Захват группы детей в Ростове-на-Дону

Захват группы детей в Ростове-на-Дону 23-26 декабря 1993 года
Муса Алмамедов во время задержания 26 декабря 1993 года
Место атаки	г. Ростов-на-Дону
Цель атаки	Ученики школы № 25 города Ростова-на-Дону
Дата	23-26 декабря 1993 года
Способ атаки	Взятие в заложники с последующим выдвижением требований
Оружие	автоматы Калашникова
Число террористов	5
Террористы	Лица с уголовным прошлым
Число заложников	17
Заложники	15 школьников и 2 взрослых

Захват группы детей в Ростове-на-Дону 23 декабря 1993 года — террористическая атака группы уголовников во главе с Мусой Алмамедовым в отношении 18 человек, с целью взятия их в заложники и последующим выдвижением требований об их освобождении.

Подготовка бандитов к атаке

Муса Алмамедов был ранее трижды судимым уроженцем города Хасавюрт Дагестанской АССР. В начале 1990-х годов он решил собрать банду с целью взять группу детей в заложники и потребовать за них от государства выкуп. В банду вошли в общей сложности, не считая самого Алмамедова, семь человек, из них лишь четверо непосредственно принимали участие в захвате заложников. Это были бывший штурман Анатолий Михеев, два студента из Ташкента Абдугафар Абдужамилов и Марат Кауысбеков, а также Руслан Калмыкаев. Ещё один участник банды, Александр Харитонов, помог бандитам приобрести огнестрельное оружие.

Ход действий

В этот день Алмамедов с вышеуказанными четырьмя сообщниками вначале взяли в заложники водителя автобуса «ПАЗ», а затем, управляя последним, отправились к школе № 25 города Ростова-на-Дону (ныне гимназия № 25). Ворвавшись в масках и с автоматами в здание школы, бандиты захватили в заложники 15 детей и учительницу, запугав их выстрелом в потолок, затем вывели и посадили их в автобус. Примечательно, что поначалу заложников было больше, но в автобус вошли лишь 15 детей и учительница, всех остальных захватчики отпустили. После этого автобус был отогнан за школу, на спортивную площадку. Там, дождавшись прибытия сотрудников милиции, Алмамедов вступил с ними в переговоры. Он представился «Казаком» и утверждал, что все захватчики больны СПИДом и нуждаются в качественном лечении, которого не могут им предоставить в России. Алмамедов потребовал 10 миллионов долларов и вертолёт для беспрепятственного вылета из аэропорта Ростова-на-Дону.

Предложение спецназовского руководства провести штурм прямо рядом со школой было отвергнуто. Тогда автобус в сопровождении милицейских машин выехал в городской аэропорт Ростова-на-Дону. Все авиарейсы на этот день были отменены. Аэропорт был блокирован бойцами силовых ведомств. Начальник Ростовского ГУВД генерал Фетисов предложил террористам обменять детей на генералов, но Алмамедов в грубой форме ответил ему отказом. Более того, с Фетисовым имевший ранее нелады с законом террорист полностью отказался вести переговоры, обозвав его «ментом» и начав стрельбу в воздух.

К вылету в Ростов-на-Дону была подготовлена группа «Альфа». Тогдашний командир группы Геннадий Зайцев рассказывал впоследствии:

…Буквально через 25 минут 53 сотрудника с соответствующими средствами вооружения и экипировки выехали в аэропорт Внуково для вылета в Ростов…

В действие был введён план «Набат», предусматривающий действия на случай захвата воздушного судна. В вертолёте, который планировалось передать террористам, было спрятано оружие, а под видом экипажа находились ростовские спецназовцы.

Однако Алмамедов заявил, что экипаж им не нужен, и, более того, вертолёт должен был быть осмотрен Михеевым, бывшим штурманом дальней авиации. Поняв, какой оборот приняло дело, Фетисов приказал убрать оружие из вертолёта. Алмамедов заявил, что им необходимо всего два пилота. На добровольной основе ими стали Владимир Степанов и Валентин Падалка.

В этот момент Алмамедов отпустил одну из девочек, которая плохо себя чувствовала. Автобус постоянно маневрировал, а террористы никогда не выходили из него все вместе, поэтому снайперы огонь также открыть не могли. Когда 24 декабря 1993 года вертолёт был подогнан, бандиты и заложники перешли в вертолёт.

Алмамедов отпустил ещё двоих детей в обмен на дозаправку вертолёта. После этого бандиты улетели в Минеральные Воды. В аэропорту с ними вступил в переговоры губернатор Ростовской области Владимир Чуб. Переговоры он вёл с ними через своего представителя, Валентину Петренко. Ей удалось убедить Алмамедова отпустить ещё нескольких детей. Координационный штаб в Москве возглавил первый вице-премьер России Олег Сосковец.

Когда деньги, изъятые из Центрального Банка Российской Федерации по личному приказу Виктора Геращенко, бандитам были переданы, Алмамедов отпустил учительницу, водителя автобуса и семерых детей. В руках террористов остались ещё четверо. После этого бандиты улетели из Минеральных Вод.

Однако вскоре, 26 декабря 1993 года, бандитам пришлось вернуться обратно. Как выяснилось впоследствии, Михеев неверно указал точку высадки. Алмамедов был взбешён и жестоко избил подельника. Он вновь потребовал дозаправить вертолёт, но получил отказ. Террористам предложили сдаться, но они отказались. Алмамедов заставил Падалку и Степанова подкатить вертолёт к топливозаправщику, приказав им в случае опасности таранить его. После этого он вручную заправил вертолёт и вновь улетел.

Утром следующего дня Падалка, Степанов и оставшиеся четверо детей прилетели в Махачкалу на вертолёте. Алмамедов с подельниками высадился в районе столицы Дагестана, вместо Хасавюрта. Пилоты нарочно указали ему неверную точку высадки. Двое из террористов были задержаны в районе высадки. Спустя несколько часов милицейский патруль на окраине Махачкалы остановил для проверки документов двоих подозрительных людей, одним из которых оказался Алмамедов. При задержанных была обнаружена часть денег, ещё несколько сотен тысяч долларов нашли в вертолёте. Ещё 600 тысяч долларов найти так и не удалось.

Суд

Над бандитами состоялось два суда. Первый из них приговорил Мусу Алмамедова к высшей мере наказания — расстрелу. Повторный суд этот приговор отменил, заменив его на 15 лет лишения свободы. Его подельники были осуждены к лишению свободы сроком от 11 до 15 лет. Бывший штурман Михеев вскоре скончался в тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

Спустя много лет, в 2005 году в Минеральных Водах был задержан последний участник банды, Руслан Калмыкаев. В январе 2010 года ему был вынесен приговор — 10 лет лишения свободы.

Участники операции по обезвреживанию террористов

За проявленное мужество Валентин Падалка и Владимир Степанов были удостоены высокого звания Героя России. Валентина Петренко была награждена орденом «За личное мужество».

Ссылки

• [www.nvgazeta.ru/crime/1186.html Точка в деле банды Алмамедова]

Отрывок, характеризующий Захват группы детей в Ростове-на-Дону

– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.