Захарьин, Данила Романович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Захарьин и Захарьин-Юрьев

Данила Романович Захарьин-Юрьев
Дата смерти	27 октября 1564(1564-10-27)
Принадлежность	Русское царство Русское царство
Звание	воевода, окольничий, боярин и дворецкий
Сражения/войны	походы против крымских и казанских татар, Ливонская война

Данила Романович Захарьин-Юрьев (ум. 27 октября 1564) — окольничий (1547), затем боярин (1549), воевода и дворецкий, старший из трёх сыновей окольничего и воеводы Романа Юрьевича Захарьина (ум. 1543) от брака с Ульяной Фёдоровной. Брат царицы Анастасии Романовны Захарьиной (ок. 1530—1560), первой жены Ивана Васильевича Грозного.

Биография

В начале 1547 года Даниил Романович Захарьин получил чин окольничего и титул дворецкого. 3 февраля 1547 года присутствовал на свадьбе царя Ивана Грозного и своей младшей сестры Анастасии, где «перед великим князем ходил». В июле того же года упоминается в свите царя в его походе на Коломну против крымских татар.

3 ноября 1547 года присутствовал на свадьбе удельного князя Юрия Васильевича Углицкого и Ульяны Дмитриевны Палецкой, где «вино нёс в склянице в церковь».

В качестве дворецкого Д. Р. Захарьин-Юрьев оповещал о царских указах, что видно из следующих надписей на несудимых грамотах: 1) 15 октября 1547 года — попам и церковным причтам в царских селах; на обороте грамоты вверху: «Божьею милостию Царь и Государь Великий Князь Иван Васильевич всея Русии»; по средине: «А приказал дворецкой Данило Романович»; 2) 30 ноября 1548 года — Переяславскому Данилову монастырю о беспошлинном по городам пропуске 50 монастырских торговых подвод и о ежегодной даче этому монастырю руги; надпись: « Приговорил боярин и дворецкой Данило Романович». В поручной записи бояр и дворян по князе Иване Ивановиче Пронском о невыезде его из Русского государства, с обязательством уплатить в случае его побега 10000 рублей, на втором месте подписался Данила Романович Захарьин; выше его стоит подпись князя Федора Ивановича Скопина-Шуйского.

В декабре 1548 года окольничий Данила Романович Захарьин-Юрьев участвовал в царском походе на Владимир и Нижний Новгород «для казанского дела».

В ноябре 1549 года Д. Р. Захарьин участвовал во втором походе царя Ивана Грозного на Казанское ханство. В том же году был пожалован боярством.

В июле 1550 году боярин Данила Романович Захарьин-Юрьев ходил к Коломне «по крымским вестем». В апреле 1551 года был послан под командованием хана Шигалея к Казани вторым воеводой в большом полку. В апреле 1552 года Д. Р. Захарьин был отправлен в судовой рати на Казань с передовым полком, а в сентябре послан «от Казани… к Арскому и на арские места» с тем же полком вторым воеводой, усмирял нагорных черемисов и татар, затем соединился с главной русской ратью под предводительством царя Ивана Грозного, участвовал во взятии сильного острога за Арским полем, в 15 верстах от Казани, и был послан в Москву с известием о взятии столицы ханства.

Весной 1553 года, в первой половине марта, царь опасно заболел — у него сделалась «огневая болезнь», то есть горячка. Не надеясь выздороветь, он написал духовное завещание, в котором назначил преемником своего шестимесячного сына Дмитрия и потребовал, чтобы ему присягнули удельный князь Владимир Андреевич Старицкий (двоюродный брат царя) и все бояре. Однако князь Владимир Андреевич и большинство бояр отказались присягать. Окольничий Федор Григорьевич Адашев, отец Алексея (любимца царя) решился высказать умирающему царю о причине отказа: «Ведает Бог, да ты, государь: тебе, государю, и сыну твоему царевичу князю Дмитрию крест целуем, а Захарьиным нам, Данилу з братиею, не служивати; сын твой, государь наш, еще в пеленицех, а владеть нами Захарьиным Данилу з братиею; а мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многия».

На третий день Иван Грозный приказал боярам идти в Переднюю избу и целовать крест царевичу Дмитрию. У его постели остались князь Воротынский, Шереметев, Захарьины и другие присягнувшие бояре. Он обратился к ним с увещанием помнить, в случае его кончины, присягу. «Не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чужую землю, где Бог наставит». Затем, обратившись к Даниилу Романовичу и Василию Михайловичу Захарьиным, сказал им: «А вы, Захарьины, чего испужалися; али чаете, бояре вас пощадят? Вы от бояр первые мертвецы будете! И вы бы за сына моего, да и за матерь его умерли; а жены моей на поругание бояром не дали». В конце концов князь Владимир Андреевич поклялся в верности царевичу Димитрию; бояре тоже присягнули царевичу.

В июле 1553 года Данила Романович Захарьин-Юрьев участвовал в царском походе к Коломне против крымских татар в качестве дворового воеводы. В сентябре 1554 года был отправлен во Владимир с большим полком вторым воеводой для дальнейшего похода «в казанские места на луговых людей».

В 1555 году Данила Романович Захарьин-Юрьев во главе русского посольства ездил в Польшу. Он и его товарищи поднесли польскому королю и великому князю литовскому Сигизмунду II Августу подарки: кубки, кречетов и бубны; так как между кречетами не оказалось ни одного красного и притом они были больные, то король велел отослать подарки назад.

В июне 1555 года участвовал в царском походе на Коломну, а оттуда в Тулу, против крымского хана Девлет Герая. В 1556 году «з Дмитреева дни октебря 26-го» послан третьим воеводой с большим полком «на берег», в Калугу, «по крымским вестем».

В 1557 году боярин Д. Р. Захарьин-Юрьев был прислан «на первой срок» с передовым полком вторым воеводой «на берег» в Каширу. Зимой 1558 года был отправлен в Ливонию с большим полком вторым воеводой. В 1559 году дворовый воевода Данила Романович Захарьин находился при царе Иване Грозном во время его похода к Коломне против крымских татар.

В 1561 году царь Иван Грозный, вторично женившийся на кабардинской княжне Кученей-Марии Темрюковне, составил новое завещание. В опекунский совет при семилетнем царевиче Иване Ивановиче вошли бояре Д. Р. Захарьин-Юрьев, В. М. Захарьин-Юрьев, И. П. Хирон Яковлев, Ф. И. Колычев Умной, князья А. П. Телятевский и П. И. Горенский.

В 1562 году ближнюю думу при царе составляли следующие бояре: князь Иван Дмитриевич Бельский, князь Иван Федорович Мстиславский, князь Василий Михайлович Глинский и Данила Романович Захарьин. Каждый из них носил звание наместника важнейших городов Русского государства. Даниил Романович назывался наместником тверским, а в 1563 году — дворецким московским и казанским. В 1562—1564 годах литовские вельможи часто присылали к митрополиту Московскому Макарию и к боярам — князю Ивану Михайловичу Шуйскому и Даниле Романовичу гонцов с просьбой о заключении перемирия.

В 1564 году Д. Р. Захарьин-Юрьев — второй воевода большого полка в Вязьме, «по литовским вестем». Находился в подчинении у служилого хана Шигалея и князя Ивана Дмитриевича Бельского. 12 сентября воеводы с полками выступили из Вязьмы к Великим Лукам «на спех». Это известие последнее — о его службе.

27 октября 1564 года боярин Данила Романович Захарьин-Юрьев скончался, был погребен в Новоспасском монастыре.

Семья

Данила Романович Захарьин был дважды женат. 1-я жена Анна упоминается на свадьбе удельного князя Юрия Васильевича Углицкого (брата царя Ивана Грозного) 3 ноября 1547 года находилась у постели. Она скончалась 8 июля 1552 года и погребена в Новоспасском монастыре.

2-я жена Анна умерла 24 мая 1571 года, при нашествии на Москву и сожжении столицы крымским ханом Девлет-Гиреем, погребена тоже в Новоспасском монастыре.

Дети:

1. Фетинья (ум. 1546), жена князя Федора Дмитриевича Шастунова
2. Анна (ум. 1546/1547), жена князя Фёдора Васильевича Ноготкова-Оболенского
3. Михаил (ум. 1 июля 1559/1560)
4. Фёдор (ум. 24 мая 1571)
5. Анна (ум. 1571)
6. Иван (ум. 24 мая 1571)

Литература

• Богуславский В. В. Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия : в 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2005 г. ст. 430

• Скрынников Р. Г. «Великий государь Иоанн Васильевич Грозный», Смоленск, «Русич», 1996 г. ISBN 5-88590-528-2

Отрывок, характеризующий Захарьин, Данила Романович

Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.