Званцев, Николай Николаевич

Николай Званцев (Неволин)
Имя при рождении:	Николай Николаевич Званцов
Дата рождения:	18 июня 1870(1870-06-18)
Дата смерти:	18 мая 1925(1925-05-18) (54 года)
Профессия:	оперный певец (бас-баритон), педагог, актёр, театральный режиссёр, режиссёр оперы
Псевдонимы:	Званцев, Званцев-Неволин, Неволин
Амплуа:	оперные спектакли, драматические спектакли

Николай Николаевич Званцев (наст. фам. Званцов; сценический псевдоним Званцев-Неволин или Неволин; 6 [18] июня 1870, Нижний Новгород — 18 мая 1923 или 1925, Москва) — оперный певец (бас-баритон), драматический актёр, режиссёр и вокальный педагог.

Жена: оперная певица В. Н. Петрова-Званцева.

Дети:

• Евгения (1897—1974) — служащая завода грамзаписи,
• Татьяна (1913—1994) — замужем за Г. В. Логвиновичем (доктор технических наук, академик АН Украины; академик РАЕН (1994); начальник отдела гидродинамики НИЦ ЦАГИ, заместитель председателя Научного совета РАН по механике)
• София

Биография

Родился в городе Нижний Новгород в дворянской семье.

Учёба: Московская консерватория; педагоги: класс пения — Л. Джиральдони, класс скрипки — И. Гржимали, класс композиции — А. С. Аренский и С. И. Танеев; в 1895 году окончил и в том же году уехал на совершенствование в Европу: Милан (педагог Мартин Петц) и Париж.

Вернувшись в Россию, в 1897 году поступил в оперную антрепризу певца Н. Унковского, с которой работал в различных городах: Курске, Орле, Ельце и др.

В 1898—1900 — в Тифлисе.

В 1900—2002 — в Товариществе Московской частной русской оперы С. Мамонтова. Там же начал режиссёрскую деятельность, поставив в 1902 оперу П. Чайковского «Черевички». Пружанский А. М. пишет, что певец «обладал голосом неприятного тембра, но „всегда давал умную и тонкую обработку музыкальной и сценической стороны любой партии“», эти природные данные и привели его на режиссёрское поприще.

В 1902 (или 1903) — 1911 гг. — режиссёр в Московском Художественном театре.

В 1911/12 — режиссёр в петербургском Мариинском театре.

В 1913—1919 — режиссёр московского театра К. Н. Незлобина, где поставил несколько десятков пьес.

В 1920—1923 — вернулся в МХТ и работал в режиссёрском управлении и репертуарной комиссии Художественного театра.

Одновременно работал в Опере С. Зимина, где был заведующим художественной частью и в качестве режиссёра поставил несколько опер в 1922 году: «Мазепа» П. Чайковского, «Гугеноты» Дж. Мейербера и «Царская невеста» Н. Римского-Корсакова.

Как театральный режиссёр помогал в освоении партий своей жене, выдающейся оперной певице Вере Петровой-Званцевой.

Перевёл на русский язык либретто нескольких опер, в том числе «Вертера» Ж. Массне. Кроме того, Н. Званцев сочинял стихи — преимущественно шутливые на злобу дня. По воспоминаниям художника Мстислава Добужинского, Н. Званцев был очень остроумным собеседником, принимавшим участие в актёрских капустниках и домашних вечеринках. Вместе с женой В. Петровой-Званцевой сотрудничали в «Летучей мыши», созданной их близким приятелем Никитой Балиевым; Званцев сочинил там немало скетчей и пародий, с которым сам неоднократно выступал.

Преподавал в Московской консерватории.

Исполненные партии

• 1900 — «Вильям Ратклиф» Ц. Кюи — Том (впервые в Москве)
• 1902 — «Горюша» А. Рубинштейна — Боярин Полтев (впервые в Москве)
• 1902 — «Сарацин» Ц. Кюи — Раймонд (впервые в Москве).
• «Борис Годунов» М. Мусоргского — Рангони
• «Князь Игорь» А. Бородина — Скула
• «Черевички» П. Чайковского — Чуб
• «Русалка» А. Даргомыжского — Сват
• «Князь Игорь» А. Бородина — Князь Игорь и Владимир Галицкий
• «Демон» А. Рубинштейна — Демон
• «Мазепа» П. Чайковского — Мазепа
• «Евгений Онегин» П. Чайковского — Евгений Онегин
• «Пиковая дама» П. Чайковского — Князь Елецкий
• «Рогнеда» А. Серова — Красное солнышко
• «Фауст» Ш. Гуно — Валентин
• «Кармен» Ж. Бизе — Эскамилио
• «Севильский цирюльник» Дж. Россини — Фигаро
• «Травиата» Дж. Верди — Жорж Жермон
• «Трубадур» Дж. Верди — Граф ди Луна
• «Аида» Дж. Верди — Амонасро
• «Джоконда» А. Понкьелли — Барнаб
• «Сельская честь» П. Масканьи — Альфио
• «Паяцы» Р. Леонкавалло — Сильвио и Тонио

Драматические роли

На сцене МХТ исполнял драматические роли:

• «Борис Годунов» А. Пушкина — Пимен
• «Месяц в деревне» И. Тургенева — Шааф

Режиссёрские постановки

• 1902 — «Черевички» П. Чайковского (частная опера С. Мамонтова)
• 1908 — «Демон» П. Бларамберга (первая постановка);
• 1911 — «Летучий голландец» Р. Вагнера (Мариинский театр)
• 1912 — «Призрак» М. Данилевской (Мариинский театр)
• 1913 (?) — «Горячее сердце» А. Н. Островского (Театр Незлобина)
• 1921 — «Кот в сапогах» Ц. Кюи (впервые в Москве);
• 1922 — «Мазепа» П. Чайковского (Опера Зимина)
• 1922 — «Гугеноты» Дж. Мейербера (Опера Зимина)
• 1922 — «Царская невеста» Н. Римского-Корсакова (Опера Зимина).

Педагогическая работа

В 1903—1911 и 1912—1923 — педагог Московской консерватории, с 1915 — профессор; вначале преподавал дикцию и декламацию, затем работал режиссёром оперного класса.

Преподавал также в оперной студии Виноградова и Е. Цертелевой и студии им. Ф. И. Шаляпина.

Среди учеников: В. В. Барсова, В. Ф. Быстров, А. К. Кончевский, А. А. Орловская, З. А. Рунич-Давыдова, В. И. Садовников.

Отрывок, характеризующий Званцев, Николай Николаевич

Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.