Захаров, Иван Михайлович (лингвист)

Иван Михайлович Захаров
Место рождения:	станица Верхне-Увельская, Оренбургская губерния
Научная сфера:	русский язык, стилистика, лингвистика.
Место работы:	Пермский пединститут, Пермский университет
Альма-матер:	Казанский университет (1910)
Награды и премии:

Ива́н Миха́йлович Заха́ров (3 января 1885 года, станица Верхне-Увельская, Оренбургская губерния — май 1958, Пермь) — советский лингвист, член президиума Нарревкома и зав. отделом народного образования Петровска-Забайкальского (1918–1919), заведующий кафедрой языка и декан литературного факультета Пермского пединститута (1934–1938), основатель и заведующий кафедрой русского языка и общего языкознания историко-филологического факультета Пермского университета (1944–1958).

Биография

Ранние годы в Перми

Сын оренбургского казака, учителя казацкой школы, позже — православного священника. Среднее образование получил в оренбургской семинарии. В период событий 1905 г. был близок к эсерам.

В 1910 году окончил с отличием историко-филологический факультет Казанского университета (славяно-русское отделение). В этом же году переезжает в Пермь, преподаёт в Мариинской женской гимназии, гимназии Циммермана.

C 1912 году преподает в Пермском реальном училище.

В 1918 году после прихода белых, он был командирован правительством Колчака в Петровск-Забайкальский для открытия там реального училища. По одной из версий биографии, c приходом туда Красной Армии был избран на первый съезд трудящихся Забайкалья, где состоял председателем школьной секции. По окончании работы съезда был избран членом президиума Нарревкома и состоял зав. отделом народного образования Петровска-Забайкальского. Осенью 1920 г. вернулся в Пермь. По другой версии, в этот период до возвращения в Пермь он был министром просвещения (или товарищем министра) в Самарском правительстве (КОМУЧ).

В 1919–1920 годах преподаёт на рабфаке Пермского университета, является членом президиума рабфака.

В 1922 году в Перми открылось педагогический техникум. Иван Михайлович стал его главой.

Работа во Владикавказе и Москве

В 1930/1931 учебном году — доцент Горского пединститута во Владикавказе.

С 1931 по 1934 год — доцент Первого Московского пединститута им. Бубнова. Кроме этого, вёл занятия, читал лекции в Индустриальном институте, проводил занятия с аспирантами Института трудящихся Востока.

Работа в Пермском пединституте, арест, ГУЛАГ

В августе 1934 года вернулся в Пермь. Директор Пермского пединститута П. Г. Погожев назначает его деканом литературного факультета и заведующим кафедрой языка.

В феврале 1935 г. был утвержден доцентом кафедры языка. Здесь он зарекомендовал себя как «квалифицированный специалист, состоявшийся ученый, постоянный лектор по вопросам преподавания русского языка на различных курсах, конференциях и совещаниях» ".

18 февраля 1938 года, в разгар сталинских чисток, арестован как подозреваемый в участии в антисоветской террористической группе. Среди обвинений: «недоброжелательно встретил новых научных сотрудников», «высмеивал членов ВКП(б)», «был враждебно настроен к советской власти», «протаскивал антисоветские трактовки в лекциях», «участник диверсионной повстанческой эсеровской организации», «контрреволюционер». Особо оговаривалась «вредительская манера чтения лекций — медленная». Были арестованы еще несколько преподавателей пединститута, в том числе и его директор П. Г. Погожев.

20 декабря 1939 году дело направлено на доследование. В августе 1940 году особым совещанием НКВД СССР Иван Михайлович осужден на 8 лет трудовых лагерей. Пробыв три года в одном из лагерей ГУЛАГа, 1943 году досрочно освобожден с возвращением в г. Молотов. С 1 августа 1943 года — научный сотрудник Института усовершенствования учителей г. Молотова.

Работа в Пермском университете

В связи с восстановлением в 1941 году историко-филологического факультета Пермский университет в период Великой отечественной войны остро нуждался в соответствующих кадрах; к тому же большая часть преподавательского состава была призвана в ряды РККА. Поэтому с 20 сентября того же 1943 г. И. М. Захаров вновь приглашён в университет, на этот раз — в качестве и. о. доцента кафедры языкознания Пермского (в то время — Молотовского) университета.

С 15 сентября 1944 года И. М. Захаров — и. о. заведующего кафедрой языкознания историко-филологического факультета университета. С того времени он считается на факультете её создателем. На кафедре работает ряд преподавателей Молотовского пединститута. Формируя кафедру, И. М. Захаров находил новых преподавателей, сам читал курсы «Введение в языкознание», «Современный русский язык», спецкурс по стилистике. Практические занятия по языкознанию вёл B. C. Фан-Юнг, украинский язык — выпускница Харьковского университета О. М. Петюнина, белорусский язык — только что окончившая Пермский университет Ф. Л. Скитова. Постепенно кафедра языкознания расширяется. Появляются новые преподаватели, шире становится круг научных проблем и изучаемых студентами дисциплин.

С апреля 1946 г. Иван Михайлович приказом ректора назначается заведующим кафедрой языкознания. Этому назначению предшествовала характеристика, подписанная проректором университета профессором Г. А. Максимовичем: «И. М. Захаров читает лекции по современному русскому языку, истории русского языка, старославянскому языку. Он проявил себя как знающий и опытный языковед, читает лекции на высоком теоретическом уровне и методически умело преподносит материал студентам, обладает способностями к учебно-организационной работе. И. М. Захаров может быть выдвинут на должность зав. кафедрой языкознания».

В 1946 году И. М. Захаров награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

В марте 1955 г. И. М. Захаров был реабилитирован. В феврале 1958 года выходит на пенсию.

В 1950-х годах он часто болел (следствие испорченного в лагерях здоровья), у него обнаружили рак лёгких. В мае 1958 он умер.

И. М. Захаров был ценим и уважаем коллегами и студентами:

Лекции читал он увлеченно, был хорошим психологом и точно расставлял смысловые акценты в лекциях. Его любовь к слову и артистизм проявлялись в блестящем чтении стихов русских поэтов, отрывков из русской прозы, таким чтением время от времени он украшал свои лекции. Но экзаменатором был строгим: «До свидания, девчурочка», — его обычная реплика, если студентка не знала того, что требовала программа курса. Нерадивых студентов он заставлял приходить на экзамен, зачет и три, и четыре раза. Перед экзаменом по современному русскому языку устраивал зачет по грамотности: он произносил слова или предложение, студент должен был записать. Даже одна ошибка лишала студента зачета. Хотя студенты трепетали, идя к нему на экзамен, его любили, уважали и студенческой жизни без него не представляли..

М. Н. Кожина, его преемник на посту зав. кафедрой, тоже высоко оценивала И. М. Захарова:

Иван Михайлович — не просто эрудированный преподаватель, доцент, но незабываемая самобытная личность, редкой души человек. Как специалист — это высокого класса профессионал, многосторонний знаток различных областей филологии, прекрасный методист, это в полном смысле — профессор старой классической школы. Он читал нам общее языкознание, старославянский язык, руководил курсовыми и дипломными работами. Им написан отличный учебник по синтаксису русского языка, концептуальный, глубокий, ясный и четкий, с богатым и ярким иллюстративным материалом. Иван Михайлович отличался необыкновенной добротой и чуткостью, подбадривал своих коллег, молодых преподавательниц, со свойственной ему лукавинкой во взгляде. Помогал он не только словом, но и делом. Как руководитель, заведующий кафедрой, был очень требователен и справедлив, но и сам много работал. Собрал дружный кафедральный коллектив.

Научное творчество И. И. Захарова

Диапазон лингвистических интересов И. М. Захарова был довольно широк: проблемы общего языкознания, истории языка, стилистики, методики. Но более всего его интересовали темы стиля: сравнительная стилистика, стиль разных авторов в сравнении, по материалам лексики, по материалам синтаксиса. Свой интерес он смог передать и своим студентам, многие из которых продолжали заниматься проблемами стиля после окончания университета (М. Кожина, М. Власов, профессор Е. Иванова-Янковская, доценты О. Богословская, Е. Голушкова и др.).

К 1930 году И. И. Захаров имел 7 печатных трудов: «Как обучать грамоте», «Чтение художественных произведений и деловых статей», «Беседа в школе», «Лекции по методике русского языка», «Рабочий план первого года обучения», «Первый год обучения». Три из них выдержали по 3 издания с тиражом ДО 100 000.

Назначая И. И. Захарова на должность профессора Пермского пединститута, его директор П. Г. Погожев отмечал следующее: «Его работы, разошедшиеся в количестве 35 тыс. экземпляров еще до 1930 г., были известны учительству далеко за пределами Урала. Эта известность привела к тому, что его, преподавателя средней школы, приглашают доцентом, как видно из документов, в Ленинградский институт им. Герцена… Одна из написанных им работ — "Экспериментальные данные о значении печатного и рукописного шрифта при овладении орфографией" — редакцией журнала „Русский язык в средней школе“ была признана наиболее высокоценной. Эта же работа на съезде директоров педвузов в 1934 г. приводилась как одно из достижений Бубновского института».

Ссылки и источники

1. [cyberleninka.ru/article/n/uroki-uchitelya Аргаева Н. Д. Уроки Учителя] // Вестник Пермского университета. Сер. «История». Вып. 2 (19). 2012.
2. [www.permgani.ru/publikatsii/stati/delo-professora-i-m-zaharova.html Дело профессора И. М. Захарова] // Пермский государственный архив новейшей истории.
3. Грузберг А. [philolog.pspu.ru/module/magazine/do/mpub_12_229 Хочется вспоминать учителей…] // Филолог. № 12, 2010.
4. [www.psu.ru/fakultety/filologicheskij-fakultet/kafedry/kafedra-russkogo-yazyka-i-stilistiki/ivan-mikhailovich-zakharov Иван Михайлович Захаров (1885–1958)] // Каф. русского языка и стилистики ПГНИУ.
5. [permnecropol.ucoz.ru/index/pokhoronennye_na_ek/0-29 Захаров Иван Михайлович (1885–1958)] // Похороненные на Егошихинском кладбище. Некрополи Перми …и не только.
6. [philolog.pspu.ru/module/magazine/do/mpub_4_83 Потапова Н., Станковская Г. Учитель и Время. Иван Михайлович Захаров] // Филолог. № 4, 2004.
7. Грузберг А. А., Грузберг Л. А. Университет в пятидесятые // Взойди, звезда воспоминанья! Страницы воспоминаний выпускников филологического факультета Пермского университета. Пермь: Перм. гос. ун-т, 2006. С. 95–100.
8. Потапова Н. П. Иван Михайлович Захаров // Взойди, звезда воспоминанья! Страницы воспоминаний выпускников филологического факультета Пермского университета. Пермь: Перм. гос. ун-т, 2006. С. 14–20.

Отрывок, характеризующий Захаров, Иван Михайлович (лингвист)

«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.