Голомб, Збигнев

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Збигнев Голомб»)
Перейти к: навигация, поиск
Збигнев Голомб
польск. Zbigniew Gołąb
Место рождения:

Новы-Тарг (Польша)

Место смерти:

Чикаго (США)

Научная сфера:

лингвистика

Зби́гнев Го́ломб (польск. Zbigniew Gołąb; 16 марта 1923, Новы-Тарг — 24 марта 1994, Чикаго) — польский языковед и славист.





Биография

Збигнев Голомб родился в 1923 г. в Новом Тарге. Во время Второй мировой войны, в 1944 вступил в ряды партизанского движения. В том же году был арестован немцами, попал в тюрьму, из которой сбежал непосредственно перед освобождением Кракова Красной Армией. После окончания магистратуры во Вроцлаве в 1947, провёл год (19481949) в тюрьме за службу в Армии Крайовой, освободившись, обучался лингвистике в Ягеллонском университете у Ежи Куриловича, Тадеуша Милевского, Тадеуша Лера-Сплавинского и Францишека Славского, здесь же защитил диссертацию в 1958. Работал преподавателем в Католическом университете Люблина в 19521961, с 1956 начал научную деятельность в краковской Лаборатории праславянского языка Института славистики ПАН. Диссертацию посвятил двум македонским говорам, записанным перед Второй мировой войной Мечиславом Малецким. В 1962 поехал преподавать на факультете славянских языков и литератур Чикагского университета, где и остался до самой смерти. Несмотря на разлуку с родиной, никогда не рвал с ней научных связей. Был членом восстановленной Польской академии знаний, писал в польские журналы. В Чикаго участвовал в жизни Полонии в том числе как член и президент Чикагского отделения Польского научного института в Америке. В 1972 получил звание члена Македонской академии наук и искусств.

Научное наследие

Научное наследие Збигнева Голомба составляет 4 монографии около 100 статей, сосредотачивающихся на нескольких тематических группах. Он начинал от вопросов полонистики, но всемирное признание ему принесли работы по балканистике (вопросы македонского языка и арумынского языка, которому он приписывал важную роль в распространении балканизмов). Более поздние работы касались общеязыковедческой тематики, особенно из области типологии. Наконец, огромное количество публикаций представляет результаты исследований на этногенеза славян и этимологии. Многолетняя работа над языковыми, географическими и историческими фактами принесла свои плоды в виде синтеза The Origins of the Slavs. A Linguist’s View, книги, локализующей прародину славян на запад от среднего течения Днепра.

Напишите отзыв о статье "Голомб, Збигнев"

Литература

  • Biografia autorstwa Władysława Sędzika [w:], Zbigniew Gołąb O pochodzeniu Słowian w świetle faktów językowych, Kraków 2004, ISBN 83-242-0528-4

Ссылки

  • [chronicle.uchicago.edu/940414/golab.shtml Zbigniew Golab, Slavic Languages & Literatures Некролог Голомба по-английски].
  • [linguistlist.org/issues/5/5-367.html#1 In memoriam Zbigniew Golab].

Отрывок, характеризующий Голомб, Збигнев

Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.