За волю к победе

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Приз «За волю к победе» учреждён редакцией газеты «Советская Россия» в 1962 году. Он вручался команде, одержавшей наибольшее количество побед в матчах чемпионата СССР по футболу, в которых по ходу игры в счёте вёл соперник.



Обладатели приза

Сезон Команда Матчи Игры
1962 «Спартак» (Москва) 4 32
1963 «Спартак» (Москва) 4 38
1964 «Динамо» (Москва) 4 32
1965 «Динамо» (Киев) 3 32
1966 «Кайрат» (Алма-Ата) 3 36
«Нефтчи» (Баку)
1967 «Динамо» (Москва) 3 36
1968 «Динамо» (Киев) 3 38
1969 «Динамо» (Москва) 3 32
1970 СКА (Ростов-на-Дону) 3 32
1971 «Пахтакор» (Ташкент) 2 30
1972 «Днепр» (Днепропетровск) 3 30
1973 «Динамо» (Тбилиси) 2 30
1974 «Арарат» (Ереван) 3 30
1975 «Динамо» (Тбилиси) 2 30
1976 (в) «Динамо» (Минск) 2 15
1976 (о) «Черноморец» (Одесса) 2 15
1977 ЦСКА (Москва) 3 30
1978 ЦСКА (Москва) 5 30
1979 «Динамо» (Киев) 4 34
1980 «Кайрат» (Алма-Ата) 3 34
1981 «Спартак» (Москва) 3 34
1982 «Динамо» (Минск) 5 34
1983 «Жальгирис» (Вильнюс) 3 34
1984 СКА (Ростов-на-Дону) 4 34
1985 «Черноморец» (Одесса) 4 34
1986 «Динамо» (Тбилиси) 3 30
1987 «Жальгирис» (Вильнюс) 3 30
1988 «Динамо» (Киев) 4 30
1989 «Жальгирис» (Вильнюс) 4 30
1990 «Памир» (Душанбе) 3 24
1991 «Памир» (Душанбе) 4 30

Напишите отзыв о статье "За волю к победе"

Ссылки

  • [www.hsf.narod.ru/awards/vwins.htm Обладатели приза «За волю к победе»]

Отрывок, характеризующий За волю к победе


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.