Захаров, Иван Никонович

Иван Никонович Захаров
Род деятельности:	чиновник, ученый
Место рождения:	Российская империя, Смоленская губерния, Дорогобужский уезд
Место смерти:	Ленинград
Отец:	Захаров, Никон Корнеевич
Мать:	Захарова, Степанида Васильевна
Супруга:	Захарова, Мария Абрамовна, урожденная Федорова
Дети:	Александра, Николай, Константин, Лидия
Награды и премии:	знаки отличия ордена св. Анны 3-й степени, серебряная Медаль «В память царствования императора Александра III» на Александровской ленте, юбилейный знак в память 50-летней службы великого князя Михаила Николаевича в звании генерал-фельдцейхмейстера, светло-бронзовая Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых», орден св. Станислава 3-й степени

Ива́н Ни́конович Заха́ров (9 апреля [21 апреля] 1866 — 11 мая 1929, Ленинград) — русский химик и изобретатель, сотрудник Охтинских пороховых заводов. Возможный автор безопасного способа сушки пироксилина.

Биография

Родился в Дорогобужском уезде Смоленской губернии в семье крестьянина. Впоследствии отец Ивана Никоновича служил лаборатористом в Лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригаде (воинском соединении в составе 2-й гвардейской пехотной дивизии). Служба его проходила на Пороховых в Санкт-Петербургской губернии, куда переехала его семья. После ранней смерти отца, Иван Никонович был вынужден в детском возрасте поступить рабочим на Охтинский пороховой завод. В 1890 году окончил Пиротехническую артиллерийскую школу в звании обер-фейерверкера 2-го разряда, в 1891 году вернулся на пороховой завод и был назначен в мастерскую по сушке пороха. В конце 1891 года применил на практике идею Д.И. Менделеева о сушке пироксилина спиртом. Данный способ обеспечивал безопасную сушку пороха, позволяя избегать взрывов. В 1891-1892 годах способ был внедрен на производстве и принят на других пороховых заводах. После ряда конфликтов с руководством, заслуга Захарова была признана, в 1894 году он был награждён знаком отличия ордена св. Анны и денежной премией.

В 1894 году был назначен артиллерийским чиновником в Двинскую крепостную артиллерию, но в 1895 году вновь переведен на Охтинский пороховой завод. С 1897 года коллежский секретарь, с 1900 титулярный советник, с 1906 - коллежский асессор, с 1910 - надворный советник. В 1902-1916 казначей Охтинского завода взрывчатых веществ, с 1916 начальник втулочной мастерской на том же заводе. В сентябре 1917 года был произведен в полковники, но в декабре того же года звание было упразднено.

В 1918 году уволен в отставку по состоянию здоровья (после инсульта была парализована правая сторона тела). Несмотря на болезнь в следующем году был вынужден вернуться на завод, чтобы содержать семью - его взрослые сыновья, бывшие царские офицеры, не могли устроиться на работу при советской власти. В 1920-1925 занимался самостоятельными исследованиями по электрохимии в лаборатории завода. Подготовил доклады о получении бертолетовой соли с помощью электролиза (1921) и о разложении серонатровой соли на кислоту и щелочь (1925).

В 1925 вышел на пенсию, лишившись казенной квартиры на Капсюльном шоссе. Остаток жизни прожил в коммунальной квартире на Петроградской стороне. Похоронен на Пороховском кладбище.

Вклад в науку

Исследования по электрохимии, произведенные Захаровым в 1920-е годы имели промышленное значение и, несомненно, являлись плодом его собственных идей и знаний.

Спорным является авторство безопасного способа обезвоживания пироксилина. Русские химики В.Н. Ипатьев и В.Н. Никольский однозначно указывают на Захарова, как на изобретателя данного способа. При этом Ипатьев отмечает, что за данное открытие

Захаров был произведен в чиновники, получил орден... но имя его как изобретателя вряд ли будет упоминаться в истории развития пороходелия.

—

При этом общепринятая точка зрения называет автором способа безопасной сушки пироксилина Д.И. Менделеева. Некоторые советские исследователи полагали, что Менделеев и Захаров действовали независимо друг от друга:

...талантливый изобретатель самородок, обер-фейерверкер Захаров, ничего не знавший о предложении Д. И. Менделеева, выдвинул такой же проект обезвоживания пироксилина спиртом...

—

Но это представляется маловероятным, так как Менделеев активно сотрудничал с Охтинским пороховым заводом, сотрудники которого еще в 1890 году узнали от него об обезвоживании пироксилина спиртом.

В книге А. Смолян, целиком посвященной Охтенскому пороховому заводу, Захаров вообще не упоминается, а авторство способа сушки однозначно приписывается Менделееву. При этом отмечается, что идея не была реализована сразу из-за возражений французского консультанта.

Очевидно, верной является точка зрения, высказанная А.Г. Горстом в фундаментальном труде по пиротехнической химии: предложение было выдвинуто Менделеевым, а на практике его осуществил Захаров. Такой же точки зрения придерживаются и некоторые другие ученые.

Награды

Знаки отличия ордена св. Анны 3-й степени (1894), серебряная медаль в память царствования императора Александра III на Александровской ленте, юбилейный знак в память 50-летней службы великого князя Михаила Николаевича в звании генерал-фельдцейхмейстера, светло-бронзовая медаль в память 300-летия дома Романовых, орден св. Станислава 3-й степени за отлично-ревностную службу и особые труды, вызванные войной (1915).

Семья

Братья

• Захаров, Михаил Никонович (ок.1861—22 сентября [4 октября] 1885) служил на Охтинском пороховом заводе в мастерской по сушке пороха, погиб при взрыве.
• Захаров, Василий Никонович (1864—1931) рабочий Охтинского порохового завода.
• Захаров, Иона Никонович (1870—?) окончил Ремесленное училище цесаревича Николая (1890) и Военно-топографическое училище (1894) в Санкт-Петербурге. Участвовал в Русско-Японской и Первой Мировой войнах. Служил в интендантских частях. Полковник (с 1914). После революции эмигрировал. В документах XX века его отечество писалось как "Николаевич". Был женат на сестре расстрелянного лютеранского пастора [allpetrischule-spb.org/index.php?title=%D0%91%D0%BE%D0%B4%D1%83%D0%BD%D0%B3%D0%B5%D0%BD,_%D0%A4%D0%B5%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%B4_%D0%93%D1%83%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87_%D1%84%D0%BE%D0%BD Фердинанда фон Бодунген].

Жена

Захарова, Мария Абрамовна (1870—1940) дочь фейерверкера 1-го класса Охтинского порохового завода Абрама Ивановича Федорова (1826—1889).

Дети

• Александра (1893—1978) врач, выпускница Смольного института, ассистент академика И.П. Павлова.
• Николай (1894—?) окончил Константиновское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге. До революции служил штабс-капитаном 1-й артиллерийской бригады. Эмигрировал.
• Константин (1895—1942) окончил Константиновское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге. До революции служил поручиком 25-го легкого мортирного артиллерийского дивизиона. Умер в блокаду Ленинграда от голода.
• Лидия (1899—1937) выпускница Екатерининского института в Санкт-Петербурге. В советское время работала агрономом.

Внучка

Глаголева, Галина Алексеевна (1920—1993) искусствовед, художник, преподаватель Ленинградского художественного училища им. В.А. Серова, ученица Н.Н. Пунина. Дочь Александры Ивановны Глаголевой (Захаровой).

Источники

• Личный фонд Захарова Ивана Никоновича. Научный архив ВИМАИВиВС. Ф. 23р.
• [ilya-prorok.org/dynasty/zacharov.html?limitstart=0 Кадосов П. Памяти Ивана Никоновича Захарова]

Отрывок, характеризующий Захаров, Иван Никонович

Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.