Звательный падеж

Зва́тельный падеж, зва́тельная фо́рма, вокати́в (лат. vocativus) — особая форма имени (чаще всего существительного), используемая для идентификации объекта, к которому ведётся обращение. Название этой формы «падежом» условно, т. к. в строго грамматическом смысле звательная форма падежом не является.

Исторически звательная форма являлась элементом индоевропейской системы падежей и существовала в латыни, санскрите, и древнегреческом. Хотя впоследствии она была утеряна многими современными индоевропейскими языками, некоторые языки сохранили её до нашего времени, примером чему могут являться греческий, цыганский, многие славянские языки (украинский, белорусский, польский, сербский и др.) и некоторые кельтские языки (шотландский и ирландский), балтийские языки (например: латышский и литовский). Из романских звательная форма сохранилась только в румынском языке. Она также присутствует в некоторых не-индоевропейских языках, таких как арабский, грузинский, корейский и чувашский.

В индоевропейском праязыке

Звательный падеж в индоевропейском праязыке имели только слова единственного числа (хотя в санскрите звательный падеж существует и для множественного числа) мужского и женского рода. Средний род, как потомок неодушевленного рода, звательного падежа иметь не мог. С самого начала индоевропеистики было отмечено, что праиндоевропейские формы звательного падежа в большинстве случаев имеют нулевое окончание и представляют собой чистую основу. У основ на *о и *а замечается также особое чередование последнего гласного основы: (греч. νύμφη - νύμφα!; Λύχο-ς - λύχε!). При этом характерное для основ на *о окончание звательного падежа - е, стало наиболее характерным и распространённым: только оно одно сохранилось из форм звательного падежа в латыни (lupus - lupe!), и оно же является наиболее распространённой, известной и частично сохранившейся в языковой памяти формой в русском языке (волче!). Склонение на согласный особой звательной формы не имело. Но предполагается, что индоевропейский звательный падеж отличался также особой акцентуацией (ударение переносилось на первый слог: о, мать! = санскр. mâtar, греч. μήτερ).

По новейшим исследованиям, звательный падеж в индоевропейском языке реконструируется следующим образом:

Тематические существительные (основа на - *o - )

На примере слова «волк»

Языки							Реконструкция
	Санскрит	Древнегреческий	Латынь	Готский	Старославянский	Литовский	Бекес
И. ед.	vṛkaḥ	λύκος	lupus	wulfs	влъкъ	vilkas	*ṷlkʷos
Зв.	vṛka	λύκε	lupe	wulf	влъче	vilke	*ṷlkʷe

Основа на - *a -

На примере слов «лошадь» (для санскрита), «рука» (для старославянского и литовского)

Языки				Реконструкция
	Санскрит	Старославянский	Литовский	Бекес
И. ед.	aśvā	рѫка	rankà	-h2
Зв.	aśve	рѫко	rañka	-h2e?

Основа на - *u -

На примере слова «сын» (для греческого πῆχυς «предплечье»)

Языки						Реконструкция
	Санскрит	Древнегреческий	Готский	Старославянский	Литовский	Семереньи	Бекес
И. ед.	sūnuḥ	πῆχυς	sunus	сынъ	sūnus	-us	*suHnus
Зв.	sūno	πῆχυ	sunu	сынѹ	sūnaũ	-ou	*suHneu

Основа на - *i -

На примере слов «овца» (для санскрита, древнегреческого и литовского) и «гость» (для старославянского и готского)

Языки						Реконструкция
	Санскрит	Древнегреческий	Готский	Старославянский	Литовский	Семереньи
И. ед.	áviḥ	οἶς	gasts	гость	avìs	-is
Зв.	áve	οἶ	gast	гости	aviẽ	-ei

Праславянский, старославянский и древнерусский языки

В праславянском языке звательный падеж имели существительные первых четырёх склонений; склонения на и.-е. смычный (матерь, ягня) и и.е. краткий u (камы, ремы) звательной формы не имели. В склонениях на и.е. долгий - *u - и на и.-е. - *i - звательная форма сохраняла форму индоевропейской основы (сыну! гости!), в склонении на - * о - сохранялось древнее окончание -е (муже! старче!). В целом в праславянском, а за ним древнерусском и старославянском звательный падеж образовывался следующим образом:

• Древняя основа на *-ā-:

-о после твёрдого согласного, -е после мягкого: жено! сестро! душе! дѣвице!

• Древняя основа на *-о-:

-е после твёрдого согласного, -ю после мягкого: старче! отче! коню! Игорю!

• Древняя основа на *-u-:

-у: меду! сыну!

• Древняя основа на *-i-:

-и: ночи! огни! Господи!

В процессе словоизменения происходило чередование согласных по первой палатализации: к — ч (человѣкъ — человѣче), г — ж (богъ — боже, другъ — друже), x — ш (влахъ — влаше).

Современный русский язык

Звательный падеж начинает отмирать достаточно рано: уже в Остромировом евангелии (XI век) зафиксировано его смешение с именительным. Как показывают берестяные грамоты, в XIV—XV вв. он сохранялся исключительно как форма уважительного обращения к лицам более высокого социального ранга: господине! госпоже! княже! брате! отче! К середине XVI в. он окончательно исчез из живой речи, оставшись только в формах обращения к церковнослужителям (отче! владыко!). До 1918 года звательный падеж формально числился в грамматиках как седьмой падеж русского языка. В наше время утрата представления о звательном падеже приводит к тому, что в живой речи архаические формы звательного падежа нередко употребляют в качестве именительного: «мне вчера отче сказал»; «владыко Досифей произнес проповедь». Это вызывает возмущение ревнителей чистоты языка, призывающих вовсе отказаться от звательных форм.

В современном русском языке существует в виде нескольких архаизмов, по большей части входящих в состав фразеологических оборотов и других речевых формул, либо перешедшие в разряд междометий (бо́же, созда́телю, го́споди, Иису́се, Христе́, влады́ко, митрополи́те, ста́рче, о́тче, сы́не, бра́те, дру́же, кня́же, челове́че и другие). Иногда встречается в литературе либо в целях архаизации ( «…чего тебе надобно, старче?»  — Пушкин), либо в цитатах из церковнославянских текстов и молитв («Царю́ небесный, спаси меня…»  — Лермонтов), либо для «украинизации» речи героев-украинцев («А поворотись-ка, сынку!» — Гоголь; «Ты откуда, человече?» — Багрицкий). Однако, регулярное и нормативное употребление этой грамматической формы в церковнославянском языке, являющемся официальным языком богослужения в Русской Православной Церкви, а также появление таковых в новых религиозных текстах на русском языке в том числе (службы, акафисты, молитвы, тропари новопрославленным святым) влияет на речь современных православных верующих, в связи с чем можно отметить активизацию архаической звательной формы. Анализ современных гимнографических текстов, написанных на русском языке, свидетельствует о том, что звательная форма последовательно употребляется при обращении, нарушая грамматическую норму, но сохраняя традицию. Причем, в старозвательной форме употребляются не только имена собственные, но и неодушевленные имена нарицательные, такие как стено́, пра́вило, о́бразе, защи́то, реко́, трапе́зо, похвало́, сто́лпе, лампа́до, ка́мене, ни́во, мо́сте и другие.

В то же время, иногда под «современным звательным падежом» (или «новозвательным») понимаются словоформы с нулевым окончанием существительных первого склонения, как Миш, Лен, Тань, Марин, Танюш, Ванюш, бабуль, мам, пап и т. п., то есть совпадающие по форме со склонением множественного числа родительного падежа. Статус данной формы слова пока остаётся предметом споров учёных: часть склоняется к выделению подобной формы в отдельную грамматическую категорию, часть же выступает против.

Украинский язык

В украинской грамматике звательный падеж (кличний відмінок, ранее клична форма) сохранился для первого, второго и третьего склонений.

В первом склонении используются окончания -о, -е, -є, -ю: мама — мамо, земля — земле, Марія — Маріє, бабуся — бабусю.

Во втором склонении используются окончания -у, -ю, -е: батько — батьку, Андрій — Андрію, Дмитро — Дмитре.

В третьем склонении используется окончание -е: ніч — ноче. Однако, существительные третьего склонения обычно являются неодушевлёнными и нечасто используются в звательном падеже.

Слово «пан» (господин) имеет звательный падеж и в и.п. множественного числа — «панове», что соответствует русскому обращению «господа». Заимствована форма из польского языка и является именем существительным в Им. п. и мн. ч. от pan — panowie.

Белорусский язык

Обычно в современном белорусском языке (официальном варианте) не выделяется отдельного звательного падежа. В художественной литературе (например, у Короткевича) звательный падеж сохранился.

Сторонники «классического» варианта белорусского языка (тарашкевицы), наоборот, обычно подчёркивают звательный падеж как отличительную черту белорусского языка от русского.

Примеры: Брат — браце, сын — сыне, Іван — Іване.

Польский язык

В польском языке звательный падеж (именуемый обычно «звательной формой», wołacz) сохранился для всех существительных мужского и женского рода единственного числа. Однако в реальном современном языковом узусе, особенно в устной речи, он отмирает и зачастую используется только в застывших фразеологизмах. Вместе с тем, в официальной деловой переписке он сохраняется как признак уважения к партнеру, что является прямой аналогией с ограниченным использованием вокатива в русском языке XIV—XV вв.

Первое склонение (мужской род, в именительном падеже оканчиваются на согласный), по твёрдому варианту оканчивается на -'e, со смягчением и/или чередованием конечного согласного основы: chłop — chłopie!, naród — narodzie!, autor — autorze! (Исключения: dom — domu!, syn — synu!, dziad — dziadu!, т.е. главным образом слова бывшего склонения с и.-е. основой на долгий u). Подобное же окончание наблюдается у слов с основой на -ec, например chłopiec — chłopcze!. Если конечный звук основы мягкий, заднеязычный (-k, -g, -ch) или отвердевший (-rz, -cz и т. д.) — окончание -u: koń — koniu!, robotnik — robotniku!, patałach — patałachu!, piekarz — piekarzu! (Исключение: Bóg — Boże!).

Второе склонение состоит из существительных среднего рода и потому особой формы вокатива не имеет. Третье склонение (мужской род на -a, -o, женский род на -a, -i) обычно -o: żona — żono!, poeta — poeto!; ласкательные формы — -u, напр. babcia — babciu!, Kasia — Kasiu!; формы с окончанием -i особой формы не имеют, напр. pani!, gospodyni!.

Четвёртое склонение (женский род, в именительном падеже оканчиваются на согласный) оканчиваются на -i: krew — krwi!.

Болгарский язык

Род	Окончание	Звательный падеж
М.р.	-к, -х, -ш, -ж, -ч, -ц, -ин	-o юнако, мъжо, българино
	-н, -л, -т, -р	-ю коню, учителю, зетю, царю
	другие согласные	-е народе, брате, Василе, Димитре, отче
	-ой, -а, -я, -о, -и (Благой, Добри, баща, съдия, чичо, дядо)	—
Ж.р.	-а, -я	-o бабо, горо, душо, земьо
	-а (личные имена)	-е Боне, Верке, моме, звездице
	согласная (пролет, радост, есен)	-ø
Ср.р.	-o, -e	—

Иные славянские языки

Как и в современном русском языке, звательный падеж не используется в словенском и словацком языках, за исключением ряда устойчивых и частично устаревших фразеологизмов.

Латышский язык

В латышском языке звательный падеж важно запоминать для I, II, III и IV склонений.

Падеж	I скл.	II скл.	III скл.	IV скл.
И.	-s	-is	-us	-a
Зв.	-∅!	-i!	- u!	-Ø!

Например:

Падеж	I скл.	II скл.	III скл.	IV скл.
И.	Skolnieks	Kaķis	Edžus (имя)	Sieva
Зв.	Skolniek!	Kaķi!	Edžu!	Siev!

Для V, VI скл. звательный падеж образуется только тогда, когда в слове есть уменьшительно-ласкательный суффикс, при его образовании отбрасывается окончание. Например: Ilze — Ilzīte — Ilzīt!, zivs — zivtiņa — zivtiņ!

Латинский язык

В латыни звательный падеж (casus vocatīvus) существительных совпадает с именительным во всех случаях, кроме одного: если существительное второго склонения единственного числа в И.п. оканчивается на -us, то в звательном падеже оно будет оканчиваться на -e: И.п. barbarus (варвар) — Зв.п. barbare. При этом если основа существительного оканчивается на -i (то есть существительное оканчивается на -ius), то в звательном падеже оно имеет нулевое окончание: И.п. Demetrius, Зв.п. Demetri.

Звательный падеж местоимения meus (мой) — mi: mi fili (обращение «мой сын»)!

Грузинский язык

На примере слова კაცი (рус. человек) для обоих склонений существительных:

Падеж	Единственное число	Множественное число	Древн. формы множ. ч.
Звательный	კაც — ო кац — о	კაც — ებ — ო кац — эб — о	კაც — ნო кац — но

Ссылки

• Звательный падеж // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Звательный падеж

Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.