Зачарованная моя
Поделись знанием:
К:Википедия:Страницы на КУЛ (тип: не указан)
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
 |
Эта страница требует существенной переработки. Возможно, её необходимо викифицировать, дополнить или переписать.
Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К улучшению/25 мая 2016. |
 |
Значимость предмета статьи поставлена под сомнение. Пожалуйста, покажите в статье значимость её предмета, добавив в неё доказательства значимости по частным критериям значимости или, в случае если частные критерии значимости для предмета статьи отсутствуют, по общему критерию значимости. Подробности могут быть на странице обсуждения.
|
 |
Стиль этой статьи неэнциклопедичен или нарушает нормы русского языка. Статью следует исправить согласно стилистическим правилам Википедии.
|
| Зачарованная моя | |
| Исполнитель | |
|---|---|
| Дата выпуска | |
| Дата записи | |
| Жанр | |
| Язык песни |
белорусский |
| Длительность |
3.22 |
| Автор | |
"Зачарованная моя" (на белорусском языке) — песня-финалист (1981 г.)[1] телевизионного фестиваля "Песня года" в СССР, затем в России.[2]
Автор музыки — Игорь Лученок, советский и белорусский композитор, педагог, Народный артист СССР (1987). Автор слов — Геннадий Буравкин, белорусский писатель, сценарист, общественно-политический деятель. Член СП СССР (1961). Лауреат премии Ленинского комсомола Белоруссии (1972). Лауреат Государственной премии БССР имени Янки Купалы (1980). Лауреат литературной премии имени А. Адамовича (2005). Аранжировка — Игорь Паливода[3] (1981).
Впервые прозвучала в эфире 1 января 1982 года под аккомпанемент эстрадно-симфонического оркестра ЦТ и ВР, дирижер - Юрий Силантьев, в исполнении народного артиста Белоруссии, заслуженного артиста Российской Федерации Ярослава Евдокимова в концертной студии «Останкино» в заключительном концерте Всесоюзного телевизионного фестиваля советской песни "Песня года".[4] Это был дебют Я.Евдокимова на фестивале "Песня года".
Содержание
История песни
Свои лучшие стихотворения Геннадий Буравкин написал о поклонении женской красоте, радости первой любви – когда для человека неожиданно все открывается и воспринимается по новому: встреча с любимым человеком, богатство чувств, подчеркнутая бережность к подруге, горечь разлук – все это отличительные черты интимной лирики поэта.
Проникнутые нежностью первого свидания, строчки стихотворения «Зачарованная» Геннадий Буравкин написал уже будучи человеком не первый год женатым. «Наверное, пришли воспоминания о тех еще совсем близких временах, когда мы с женой были влюблены и молоды», – признался Геннадий Николаевич. – «Помню, стихи пришли однажды вечером. Я не посвящал их Юле, но все её подруги и однокурссницы восприняли это как посвящение. А как же иначе! Все без исключения прочитали в этих словах её белокурую голову на моем плече. И в чем-то они были безусловно правы - эмоциональная привязка к нашим отношениям в этих стихах была».[5]
Поэт и общественный деятель Сергей Законников отметил, что «Г.Буравкин является одним из самых земных и социально-заостренных современных поэтов, который отлично владеет языком. Его творчеству свойственна самобытная метафоричность, образность и мелодичность. Вот почему на стихи Буравкина написано столько песен. Геннадия Буравкина называют "настоящим Белорусом с большой буквы".[6]
Признание пришло к поэту не только благодаря его лирике, которой во времена СССР его упрекали («в то время, как страна борется за выполнение плана пятилетки, Буравкин пишет про любовь…»),[7] — многие его стихотворения были положены на музыку. Игорь Лученок, Эдуард Ханок, Эдуард Зарицкий,[8] Евгений Глебов, Василий Раинчик,[9] Евгений Магалиф[10] и другие композиторы написали несколько десятков песен на стихи Буравкина. Эти песни до сих пор любимы не только в Беларуси, но и далеко за её пределами.
Стихи были опубликованы, через несколько лет их прочитал Игорь Лученок — композитор, педагог, Народный артист СССР (1987), творчество которого является настоящей эпохой в развитии музыкального искусства Беларуси.
Есть люди, чьи имена определяют лицо национальной культуры. И.Лученок – один из них. Белорусскую песенную культуру сегодня трудно представить без творчества Лученка. Его песни задевают самые потаенные струны сердца, пробуждают добро, свет и любовь. Основная образная сфера его песенного творчества – лирико-романтическая. Музыке присущи яркий мелодизм и национальная самобытность. Имя композитора хорошо известно во многих странах мира.
Геннадий Буравкин писал: «Мы с Игорем жили тогда на одной улице. И со свеженаписанной мелодией он сразу прибежал ко мне домой. Признаться честно, я не очень-то впечатлился».[5]
«Зачарованная моя» стала набирать популярность. Долгое время её исполнял Ярослав Евдокимов. Песня не вошла в альбомы артиста.
Потом её спели «Песняры»[11] в аранжировке В.Мулявина.
Уже в 80-е годы «Зачарованную» пели во всем Союзе. Есть даже варианты на туркменском и узбекском языках.
Итересные факты
- Из воспоминаний И.Лученка: "Папа и мама очень хотели, чтобы я стал музыкантом. И, что самое интересное, что моя мама любила вальсы Штрауса. И я ей потом написал «Майский вальс» - «… помнит Вена, помнят Альпы и Дунай». А папа любил «Полонез» Огинского. И вот от этого корни национальных белорусских песен – «Зачарованная», «Мой родной кут» и т.д."[12]
- "Зачарованная моя" вошла в ТОП 100 величайших белорусских песен.[13]
- Песня композитора Игоря Лученка на стихи Геннадия Буравкина «Зачарованная моя» особо любима молодыми артистами — нескольким певцам из разных стран она принесла звания лауреатов международных конкурсов. На фестивале "Славянский базар" (Беларусь, Витебск) её исполняли:
- 1998 год – певец из Израиля Рафаэль, «Гран-при».[14]
- 2007 год – Родион Роус (Россия), приз имени Владимира Мулявина[14]
- 2010 год – Лаша Рамишвили (Грузия) – 1-е место в конкурсе и приз имени Владимира Мулявина[14]
- 2011 год – Дайнис Скутелис (Латвия), приз имени Владимира Мулявина[14],[15]
Известные исполнители
Видеозаписи
- Ярослав Евдокимов [www.youtube.com/watch?v=UUGReAUC5fA]
- "Песняры" [www.youtube.com/watch?v=80KN4HkSQ8o]
- Белорусские Песняры [www.youtube.com/watch?v=WucmiaRqwMw]
- Лаша Рамишвили (Грузия) [www.youtube.com/watch?v=fywh8ViQ3sY]
- Андрей Колосов (Беларусь) [www.youtube.com/watch?v=WkkmwREXnJ0]
- ПЕСНЯРЫ Белорусский государственный ансамбль [www.youtube.com/watch?v=yRRCSlESoCs]
- Владимир Митрашевский [www.youtube.com/watch?v=CK5E0CB43RA]
- Группа "Бавария" [www.youtube.com/watch?v=oJt7GNnwfBc]
- Группа "ManSound" [www.youtube.com/watch?v=gJJeD0gGeoE]
- Пётр Елфимов[www.youtube.com/watch?v=dzxpbZZyGFk]
Аудиозаписи
Напишите отзыв о статье "Зачарованная моя"
Литература
- Генадзь Бураўкін // Беларускія пісьменнікі (1917—1990) : Даведнік / Склад. А. К. Гардзіцкі. — Мінск : Мастацкая літаратура, 1994. — С. 143—144.
- Барсток, М. Н. Руплівы поўдзень : нарыс творчасці Генадзя Бураўкіна / Марына Барсток. — Мінск : Мастацкая літаратура, 1984. — 173 с.
- Выбранае, 1955-1995 : вершы. Паэмы ["Чужая споведзь", "Хатынскі снег", "Паэма растання"]. Казкі. Песні / Генадзь Бураўкін. - Мінск : Мастацкая літаратура, 1998. - 382 с.
- Выбраныя творы [1956-1985 гг.] : у 2 т. / Генадзь Бураўкін ; [прадмова Рыгора Барадуліна]. - Мінск : Мастацкая літаратура, 1986. Т. 1 : Вершы. Паэмы ["Хатынскі снег", "Чужая споведзь"]. - 319 с., 1 л. партр. Т. 2 : Паэма ["Ленін думае пра Беларусь"]. Вершы. Казкі. Песні. Пераклады. - 287 с.
- Пяшчота : вершы пра каханне / Генадзь Бураўкін. - Мінск : Мастацкая літаратура, 1985. - 95 с. : іл.
- Варта вірності : вірші та поемі (з білоруської); упорядкування та вступна стаття Бориса Олійника) - Київ, Молодь, 1984. - 126 с.
- Верю полдню : стихотворения и поэмы : избранное : перевод с белорусского / Геннадий Буравкин ; [автор предисловия П.Е. Панченко]. - Москва : Молодая гвардия, 1981. - 192 с., 1 л. портр.
- Бураўкін Генадзь Мікалаевіч // Беларуская энцыклапедыя : у 18 т. Мінск, 1996. Т. 3. С. 345.
- Бураўкін Генадзь Мікалаевіч // Энцыклапедыя гісторыі Беларусі : у 6 т. Мінск, 1994. Т. 2. С. 132.
- Бураўкін Генадзь Мікалаевіч // Беларусь : энцыклапедычны даведнік. Мінск, 1995. С. 136.
- Бураўкін Генадзь // Беларускія пісьменнікі : біябібліяграфічны слоўнік : у 6 т. / [пад рэдакцыяй А.В. Мальдзіса]. Мінск, 1992. Т. 1. С. 395-405.
- Генадзь Бураўкін // Беларускія пісьменнікі (1917-1990) : даведнік / [складальнік А.К. Гардзіцкі]. Мінск, 1994. С. 72-73.
- Драздова, З.У. Генадзь Бураўкін / [Драздова З.У.] // Гісторыя беларускай літаратуры XX стагоддзя : у 4 т. / [навуковыя рэдактары : У.В. Гніламёдаў, С.С. Лаўшук]. Мінск, 2002. Т. 4, кн. 1. С. 710-728.
Ссылки
- [www.pesnyary.com/song/zacharovanaya ПЕСНЯРЫ.com - песня: Зачарованая мая (ВИА "Песняры")]
- [music.d3.ru/comments/705628/ Медийный белорусский портал tuzin.fm составил свой топ "100 великих белорусских песен". п.28]
- [news.21.by/society/2014/12/29/1040990.html Уходы года. Белорусы, которые покинули этот мир, но остались в памяти страны. Геннадий Буравкин/Генадзь Бураўкін]
- [news.tut.by/culture/401340.html Генадзь Бураўкін: "Усе ведалі, што я "кадр" Пятра Машэрава"]
- [kkre-6.narod.ru/luchenok.htm Красная книга российской эстрады. Игорь Лученок]
- [1000plastinok.net/Pesnyary/Vologda_1996/02-Zacharovannaya.html Сайт 1000 пластинок. Зачарованная]
- [www.via-era.narod.ru/Ansambli/Pes/discograf_pes/discograf_pes_12.htm Дискография ВИА Песняры. Зачарованная моя]
- [naviny.by/rubrics/culture/2014/06/01/ic_articles_117_185674/Геннадий Буравкин зачаровал своими песнями.]
- [www.ex.ua/11904179 Песня года 1971 - 1990 [27-DVD9]]
- [pesnyagoda.jimdo.com/песня-81-1981-г/ Песня года. Песня - 81]
- [www.kp.by/daily/23220/135314/ Кому посвящены белорусские шлягеры]
- [mk.by/2014/06/06/104731/ Геннадий Буравкин: поэт неземной красоты]
- [fenixclub.com/index.php?showtopic=33663 Киноклуб "Феникс". Песня-81]
- [www.danceforum.ru/index.php?showtopic=45614 Российский танцевальный форум. Песня года (1972 - 1990)]
- [soveticus5.narod.ru/17/kt3.htm#p1751 Песни Советского Союза. Каталог определитель песен. Зачарованная моя]
- [melody.su/melody/events/130/ Мелодия. Игорь Лученок]
- [music.shatsky.net/people/name/Лученок,_Игорь_Михайлович Игорь Лученок]
- [akademia.4net.ru:8080/opac/index.php?url=/notices/index/IdNotice:113535/Source:default Электронная библиотечная система Красноярского государственного института искусств. Лученок, Игорь Михайлович - Избранные песни [Ноты]]
- [www.muzfond.lv/site/vh_poeti_buravkin.html. Фонд композитора Владимира Хвойницкого. Геннадий Буравкин ]
- [1000plastinok.net/Gennadii_Buravkin/. Сайт 1000 пластинок. Геннадий Буравкин]
- [music.tonnel.ru/index.php?l=music&alb=22760 Музыкальный блог «Спроси Алёну»]
Примечания
- ↑ [sovyar.ru/node/2809] СОВЕТСКАЯ ЯРОСЛАВИЯ
- ↑ [pesnyagoda.jimdo.com/песня-81-1981-г/] Песня года
- ↑ [www.kimpress.by/index.phtml?page=2&DomainName=mast&id=391] АЎТАРСТВА Ў МУЗЫЦЫ
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=UUGReAUC5fA Ярослав Евдокимов - Зачарованная моя - YouTube]
- ↑ 1 2 [www.kp.by/daily/23220/135314/] Кому посвящены белорусские шлягеры. Газета "Комсомольская правда", 20.02.2004 г.
- ↑ [www.muzfond.lv/site/vh_poeti_buravkin.html] Владимир ХВОЙНИЦКИЙ -- поэты -- Геннадий Буравкин
- ↑ [mk.by/2014/06/06/104731/] Газета "Минский курьер", 04.08.2010 г.
- ↑ [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/135045/Зарицкий] Большая биографическая энциклопедия
- ↑ [verasy.com/index.php/history/bio] Биография народного артиста Беларуси Василия Петровича Раинчика
- ↑ [eugenemagalif.musicaneo.com/ru/about.html] Eugene Magalif
- ↑ [www.via-era.narod.ru/Ansambli/Pes/discograf_pes/discograf_pes_12.htm] Вокально-Инструментальная Эра (1960-1988) www.via-era.narod.ru
- ↑ [dn.kp.ua/live/253732-yhor-luchenok-mne-boh-dal-melodyui] Газета "Комсомольская правда в Украине", 17.112010 г.
- ↑ [tuzin.fm/top.html] 100 найвялікшых беларускіх песень па вэрсіі Tuzin.fm (фота/аўдыё/відэа)
- ↑ 1 2 3 4 [www.muzklondike.ru/afisha/182] Музыкальный клондайк
- ↑ [www.nasha.lv/rus/novosti/news/culture/63977.html] На фестивале «Славянский базар в Витебске» латгалец лучше всех пел белорусские песни. nacha.lv/ Культура, 18.07.2011
- ↑ [rexstar.ru/content/id16280] Зачарованная моя (Г.Буравкин) Ярослав Евдокимов.
Отрывок, характеризующий Зачарованная моя
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
