Защищённая гавань (Дюссельдорф)

Защищённая гавань (Дюссельдорф) (нем. Sicherheitshafen (Düsseldorf)), называемая также «Наполеоновской гаванью» — ранее существовавшая внутренняя гавань на северном окончании Старого города Дюссельдорфа на Рейне. Она служила для защиты речных судов от непогоды, обмеления или наводнения реки, а также в периоды ледоходов.

История

Строительство

Прежде чем была введена в действие Шестая статья Люневильского мира, заключённого 9 февраля 1801 года между Священной Римской империей и Францией, в которой указывалось, что крепостная стена Дюссельдорфа должна быть снесена (она сильно пострадала в Войну первой коалиции), под руководством Франца Карла Йозефа Антона фон Хомпеш цу Больхайма (придворный министр финансов) и по желанию курфюрста Максимилиана Баварского был составлена концепция нового использования освободившейся территории. Эта программа предусматривала наряду с преобразованием и украшением города эспланадами, устройство новых водоёмов, питающихся от речки Дюссель. В их число вошли: новая аллея (ныне Аллея Генриха Гейне, городской канал (ныне Королевская аллея, пруд в Хофгартене (ныне называемый «Ландскроне»), сам Придворный сад (собственно Хофгартен) и защищённая гавань. Эта гавань должна была заменить старую защищённую гавань, которая с XVI века располагалась в районе нынешней улицы Хафен-штрассе (Hafenstraße) — между старой частью города и цитаделью.

Техническое планирование, предшествующее обустройству новых территорий, с 28 января 1802 года разрабатывала специальная комиссия под руководством надворного советника Георга Арнольда Якоби (1768—1845). В неё вошли придворный архитектор Каспар Антон Хушбергер, инженер-капитан Ф. Х. фон Доуве и мастер-гидротехник Кристиан Вильгельм Г. Бауер. В 1803—1804 годах в эту комиссию также входил садово-парковый архитектор Максимилиан Фридрих Вайе, который совмещал планирование со своей схемой Английского пейзажного парка.

Когда в 1806 году Наполеон создал Великое герцогство Берг и отдал его под управление зятя Иоахима Мюрата, планирование было продолжено, как далее и при и при его приемнике, несовершеннолетнем Наполеоне Луи Бонапарте. Когда император Наполеон осматривал столицу княжества в ноябре 1811 года, то с ним обсуждались также планы по градостроительному преобразованию Дюссельдорфа. 17 декабря 1811 император принял так называемый «декрет приукрашивания» Дюссельдорфа. В этом декрете было сказано, в том числе, о строительстве защитной гавани (в течение двух лет) и передаче под строительство соответствующей территории. Финансирование должен был осуществлять город Дюссельдорф.

Работы по выемке грунта осуществлялись в принудительном порядке. Выбранная масса земли использовалась Максимилианом Вайе для улучшения ландшафтного дизайна Хофгартена. Таким образов были насыпан холм «Гора Наполеона» у нынешней улицы Инзель-штрассе (Inselstraße) и холм «Ананасовая гора» у пруда Ландскроне, а также поднята небольшая береговая полоса у Рейна к северу от защищённой гавани. Завершила работы аллея вдоль набережной гавани с деревянной ротондой, которую назвали «Прекрасный вид» (Schöne Aussicht). Придворный сад (Хофгартен) был продолжен до Рейна.

Гавань не успели открыть, так как империя Наполеона потерпела крах, Великое княжество Берг в 1813 году было ликвидировано и в 1815 году прирейнские территории отошли к Пруссии. Тем не менее работы по доведению защищённой гавани до эксплуатационных норм были продолжены. 12 марта 1822 году она была открыта, получив правила внутреннего распорядка. Здесь можно было швартовать до 50 речных судов.

В 1875 году на южной стороне гавани началось строительство нового здания Дюссельдорфской академии художеств. в 1880 году вновь образованный Вёсельный союз Дюссельдорфа (Ruderverein 1880 e.V.) получил право разместить в гавани на постоянной основе отслужившее свой век судно для хранения лодок.

Закрытие

После того, как в 1896 было решено перенести защищённую гавань на новое место (район Лаусвард, к югу от старого города), её опустевшая территория была отдана под строительство рейнского Оберкассельского моста. В связи с этим, до 1898 года защищённая гавань была засыпана. На её месте была возведено восточное окончание Оберкассельского моста и съезд с него в город, а также обрамлённая зеленью улица Бендеман-штрассе (Bendemannstraße), названная в честь художника и директора Дюссельдорфской академии художеств Эдуарда Бендемана. Позже эта улица была переименована в улицу Фрица Рёбера (Fritz-Roeber-Straße), который также был художником и директором Дюссельдорфской академии художеств.

В 1969—1973 годах, в связи со строительством нового Оберкассельского вантового моста через Рейн, береговые опоры были смещены на несколько десятков метров вверх по течению, но с переездом моста на прежнее место 7-8 апреля 1976 года, всё было восстановлено.

Ссылки

• [www.bilderbuch-duesseldorf.de/Fotos/pempelfort_sicherheitshafen_fassadenphotos_hafen_vvv_h%C3%B6ltgen_172028 Историческая фотография Защищённой гавани (1896 год)], интернет-страница портала bilderbuch-duesseldorf.de
• [www.bilderbuch-duesseldorf.de/Fotos/pempelfort_alter_sicherheitshafen_fassadenphotos_hafen_vvv_172033 Историческая фотография Защищённой гавани (1896 год)], интернет-страница портала bilderbuch-duesseldorf.de
• [www.duesseldorf.de/stadtarchiv/stadtgeschichte/zeitleiste/zeitleiste_06_1850_bis_1880/1879.shtml Защищённая гавань в 1890 году]
• [images.zeno.org/Kunstwerke/I/big/081s036a.jpg Изображение Защищённой гавани, отпечатанное на льняной ткани]

Отрывок, характеризующий Защищённая гавань (Дюссельдорф)

Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»