Зауэрланд
| Зауэрланд нем. Sauerland | |
 | |
| Страна |  Германия |
Зауэрланд (нем. Sauerland) — горный регион на западе Германии.
Содержание
География
Регион Зауэрланд расположен в основном в юго-восточной части земли Северный Рейн-Вестфалия, а также, своим восточным краем, на северо-западе земли Гессен. В административном плане эта территория входит в округа Арнсберг и Кассель. Зауэрланд представляет собой средне-высокий горный ландшафт, густо покрытый лесами. Регион этот редко заселён. Наиболее крупными городами здесь являются Изерлон (ок. 100 тыс. человек) и Арнсберг (ок. 80 тыс. человек). Другие города — Зост, Ольпе, Альтена, Люденшайд, Мешеде, Менден.
Горный регион Зауэрланда складывается из следующих горных хребтов:
Наивысшей точкой этой горной системы является вершина Лангенберг (843,2 м) в Ротхааргебирге. Из других гор следует отметить Хегекопф (842,9 м) и Калер-Астен (841 м) — также в Ротхааргебирге, и Химберг (687,7 м) в горах Заалхаузер.
Через район Зауэрланда проходит с севера на юг водораздел речных систем Рейна и Везера. Наибольшая, западная часть этой территории через системы рек Рур и Липпе связана с Рейном. Наиболее значительные реки Зауэрланда:
В регионе находятся несколько крупных озёр-водохранилищ, созданных после 1899 года за счёт строительства плотин на местных реках. Наиболее значительные среди них: Биггерзее, Мёнезее, Зорпезее, Хеннезее.
История
Название Зауэрланд впервые письменно упоминается в 1266 году (как «wessel de Suderlande»). К 1400 году «д» в середине выпадает и Suderland превращается в Suerland.
Территория Зауэрланда была заселена уже в эпоху палеолита. Раскопки середины 1930-х годов обнаружили у Рютена стоянку первобытных охотников, живших в регионе в период последнего ледникового периода. Археологами в пещере Блеттерхёле найдены останки людей, живших здесь в эпоху мезолита (древнейшие в Вестфалии останки Homo sapiens). Обнаружены многочисленные мезолитические стоянки с большим количество предметов быта древнего человека, среди них — медный кинжал возрастом ок. 4.300 лет. К бронзовому веку относятся курганные захоронения, в одном из которых была обнаружена т.н. бронзовая амфора из Гевелингхаузена — одна из важнейших находок эпохи бронзового века в Германии. В железный век на территории Зауэрланда начинает добываться железная руда.
В I веке в Зауэрланд приходят римляне, однако они не смогли здесь закрепиться. Территория эта вплоть до VII века включительно была заселена германскими племенами сигамбров и бруктеров франкского происхождения. В 693—695 годах их земли были завоёваны саксами. При Карле Мартелле началось отвоевание этих территорий Франкским королевством, оно было завершено Карлом Великим в 770-х годах. Франкская «реконкиста» сопровождалась христианизацией местного населения.
После смерти Карла Великого и распада его державы Зауэрланд входит в состав племенного герцогства Саксония. На его территории образуются как светские, так и церковного подчинения полунезависимые владения — графства Марк, Альтена, Верль и др. B XII столетии одним из крупнейших землевладельцев Зауэланда становится архиепископ Кёльнский, которому принадлежал также титул герцога Вестфалии. Его экспансии противостояли графы Арнсберга и Марка. В решающем сражении при Воррингене в 1288 году армия архиепископа Зигфрида фон Вестербурга была разгромлена, а сам он взят в плен. В конце XIV века Кёльн сумел взять реванш, когда выкупил у последнего, бездетного графа Арнсберг его титул и владения — на которые претендовали его главные противники в Вестфалии — графы Марк. Это событие настолько укрепило позиции кёльнских архиепископов, что графство Марк могло в борьбе с ними утратить свою независимость. Перелом наступил в 1444 году, когда богатый город Зост восстал против власти Кёльна и «принял подданство» герцогства Клеве, которое принадлежало графам Марк. В 1447 Зост был осаждён двенадцатитысячной армией архиепископа, но отбил все атаки. Во время этой войны Кёльн утратил также некоторые иные территории (Фредебург, Билштейн). Таким образом, после многолетнего спора между архиепископством Кёльнским и графством Марк за Зауэрланд эта территория в значительной степени оказалась закреплённой за графством.
Многие города, расположенные в Зауэрланде, были приняты в торгово-политический союз Ганза: Брилон, Рютен, Арнсберг, Гезеке, Верль, Аттендорн, Шмалленберг (в кёльнской части); Изерлон, Люденшайд, Нойенраде, Альтена, Плеттенберг — в графстве Марк.
Во время Реформации в XVI веке раскол между различными частями Зауэрланда ещё более усилился, так как графство Марк стало протестанским, в то время как кёльнское герцогство Вестфалия осталось католическим. После войны за юлих-клевское наследство (1609—1614) территория графства Марк, как и земли Юлиха и Клеве, переходят к Бранденбургу, таким образом эта часть Зауэрланда со временем становится частью Пруссии. Территория кёльнского Зауэрланда, после секуляризации земель архиепископства, первоначально была передана герцогству Гессен-Дармштадту, однако после Венского конгресса, завершившего войны с Наполеоном, также была отдана Пруссии и вошла в состав прусской провинции Вестфалия.
Напишите отзыв о статье "Зауэрланд"
Примечания
Литература
Монографии
- Stefan Baumeier, Christoph Köck (Hrsg.): Sauerland — Facetten einer Kulturregion. Schriften des Westfälischen Freilichtmuseums Detmold — Landesmuseum für Volkskunde. Detmold, 1994. ISBN 3-930271-20-6. Статьи о: Symbolik der Region (Ch. Köck), Hausbau (J. Kleinmanns), Heimatschutzbewegung (S. Falk), Freiräume (R. Kirsch-Stracke), Wald und Forst (B. Selter), Möbel (H.-D. Joosten) und Frommes Wohnen (Ch. Aka).
- Rudolf Brüschke, Norbert Föckeler (Hg.): Jüdisches Leben im Hochsauerlandkreis (= Hochsauerlandkreis Schriftenreihe Bd. III). Fredeburg 1994, ISBN 3-930271-18-4
- Karl-Peter Ellerbrock, Tanja Bessler-Worbs (Hrsg.): Wirtschaft und Gesellschaft im südöstlichen Westfalen. Dortmund 2001, ISBN 3-87023-192-0
- Der Kreis Iserlohn. Ein dynamischer Lebensraum im Sauerland (mit einführenden Texten von Wulf-Dietrich von Borcke). Sauerland-Verlag, Iserlohn 1972, ISBN 3-87695-011-2
Отрывок, характеризующий Зауэрланд
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
