Захват Синт-Мартена
| Захват Синт-Мартена | |||
| Основной конфликт: Восьмидесятилетняя война | |||
 Изгнание голландцев с острова Сен-Мартен. Картина Хуана де ла Корте (1597-1660). | |||
| Дата |
июнь 1633 года | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа испанцев, захват испанцами острова Сен-Мартен[1] | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Захват Синт-Мартена — захват испанским флотом острова Сен-Мартен (по-голландски Синт-Мартен) из архипелага Нидерландских Антильских островов в 1633 году в рамках Восьмидесятилетней войны. Захват острова ликвидировал находившуюся здесь базу голландских каперов, что ослабило голландскую торговлю в Карибском регионе.
Предыстория
Соль была основным источником экспорта с острова Сент-Мартен, который располагал несколькими соляными прудами. Вместе с островом Тортуга он был основным источником соли для Голландской Вест-Индской компании и на обоих были построены форты, чтобы противостоять возможным атакам. Вся здешняя торговля состояла в основном в обмене товарами между другими островами Вест-Индии, находившимися под властью Англии и Франции. Сахарный тростник, культивировавшийся на острове, в очень малой степени шёл на экспорт: в основном он использовался для внутреннего потребления местными жителями, число которых не превышало тысячи человек.
Из-за пиратов, обосновавшихся на острове и постоянно терроризировавших испанские суда, Совет Индий решил покончить с этим пиратским гнездом силами эскортных кораблей, сопровождавших транспортные конвои между Америкой и Иберийским полуостровом. В Кадисе были собраны эскадры под командованием Лопе де Осеса, Николаса де Брасиди и Лопе Диаса де Армендариса, маркиза де Кадерейта. Объединённый флот был дополнен пятью шведскими хольками, секвестированными в андалузских портах. 12 мая 1633 года флот, состоящий из пятидесяти пяти судов, вышел из порта. 24 июня испанцы достигли острова Сен-Бартелеми, а двумя днями позже бросили якоря на Сан-Мартине, где население уже было предупреждено о прибытии испанцев.
Боевые действия
Подойдя к острову Сен-Мартен, испанская разведка обнаружила, что голландские поселенцы находились под защитой 22-пушечной крепости, охранявшей подходы к колонии: он простреливал якорную стоянку и был труден для штурма. Адмирал Кадерейта послал эмиссара с флагмана Nuestra Señora de Aranzazu на берег с требованием капитуляции гарнизона[3]. Около 150 голландских защитников крепости и 40 чернокожих рабов под командованием Яна Класзона ван Кампена отклонили предложение Кадерейты. Губернатор форта обращался с изысканной вежливостью с посланными испанцами, но отметил, что форт он будет защищать.
После этого несколько испанских галеонов вошли в бухту и начали интенсивный обстрел крепости[3]. В 2:00 ночи следующего дня 1 000 испанских солдат и 300 моряков под командованием вице-адмирала де Осеса и маестре де кампо Луиса де Рохаса и Борджиа высадились на берег. Они прошли тяжелый путь через почти непроходимые джунгли, потеряв шестнадцать человек от теплового удара, прежде чем, наконец, 26 июня достигли голландской крепости и начали её штурм. Первая попытка провалилась из-за интенсивного мушкетного огня со стороны оборонявшихся. В результате боя де Осес получил тяжелое ранение в левую руку и в бок. Тогда испанцы подготовились окружить форт и выгрузили на берег четыре тяжелые пушки, чтобы составить из них батарею, а затем начали новый штурм силами 100 солдат в ночь на 28 июня[2].
Последствия
1 июля тяжело раненый ван Кампен и оставшиеся в живых 62 голландских и 15 чернокожих защитников крепости объявили о капитуляции.
Кадерейта занял крепость на следующий день, решив укрепить её и сохранить тем самым остров под контролем Испании. Для этого к батарее были добавлены четыре 24-фунтовых, четыре 18-фунтовых полукулеврин и пять 12-фунтовых пушек плюс размещен постоянный гарнизон из 300 испанских солдат под руководством капитана де Лизаразу[2]. После этого испанский флот отправился в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико. Жители острова не подверглись гонениям и сохранили своё имущество. При этом над крепостью был поднят испанский флаг и прочитана Святая Месса Благодарности в церкви[4].
Захват Сен-Мартена серьезно ударил по голландской торговле в Карибском море, приведя к ликвидации базы голландских каперов[5]. В 1644 году губернатор Кюрасао Питер Стёйвесант атаковал остров силами двенадцати судов и тысячи человек, но несмотря на подавляющее преимущество в силах, вынужден был снять осаду чтыре недели спустя. Остров вернулся к голландцам с заключением Вестфальского мира.
Напишите отзыв о статье "Захват Синт-Мартена"
Примечания
Литература
- (англ.)Lane, E Kris. Pillaging the Empire: Piracy in the Americas 1500—1750. M.E. Sharpe Publishers, ISBN 0-7656-0257-1
- (англ.)David F. Marley. Wars of the Americas: A Chronology of Armed Conflict in the New World, 1492 to the Present ABC-CLIO(1998) ISBN 0-87436-837-5
- (англ.)Dewald, Jonathan. Europe 1450 to 1789: Encyclopedia of the Early Modern World Publisher:Charles Scribners & Sons(2003) ISBN 0-684-31200-X
Отрывок, характеризующий Захват Синт-Мартена
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
