Зафран, Л. Б.

Л. Б. Зафран
Место рождения	Царство Польское в составе Российской империи
Место смерти	Советский Союз
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР  СССР
Род войск	ОГПУ-НКВД

Л. Б. Зафран — бывший троцкист, затем агент советских органов государственной безопасности, провокатор, основной фигурант «дела Зафрана».

Биография

До 1926 проживал в Польше, затем перешёл советскую границу, был арестован как польский перебежчик и после соответствующей проверки направлен на жительство в город Ирбит Свердловской области. Здесь он примкнул к одной из подпольных троцкистских групп, снова был арестован, но после заявления о разрыве с оппозицией освобождён. В 1930 переехал в Нижний Тагил и устроился на работу заместителем директора местного молокоовощетреста. В том же году нижнетагильским окружным отделом ОГПУ был завербован как осведомитель, однако ссыльные троцкисты, деятельность которых он должен был освещать, довольно быстро его расшифровали. Сменив ещё пару мест работы, в конце 1933 был переведён в Москву и назначен заместителем начальника снабжения одного из подразделений Метростроя.

По линии же своей негласной деятельности он был прикреплён к Полномочному представительству ОГПУ по Московской области, и вскоре местные чекисты начали получать от нового агента очень интересные, хотя и неправдоподобные сведения о якобы выявленных им подпольных контрреволюционных организациях. В частности, речь шла о Е. А. Дрейцере, под началом которого Л. Б. Зафран в 1932-1933 работал на строительстве Забайкальского металлургического комбината, и некоторых его «сообщниках» (Г. Л. Пятакова, Н. И. Муралова), о существовании руководящего троцкистского центра, связанного с Л. Д. Троцким, о получении от последнего директив по террору, о причастности к деятельности троцкистского центра И. Н. Смирнова, К. Б. Радека и других известных в прошлом троцкистов. Далее сообщил в Полномочное представительство ОГПУ по Московской области о том, что троцкисты готовят террористические акты. Некоторых из упоминаемых Л. Б. Зафраном лиц чекисты арестовали (Хрусталёва и Зильбермана), но затем об этой истории стало известно в секретно-политическом отделе ОГПУ, где пришли к выводу, что всё придумано и начальник секретно-политического отдела ОГПУ Г. А. Молчанов замял это дело. В июле 1934 Особым совещанием при НКВД СССР за предоставление заведомо ложных сведений он был приговорён «как провокатор» к пяти годам исправительно-трудовых лагерей.

После убийства С. М. Кирова из лагеря в Караганде бежал, явился в Управление НКВД по Московской области и потребовал своей реабилитации, поскольку теперь, как он считал, все должны убедиться в правдивости его «сигналов». Возможно, если его доносы касались бы зиновьевцев, всё бы так и вышло, но он докладывал о троцкистах, а их тогда в убийстве С. М. Кирова никто ещё не обвинял. Поэтому заместитель московского УНКВД А. П. Радзивиловский, к которому беглец обратился за помощью, решил, что до тех пор, пока всё не прояснится, лучше будет ему посидеть в тюрьме. Из тюрьмы Л. Б. Зафран писал в Комиссию партийного контроля, прокуратуру и лично И. В. Сталину. В конце концов дело попало к заместителю Н. И. Ежова по Комиссии партийного контроля М. Ф. Шкирятову, который распорядился доставить Л. Б. Зафрана к нему, и после состоявшейся беседы тот был освобождён и даже получил путёвку в один из санаториев. Отдохнув, принялся за старое и через некоторое время был снова арестован по обвинению в создании в провокационных целях контрреволюционной троцкистской группы. Однако на дворе уже стоял 1936, борьба с «троцкистским подпольем» набирала обороты, так что вскоре он был снова освобождён, и на этот раз уже окончательно.

Генеральный комиссар государственной безопасности Г. Г. Ягода по собственному заявлению не знал о «деле Зафрана» до тех пор пока ему не сообщил о таковом начальник ПП ОГПУ-УНКВД по Московской области С. Ф. Реденс. Впоследствии о показаниях против Е. А. Дрейцера напомнил Н. И. Ежову сотрудник НКВД С. С. Дукельский.

Литература

• Павлюков А. Е. "Ежов. Биография". Издательство «Захаров», 2007. ISBN 978-5-8159-0686-0;
• Наумов Л. А. "Сталин и НКВД". Издательство «Новый хронограф», 2010. ISBN 978-5-94881-090-4;
• Ежов Н. И. "Сталин и заговор в НКВД". Издательство «Алгоритм», 2013. ISBN 978-5-4438-0332-6.

Отрывок, характеризующий Зафран, Л. Б.

За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»