множество других судов, большая часть которых была затоплена или взорвана. Немцы захватили 4 подводные лодки, 3 эсминца и четыре десятка малых судов, вооружение многих из них было разрушено в результате саботажа французских моряков.

Часть судов не подчинились приказу о самозатоплении и сумели покинуть окруженную немцами гавань: подводные лодки «Казабьянка» и «Марсуэн» достигли Алжира, «Глорьё» — Орана, «Ирис» — Барселоны. Лоцмейстерское судно «Леонор Френель» также сумел выбраться из Тулона и достичь Алжира.

Последствия

Операция «Лила» была провалена: Германии французский флот не достался. Потеря флота для режима Виши означала потерю как последнего символа своей власти, так и доверия со стороны Германии. Тем самым, несмотря на неудачу «Лилы», в рамках всей операции «Антон» захват Тулона прошёл успешно.

Генерал де Голль подверг резкой критике адмиралов Виши за то, что те не отдали приказ флоту прорываться в Алжир.

Большая часть крейсеров была поднята со дна итальянцами для ремонта и на металлолом.

Топливо, разлившееся в гавани Тулона, настолько загрязнило море, что ещё два года после затопления флота плавать в гавани было невозможно.

См. также

• Затопление Флота открытого моря

Отрывок, характеризующий Затопление французского флота в Тулоне

Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.