Захария (священник)
Священник Захария (из рода Аарона) — отец Иоанна Крестителя и супруг праведной Елисаветы, сын Варахиин (Мф. 23:35). Происходил из рода священника Авии, потомка Аарона, которому при царе Давиде выпало по жребию совершать богослужения в восьмую седмицу (Лк. 1:5,8, 1Пар. 24:10).
Содержание
Жизнеописание
Захария вместе с супругой жили в Хевроне и достигли пожилого возраста, но детей не имели. О рождении Иоанна архангел Гавриил предвозвестил Захарии в храме (Благовещение о рождестве Иоанна Предтечи, Благовестие Захарии).
Однажды святой Захария совершал богослужение в Иерусалимском храме и увидел архангела, стоящего по правую сторону жертвенника.
|
Захария усомнился в вести и был за это наказан немотой: «я Гавриил, предстоящий пред Богом, и послан говорить с тобою и благовестить тебе сие; и вот, ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется, за то, что ты не поверил словам моим, которые сбудутся в своё время» (Лк. 1:19-20).
Когда Елизавета родила и настало время давать младенцу имя, его предложили назвать по имени отца — Захарией, но Елисавета отказалась, настояв на том, чтобы он был наречен Иоанном. Захарии дали табличку, и он подтвердил это, написав: «Иоанн — имя ему», после чего смог снова говорить (Лк. 1:76) и произнес пророчество, известное как Benedictus. Житие Захарии, основанное на византийских легендах, сложенных путём компиляций жизнеописания Новозаветного Захарии и Ветхозаветного пророка Захарии, получило широкое распространение в средневековье, в том числе и на Западе[1]. Согласно этим легендам во время избиения младенцев, когда Елизавета с их сыном скрывалась в пустыне, Захарию, служившего в храме, стали допрашивать о том, где его сын. Он отказался отвечать, и его убили прямо в святилище. Данная легенда соотносит Евангельский текст про «кровь Захарии» (Мф. 23:35) с личностью отца Иоанна Крестителя. Большинство библеистов относит этот текст либо к личности пророка Захарии либо к упомянутому во Второй книге Паралипоменон «Захарии, сыну Иодая священника» (2Пар. 24:20)[2]
Церковное почитание
Память совершается вместе с его супругой Елисаветой:
- в православной церкви почитается как пророк — 18 сентября (5 сентября по старому стилю);
- в лютеранской церкви — 5 сентября;
- в католической церкви — 23 сентября.
Считается что дом, где жил Захария и где родился его сын Иоанн Креститель был расположен в предместье Иерусалима Эйн-Кареме. На этом месте в настоящее время построен францисканский монастырь «Святой Иоанн на го́рах»
О местонахождении мощей Захарии существуют различные мнения:[3]
- в православной традиции считается, что их в 415 году перенесли из Иерусалима в Константинополь и поместили в храме Богородицы рядом со Святой Софией (о нахождении их там сообщает «Аноним Меркати» — латинское описание Константинополя XII века). При этом паломник Иоанн Фока в 1185 году видел гробницы с мощами Захарии и Елисаветы в севастийской церкви Иоанна Предтечи, построенной на месте его темницы. В настоящее время мощи (или их часть) находятся в афонском монастыре Констамонит;
- в католической традиции считается, что местом нахождения мощей Захарии является Латеранская базилика в Риме и церковь Сан-Заккариа в Венеции.
Захария в Коране
Захария фигурирует в Коране как «Закарийа» — один из пророков и праведников (салихун), отец Йахйи (Иоанна Крестителя) и опекун Марйам (девы Марии). После гибели сына он скрылся от преследователей в дупле дерева, но был выдан Иблисом (сатаной). Враги срубили дерево и распилили его вместе с Закарийей. Некоторые мотивы попали в цикл о Закарийи из иудейских легенд о другом Захарии — библейском пророке.[4]
Гимнография
В Православной традиции Захария, как отец Иоанна Предтечи, вспоминается за богослужением в дни празднования зачатия Иоанна Крестителя (23 сентября (6 октября)) и его Рождества (24 июня (7 июля)). Первые тексты последований святому Захарии содержатся в Типиконе Великой церкви (IX век) и в Студийско-Алексиевском Типиконе (1034 год). Праздничное последование включает 6 стихир на «Господи, воззвах», пение «Бог Господь» на утрене, тропарь 8-го гласа, по 9-й песни канона — светилен; на литургии на блаженнах указывается пение 3 и 6 песни канона святому Захарии, прокимен из 109 псалма. Иерусалимские Типиконы содержат богослужебные указания, схожие со Студийским уставом.
В современном богослужении последование Захарии включает:
- тропарь 4-го гласа;
- кондак 3-го гласа;
- канон 1-го гласа авторства Феофана с акростихом греч. Τὸν Προδρόμοιο τοκῆα κροτῶ σοφὸν ἀρχιερῆα (Предтечи родителю рукоплещу премудрому архиерею)[5];
- ирмос;
- цикл из 3 стихир-подобнов;
- 3 стихиры-самогласна, седален и светилен.
См. также
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Праведный Захария - Встреча Марии и Елизаветы
Напишите отзыв о статье "Захария (священник)"
Примечания
- ↑ Мифы народов мира, т.1, стр.462
- ↑ [www.jstor.org/stable/3140343 John Macpherson. Zacharias: A Study of Matthew 23:35. The Biblical World. The University of Chicago Press]
- ↑ [www.pravenc.ru/text/182665.html Захария] // Православная энциклопедия
- ↑ М. Б. Пиотровский ЗАКАРИЙА // Ислам: Энциклопедический словарь. — М.; Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991. — 315 с : ил. ISBN 5-02-016941-2 (С.74)
- ↑ Отсутствует в славянских Минеях
Литература
- Захария, в Библии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [days.pravoslavie.ru/Life/life1453.htm Святой пророк Захария и святая праведная Елисавета] на сайте Православие.Ru
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Захария (священник)
Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
