Захарофф, Василий

Василий Захарофф
Βασίλειος Ζαχάρωφ
Василий Захарофф (1928)
Род деятельности:	Торговец оружием, бизнесмен, финансист, директор и председатель компании Vickers-Armstrong в Первую мировую войну
Место рождения:	Мугла, Османская империя
Гражданство:	[уточнить]
Подданство:	Греция Греция
Место смерти:	Монте-Карло, Монако

Василий Захарофф, или сэр Бэзил Захарофф (англ. Sir Basil Zaharoff), или Баси́лейос Заха́роф (Захари́у, греч. Βασίλειος Ζαχάρωφ (Ζαχαρίου); 6 октября 1849, Мугла, Османская империя — 27 ноября 1936, Монте-Карло, Монако) — греческий торговец оружием, бизнесмен и финансист, директор и председатель компании Vickers-Armstrong в Первую мировую войну.

О Захароффе говорили, что он питал конфликты, чтобы продавать оружие обеим сторонам. Он владел 14 языками, а его имя произносилось по-разному в зависимости от страны пребывания: в Англии — Бэзил, в России — Василий Васильевич, во Франции — Базиль. Получил прозвища «международный человек-загадка», «торговец смертью», «европейский призрак».

Биография

Ранние годы

Василий Захарофф происходит из греческой семьи, жившей в Константинополе. Его семья приняла фамилию Захарофф после того как бежала в Россию в результате антигреческих Пасхальных погромов с началом Греческой революции 1821 года. Семья вернулась в Турцию в 1840-е и жила в городке Мугла в Малой Азии, где 6 октября 1849 и родился Базилейос Захариас. Российскому периоду жизни семьи он обязан как и фамилией Захарофф, так и знанием русского языка (семья несколько лет жила в Одессе). К 1855 они вернулись в Константинополь, где проживали в бедных кварталах района Татавла. Детство Василия прошло на улицах этого города.

Самым первым заработком маленького Василия становится работа гидом для туристов. Он отводил их в Галату, квартал проституток в Константинополе, где они обретали запретные наслаждения, выходившие за пределы обыкновенной проституции. Впоследствии он работал пожарным. В XIX веке пожарные в Константинополе были не столь эффективны в тушении пожаров, сколь в спасении сокровищ богатых людей за честное вознаграждение. Многие также занимались рэкетом и кражами.

Затем Василий работает менялой валюты. Касательно этого периода его карьеры выдвигаются неподтверждённые обвинения в том, что он, вероятно, передавал фальшивую валюту туристам, которые не замечали этого, пока не покидали Константинополь.

Проблемы с законом

1866 год, Захарофф появляется в Лондоне и оказывается в сердце скандала, который приводит его в суд по делу о незаконных коммерческих действиях, включая экспорт некоторых ценностей из Константинополя в британскую столицу. Диаспора константинопольских греков в Лондоне предпочитала решать дела, связанные с членами сообщества, вне стен английского суда. За £100 Василия освобождают при условии, что он возместит убытки истца и останется в пределах юрисдикции суда. Он незамедлительно выезжает в Афины.

В Афинах 24-летний Захарофф заводит дружбу с политическим журналистом Этьеном Скулудисом. Красноречивый Захарофф убеждает Скоулоудиса в своей правоте относительно судебного разбирательства в Лондоне.

Судьба благоприятствует Василию Захароффу. Один из друзей Скулудиса, шведский капитан, покидает должность представителя компании Торстена Норденфельта, производящей оружие. Пользуясь случаем, Скулудис рекомендует Захароффа на освободившийся пост. 14 октября 1877 года Захароффа принимают торговым представителем оружейной компании Норденфельта, что становится началом превосходной карьеры.

Напряженная политическая и военная ситуации вокруг Балкан, предоставляют прекрасную возможность проявить себя молодому торговцу оружием. Турция, Австро-Венгрия, Германия с одной стороны, Россия,Франция, Великобритания с другой, активно увеличивают расходы, чтобы противостоять, по мнению каждой, агрессивным планам соперника, без особой оглядки на Берлинское соглашение 1878 года.

Подводная лодка

Одной из наиболее значительных сделок Захароффа стала продажа подводной лодки Nordenfelt I с паровым двигателем, созданной по чертежам британского изобретателя Джорджа Гарретта и характеризуемой морской разведкой США как «опасную, и с необычным способом передвижения». Торстен Норденфельт показал субмарину летом 1887 года в Спитхеде, во время грандиозного военно-морского парада по случаю 50-летия царствования королевы Виктории. Демонстрация завершилась пуском торпеды из надводного положения. Таким образом Захарофф и Норденфельд успешно продемонстрировали судно на международном форуме военной элиты. И хотя крупные страны-игроки проигнорировали необычный, чересчур непредсказуемый, но в то же время, несомненно, и весьма авангардный, проект, то несколько стран оказались заинтересованы в покупке.

Греки опасались растущего флота Турции. Им было необходимо некое достаточно эффективное, новое, и не очень дорогое средство противодействия. Проект Норденфельта их привлёк. Пойдя на либеральные условия оплаты, Захарофф продал первую модель Греции.

Затем он сумел убедить турок в том, что греческая подводная лодка представляет для них опасность и продал им две (Nordenfelt II — «Абдул-Гамид» и Nordenfelt III — «Абдул-Меджид»). После этого, он провёл переговоры с русскими, убеждая их, что на Чёрном море теперь появилась новая значительная угроза.

Первоначально, после детального ознакомления русской комиссии, возглавляемой контр-адмиралом Диковым, с подлодкой, от покупки было решено отказаться, ввиду следующих причин: «1. Испытываемая лодка Норденфельда не подводная, потому что плавать под водой на некоторой глубине не может 2. Погружение её хотя бы на короткое время сопряжено с большими затруднениями и совершенно невозможно в открытом море 3. На лодке недостаточно места для двух даже 14-и футовых (4,3 м) (торпедных)аппаратов 4. Условия для жизни команды крайне плохие, а при плавании в море… невыносимы».

Однако подлодка (Nordenfelt IV, самая совершенная модель, с двумя паровыми двигателями и двумя торпедными аппаратами) понравилась Александру III и он приказал её приобрести. Но в ноябре 1888 года она легла на грунт близ Ютландии при переходе в Кронштадт и была раздавлена толщей воды, из-за чего царское правительство отказалось платить Норденфельду. Позднее её подняли, и Nordefelt IV вернулась к изготовителю в практически невосстанавливаемом виде.

Ни одной из этих подводных лодок так и не довелось поучаствовать в битве на море.

Пулемёт «Максим»

Следующим знаковым человеком, который появляется в жизни Захароффа, становится инженер Хайрем Максим. Автоматический принцип работы пулемёта Максима произвёл революцию в области стрелкового вооружения. До него существовали лишь многоствольные модели, приводимые в действие вручную, с относительно невысокой скорострельностью.

Именно такие, менее совершенные, пулемёты производили заводы Торстена Норденфельда. Новый вид пулемёта становился опасным конкурентом продукции норденфельдовских рабочих. Существует мнение, что Захарофф приложил руку к событиям, срывавшим попытки Максима продемонстрировать своё изобретение в период между 1886 и 1888 годами.

Вначале, пулемёт Максима и пулемёт Норденфельта должны были продемонстрировать в Специи, Италия, перед избранной аудиторией, включавшей герцога Генуэзского. Представители Максима на мероприятие не прибыли, так как некий человек, личность которого не установлена, предложил им тур по ночным заведениям Специи, после которого те были не в состоянии пойти куда бы то ни было.

Второй раунд состоялся в Вене. Здесь соперников попросили модифицировать своё оружие так, чтобы можно было использовать патроны стандартного калибра, используемого австрийской пехотой. Выстрелив несколько сотен патронов, пулемёт Максима стал нестабилен и затем совершенно остановился. Когда Максим разобрал оружие, чтобы разобраться в произошедшем, он обнаружил, что оно стало объектом саботажа, но было слишком поздно.

Третье испытание произошло также в Вене, и здесь оружие сработало замечательно. Но некий неизвестный человек проводит переговоры со старшими офицерами и убеждает их в том, что произвести такое изумительное оружие можно только вручную, по одной штуке за раз, и что без помощи массового производства Максим никогда не сможет произвести пулемёт в количествах, достаточных, чтобы удовлетворить нужды современной армии. Норденфельт и Захарофф побеждают. Максим, убеждённый в том, что у него в распоряжении великолепный товар, объединяется с Норденфельтом и его главным торговцем, Захароффым, с выплатой последним весьма солидных комиссионных.

Хотя очень немногое задокументировано, Захарофф воспринимался как мастер взяток и коррупции, но те немногие события, ставшие достоянием общественности — например, взятки в особо крупных размерах, полученные японским адмиралом Фудзи, — говорили о том, что намного больше происходило за кулисами. В 1890 году объединение Максима—Норденфелта распалось и Захарофф решает уйти с Максимом. На свои комиссионные Захарофф покупает акции компании Максима до тех пор, пока не сообщает Максиму, что теперь он является не наёмным работником, а равноправным держателем акций компании.

К 1897 году компания Максима стала достаточно крупной, чтобы получить предложение о выкупе от гиганта оружейной индустрии Vickers Limited.Предложение принимается. Это приносит солидную прибыль деньгами и акциями Максиму и Захароффу. Так в 1905 году Vickers заплатила Захароффу 86 000 фунтов стерлингов как своему главному торговому агенту. С этого периода и до 1911 года, по мере падения интереса Максима к бизнесу, пакет акций компании Vickers Захароффа только растёт. С выходом Максима на пенсию, Захарофф вступает в совет директоров Vickers.

Первое десятилетие XX века — период, в который многим европейским армиям предстояло пройти перестройку и модернизацию. Германия и Англия в особенности видели необходимость в модернизации флота. Vickers Limited и Захарофф предлагали свои услуги обеим сторонам.

После сокрушительного поражения в русско-японской войне, в Российской империи была принята программа модернизации флота, однако в стране преобладали протекционистские тенденции, требовавшие использовать для модернизации национальную индустрию. Более того, программа переоборудования ВМФ была срезана с 3 миллиардов рублей до полутора, поскольку одновременно требовались бюджетные вливания в железнодорожное строительство. Ходом Захароффа становится постройка огромного военно-промышленного комплекса в Царицыне в качестве дочерней компании Vickers.

Обнародование российских императорских архивов после Первой мировой войны привело к большему пониманию тактики военной промышленности. В частности, в одном из писем от 1907 года, написанных факторией Пола фон Гонтарда (тайно контролируемая Vickers компания в Германии) представителю Vickers в Париже, рекомендовалось опубликовать пресс-релизы во французской печати с информацией, что французам необходимо провести модернизацию своих войск, чтобы суметь справиться с угрозой, исходящей от перевооружающейся Германии. Расходы на перевооружение возрастали с обеих сторон, что работало на руку Захароффу.

Первая мировая война

В годы, непосредственно предшествующие Первой мировой войне, Захарофф расширяет свои активы и развивает оружейный бизнес. Он покупает Объединённый Парижский Банк, традиционно связанный с тяжёлой промышленностью, и получает возможность эффективнее контролировать финансовые потоки «третьей республики». Контролирует ежедневную газету Excelsior, чтобы обеспечивать хорошую прессу (главный пиар того времени) оборонной индустрии.

Для большего веса во французском обществе, ему не хватает только званий. Поэтому, Захарофф учреждает дом престарелых для французских моряков, что открывает ему дорогу к Ордену Почётного легиона. Кафедра аэродинамики в Парижском университете делает его офицером, и 31 июля 1914 — в тот же день, когда убивают Жана Жореса, — Раймон Пуанкаре подписывает приказ о награждении его степенью Командора Ордена Почётного легиона. В марте 1914 Vickers объявляет о наступающем новом периоде процветания.

Только в Англии Vickers Limited во время войны произвёла 4 линейных корабля, 3 крейсера, 53 субмарины, 3 вспомогательных судна, 62 лёгких судна, 2 328 пушек, 8 млн т стальных конструкций, 90 тыс. мин, 22 тыс. торпед, 5 500 самолётов и 100 тыс. пулемётов. К 1915 году Захарофф вёл дела и с Дэвидом Ллойдом Джорджем и с Аристидом Брианом. Есть сведения, что, воспользовавшись визитом к Бриану, Захарофф незаметно оставил конверт на столе последнего, в котором находился чек на миллион франков для солдатских вдов.

Одной из задач Захароффа во время войны было убедиться, что Греция вовлечена в войну на стороне Союзников, что помогло бы укрепить восточный фронт. Вначале это казалось невозможным, ибо Король Константин сам был очень близок к Гогенцоллернам и был мужем сестры Кайзера Вильгельма II. Но Захарофф учредил информационное агентство в Греции, которое активно распространяло новости, благоприятные для Антанты. И в течение нескольких месяцев Константин был смещён в пользу премьер-министра Венизелоса в результате повстанческого движения сторонников последнего.

С окончанием войны The Times подсчитала, что Захарофф пожертвовал £50 миллионов в пользу Союзников, проигнорировав, что это была лишь часть его прибыли. Он стал баронетом и отныне к нему можно было обращаться как к сэру Бэзилу Захароффу.

Послевоенный бизнес

В последующие годы Захарофф участвует в делах с более мелкими силами, которые Большая четвёрка, занимавшаяся переделом Европы, с готовностью игнорировала. В частности, он стремится к тому, чтобы Греция и Венизелос получили достаточную долю от ослабленной Турции. Захарофф склоняет Венизелоса к военным действиям, и милитаристически настроенные греки действовали быстро и успешно, пока в 1920 году не вмешались Франция и Италия, вынудившие Грецию подписать соглашение, которое не давало ей сохранить большую часть своих завоеваний. В следующие за этим выборы Константиновские лоялисты смогли вынудить Венизелоса бежать, но Захарофф остаётся и убеждает короля продолжить войну с Турцией, учитывая то, что новое греческое правительство монархистов оказалось без поддержки своих бывших союзников, данному мероприятию было суждено провалиться. Военные дела Захароффа получили не очень хорошую прессу в Париже и Лондоне.

В то же время Захарофф становится участником двух значимых финансовых предприятий. В октябре 1920 года он участвует в инкорпорировании компании, из которой впоследствии появился нефтяной гигант British Petroleum. По мнению Василия Захароффа, нефтяной бизнес ждало великое будущее.

Его связи с князем Монако Луи II привели к покупке попавшего в долговую яму Société des Bains de Mer, которое управляло знаменитым казино Монте-Карло, являвшегося главным источником доходов страны. У нового владельца казино вновь начинает приносить прибыль. В этот же период Захарофф убеждает Клемансо, чтобы тот включил в Версальский договор 1919 года протекцию прав Монако в том виде, в котором они были установлены в 1641 году.

Личная жизнь

Захарофф был женат на Эмили Энн Барроуз. Она умерла в 1890-е годы. Ходили даже слухи, что Захарофф не пожалел для Ллойд Джорджа собственной жены: он сам инициировал роман премьера со своей первой женой, англичанкой Эмили Энн Барроуз, после чего тот оказался полностью в его власти.

В сентябре 1924 года семидесятипятилетний Захарофф вновь женился на Марии дель Пилар. Он встретил Марию дель Пилар около трёх десятилетий ранее в «Восточном экспрессе» между Цюрихом и Парижем, где та испытывала сложности с её новым мужем, герцогом Марчены. Захароффу пришлось подождать. Несмотря на то, что герцог вскоре был направлен в лечебницу для душевнобольных, Мария, будучи католичкой, не имела возможности развестись. Им пришлось ждать до смерти герцога. Мария погибла от инфекции в 1926 году.

Захарофф ликвидирует свои активы, оставляя контроль над казино в Монте-Карло, и начинает работу над мемуарами (его дневники, которые он вёл всю жизнь, составляли 53 тома). После того, как мемуары были завершены, их выкрали. Вероятно, вор надеялся сделать состояние на раскрытии тайн крупных политических фигур Европы. Полиция нашла мемуары и вернула их Захароффу, который затем их сжёг.

Захарофф умер 27 ноября 1936 года в Монте-Карло.

Культурное влияние

По словам Антона Шандора ЛаВея, основателя Церкви Сатаны, Василий Захарофф был среди тех, кто повлиял на формирование его мировоззрения. Также Захарофф стал героем литературных произведений. Например, в комиксах «L’Oreille Cassée» его личность спародирована в персонаже по имени Basil Bazaroff (Базиль Базарофф), продающем оружие обеим сторонам в конфликте, который он сам же помог разжечь. Василий Захарофф, очевидно, стал одним из прототипов Юрия Орлова (Николас Кейдж), протагониста фильма «Оружейный барон» (Lord of War, 2005).

Высказывания

Успех в жизни заключается не в том, чтобы делать то, что мы любим, а в том, чтобы любить то, что мы делаем.

В книге Крылова Алексея Николаевича "Мои воспоминания" есть глава посвящённая Василию Захароффу. (Базиль Захаров - так в тексте)

Литература

• Lewinsohn R. The Mystery Man of Europe Sir Basil Zaharoff. — Kessinger Publishing, 2004. ISBN 1-4179-1689-3
• Neumann R., R. T. Clark (Translator). Sir Basil Zaharoff: Death’s Croupier. — Allborough Publishing, 1992. ISBN 1-85571-216-4
• Allfrey A. Man of Arms: The Life and Legend of Sir Basil Zaharoff. — Frank Amato Pubns, 1989. ISBN 0-297-79532-5

Ссылки

• [web.archive.org/web/20071010052144/www.kommersant.ru/k-money-old/story.asp?m_id=25599 А. Фролова, «Смертный грек» — биография Захароффа]
• [www.proza.ru/2007/12/30/50 Торговец смертью по фамилии Захаров]
• [tintinesque.com/archives/zaharoff3.html Фотографии Василия Захароффа и изображения Василия Базароффа]
• [www.popmech.ru/article/2029-prodavets-smerti popmech.ru]

На английском языке

• [tintinesque.com/archives/001373.html Sir Basil Zaharoff]
• [www.vor.ru/English/whims/whims_045.html Basil Zaharoff — The Merchant of Death]
• [www.britannica.com/eb/article-9078200 Basil Zaharoff — Encyclopædia Britannica]
• [www.questia.com/library/encyclopedia/zaharoff-sir-basil.jsp?l=Z&p=1 Zaharoff, sir Basil — The Columbia Encyclopedia]
• [xroads.virginia.edu/~MA04/wood/mot/html/world.htm «MUNITIONS», 19 апреля, 1935] — Василий Захарофф на киноплёнке
• [xroads.virginia.edu/~MA04/wood/mot/images/stills/mun2.jpg Василий Захарофф]
• [costak.blogspot.com/2006/05/basil-zaharoff-of-tatavla.html Costak Files — Basil Zaharoff of Tatavla]
• [www.ecampus.com/book/0297795325 Anthony Allfrey, «Man of Arms: The Life and Legend of Sir Basil Zaharoff»] — страница книги
• [www.amazon.co.uk/exec/obidos/ASIN/1855712164/203-7885505-9865565 Robert Neumann, R T Clark (Translator), «Sir Basil Zaharoff: Death’s Croupier» (Allborough Biographies S,)] — страница книги на Amazon.com
• [www.forbesbookclub.com/bookpage.asp?prod_cd=IPJ7A Dr Richard Lewinsohn, «The Mystery Man of Europe Sir Basil Zaharoff»] — страница книги

Отрывок, характеризующий Захарофф, Василий

Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.